— Je suis le premier décembriste sans décembre,[84] — последовал загадочный ответ.
Фридрих поймал себя на чувстве, что лицо и голос старца ему знакомы. Но где же они встречались? Может быть, в петербургском свете или на одной из секретных конференций Союза Благодарности, когда старец был молод и гладковыбрит?
— Вижу, сударь, что вы не здешний, — сказал революционер. — Позвольте спросить, вы приехали в Сибирь по делам или на отдых?
Его собеседник многозначительно вздохнул.
— Я родился в могущественной и богатой семье. Было время, когда я пользовался большим влиянием в политических кругах, но вот уже пятнадцать лет как я покинул родные места…
— Скажите, вы женаты? У вас есть дети?
Патриарх поднял патриархальный палец.
— Нет. Я живу в одиночестве посреди снежной пустыни. Лишь призраки и фантомы иногда навещают меня.
Фридрих удивился, но согласился.
— Да, здесь можно пройти десятки верст и не увидеть живой души.
— Живой души, вы говорите? Хорошо сказано… В ваших словах есть большая доля истины, которая, быть может, сокрыта от вас самого. — Старец шлепнул себя по темени. — Не хотите ли потрогать мой череп? Вы убедитесь, что моя шишка магнетизма столь же высока, сколь и широка.
— Вы смеетесь!
— Отнюдь!
Фридрих осторожно погладил старческую плешь.
— Да, поверхность очень неровная.
Спаситель и спасенный помолчали.
— Сударь, вы намекнули, что когда-то были большим начальником, — сказал наконец Фридрих. — Однако в настоящее время вы обретаетесь вдали от роскошных дворцов, в которых живут сильные мира сего. Позвольте задать вам вопрос. Чем вы занимаетесь сейчас?
— Я чудотворец. Почти все мое время уходит на мистические изыскания. Должен однако признаться, что временами мне бывает скучно в этой провинции. — Старец улыбнулся до странности знакомой улыбкой. — Иногда я чувствую себя, как господин Онегин в первой главе одноименного романа!
Фридрих вздрогнул. Он не ожидал услышать в таежной глуши имени своего любимого героя. Впрочем, с присущей светскому человеку умственной ловкостью он тут же оправился и продекламировал:
Хандра ждала его на страже,
И бегала за ним она,
Как тень иль верная жена.
Даже не моргнув, патриарх отозвался цитатой из того же произведения:
И скоро силою вещей
Мы очутилися в Париже,
А русский царь главой царей.
Фридрих офигел. Он узнал строки из утраченной десятой главы романа, в которой Пушкин описывал своих друзей-декабристов, их разговоры и заговоры. За несколько лет до этого поэт послал ему текст на апробацию в Сибирь. Когда Фридрих дал ему знать, что глава прекрасна, но опасна, автор бросил ее в огонь болдинского камина из соображений конспирации. Рукопись сгорела. Даже шеф жандармов граф Бенкендорф, прекрасно осведомленный о самых сокровенных творениях и похождениях Пушкина, не подозревал о существовании этой главы.
Услышав тайный текст из уст незнакомца, Фридрих еще больше утвердился в мнении, что найденный им в яме седобородый крестьянин на самом деле вовсе не крестьянин и может быть даже вовсе не седобородый.
Но кто же был этот человек? Где он научился говорить по-французски, да так изысканно? И почему он все время так ласково, ангельски улыбался?
Ответ на эти вопросы могла дать только жизнь.
Спаситель и спасенный подружились. Последний пригласил первого к себе в скит, который находился неподалеку от места происшествия.
— Voulez-vous continuer cette conversation chez moi autour d’une tasse de thé au ginseng?[85]
— J’en serai ravi, monsieur.[86]
— Appelez-moi dédouchka.[87]
Это было началом большой мистической дружбы. Каждый день, несмотря на ревнивое рычание росомашки, декабрист ходил в гости к патриарху, который стал для него чем-то вроде учителя, если не папызаменителя (отец революционера, трижды Герой Российской империи генерал Герхард фон Хакен проживал, если можно так выразиться, по адресу Валгалла, улица Солдафонская). Со своей стороны Friedrich’s father figure[88] относился к декабристу с необычайной нежностью и, похоже, видел в нем будущего продолжателя своего дела — чем бы это дело ни было.
Скит был обставлен скромно, но скупо. Как некий северный робинзон, его обитатель использовал подручные и даже подножные материалы, чтобы обустроить свой уголок азиатской России. Из трупа мамонта, выкопанного им из-под слоя вечной мерзлоты, он смастерил мебельный гарнитур: гардероб из черепа, этажерку из ребер, кресло-качалку из таза. Тихо шатаясь в последнем, старец любил рассуждать о тайнах природы и мироздания, выказывая большую оригинальность ума.
— Бог сделан из электричества, — заметил он однажды Фридриху, который тут же отпал от такой передовой идеи.
