Рагу из драконятины и правда отменное; я-то опасался наткнуться на традиционный для латиноамериканской кулинарии избыток перца, однако это блюдо Ния – та самая «афролатиноска», что бессменно заправляет всеми делами на «летней кухне», – соорудила скорее в креольском стиле. Нежное, сытное, терпкое, на двунадесяти травках.
Ну и самогонка тоже на месте, в той же пузатой бутыли темного стекла. Я-то вчерашнее помню и после первого же стаканчика перехожу на простую воду, а вот Хаким, даром что правоверный, под эту великолепную закуску умудряется наклюкаться в дупель. Попросту сползает под стол. Адам, качая головой, добывает из кармана флакон с наклейкой «INOSITOL CAPS» и впихивает безвольному узбеку в рот две капсулы, буквально залив следом полстакана воды; Бернат придерживает «пациента» за шиворот, с видом доброго дядюшки тихо приговаривая что-то успокаивающее. Что – не понимаю, это со мной асендадос вынуждены переходить на язык Гете, а с Хакимом оба болтают по-испански. Он в лингвистическом плане подготовлен к «заграничным вояжам» куда как получше меня; помимо узбекского и русского, в активном использовании английский-испанский-арабский-китайский – и еще примерно на трех языках Хаким может послать нежелательного собеседника к бениной бабушке. Правда, немецкого не знает вовсе, ну да здесь оно не существенно.
Узбек вскоре приходит в себя, собирает мутные глаза в кучку, пытается встать и падает обратно на скамейку.
– Прстите… да что ж это ткое…
– Давай помогу, – предлагаю, обхватывая Хакима за плечи. Костлявый, но не легонький, массаракш. Ладно, тут недалеко.
Доставляю незадачливого до флигелька, сдаю на руки Арчи, который укладывает