В другой раз отшельник извлек из-за пазухи миниатюру с портретом Наполеона.
— Это был самый замечательный человек, кого я знал, — прошептал он, — но даже его гений не смог совладать с Небесным Энергетиком.
Друзья разговаривали дни и ночи напролет, обсуждая научно-мистические вопросы и хлебая женьшеневый чай из мамонтовых коленных чашек. В результате этих дискуссий декабрист пришел к заключению, что вся его жизнь до той памятной прогулки по тайге была лишь неким прологом к неким великим свершениям. От безмятежного детства в родовом имении Свидригайлово до безмятежной службы в кавалергардском полку, от мятежных страстей в постели неверной Nadine до мятежных действий на Сенатской площади судьба Фридриха складывалась так, что он неизбежно должен был переступить порог скелетистого скита с электрическим дедушкой внутри.
В беседах и бдениях прошли годы. Однажды где-то в середине девятнадцатого века почтовый голубь доставил Фридриху письмо следующего содержания:
A Monsieur le colonel Friedrich von Haken
Sibérie
Je prends la liberté de vous proposer, mon colonel, de venir prendre le thé chez moi, ce soir après 7 heures; vous y trouveriez une société de plusieurs fantômes électriques, qui pourrait vous intéresser.
Dédouchka[89]
Фридрих велел росомашке не кусаться в его отсутствие, надел лыжи — дело было зимой — и устремился в знакомую чащу.
В четверть восьмого, когда тайгу уже покрыл мрак, декабрист постучал в дверь скита, представлявшую собой спинную лопатку мамонта. На сей раз, однако, он не услышал знакомого дедушкиного голоса, произносящего с версальским прононсом: «Entrez, s’il vous plaît».[90] Вместо этого ноздри его замороженного носа тронул запах жаркого.
Скорее заинтригованный, чем встревоженный, Фридрих нажал на ручку лопатки и осторожно ее отворил… в кресле-качалке тлел дедушкин труп, на обугленном лице которого еще теплилась знакомая добрая улыбка.
Предок дотронулся до трупа и получил удар в 10 000 вольт!!!
Шок от сгоревшего патриарха ошеломил декабриста. Его, можно сказать, озарило. Фридрих стал фанатиком, в лучшем смысле этого слова. Смерть Дедушки, заключил он, была знаком свыше или сниже от одного из бесчисленных энергетиков — небесных, воздушных, сухопутных, подземных, которыми, как поведал ему сибирский мудрец, кишело мироздание.
Декабрист отпустил росомашку на волю, перестал есть животную и растительную пищу и основал секту «Истуканы», куда навербовал дружественных туземцев, а со временем и группу уголовных ссыльных. С ними вместе он впадал в транс в дни зимнего и летнего солнцестояния, с ними вместе исследовал философию электричества. Много лет спустя его учения оказали влияние на Рудольфа Стейнера, а через него — на Эриха фон Данекена и Махариши Махеш Йогу.
Dixi.[91]
Бледный от волнения Водолей воскликнул:
— Кто же этот замечательный мыслитель, которого ваш предок встретил в сибирской яме? Неужели…
— Да, — прервал я астрала и таинственно подмигнул.
Вокруг меня закружился рой салонных кокеток. Одна из них, отличная блондинка в норковой мини-юбке и янтарных туфлях на высотных каблуках, приблизилась ко мне, элегантно высовывая длинные ноги. Chic околотка!
Я навострился.
— Вы очень молодо выглядите, — проворковала прелестница, разметая по гостиной стог волос цвета советского шампанского. — Не могу поверить, что вы настоящий профессор.
— Объяснение простое: в здоровенном теле здоровый дух.
Намек за намеком, начали флиртовать.
— Вы — выпуклый образ моей бывшей жены.
— Ой, как интересно!
— Подтверждаю. Вы — она в кубе.
— А где ваша супруга?
— Была да сплыла, теперь один я. Вы видите перед собой брошенного мужа.
— Мне кажется, она сделала глупость.
— Весьма согласен.
— Как вы хорошо говорите по-русски!
— Мама была боярская дочь, отец — американский толстосум. Они любили и родили в Париже. Я с пеленок шпарил на трех языках. Детская логика диктовала, что с мужчинами следует говорить по-английски, с женщинами по-русски, а с прислугой по-французски.
Незнакомка крутанула золотистыми локонами.
— А что вы делаете в Москве?
— Семейное имение приехал приватизировать, — улыбнулся я и добавил научным голосом. — Архивным Сологубом занимаюсь, книгу о русском Бодлере буду писать.
— Ой, как интересно!
Я обвел взглядом гостиную, гостей, собеседницу и продекламировал:
Здесь и там вскипают речи,
Смех вскипает здесь и там.
Матовы нагие плечи
Упоенных жизнью дам.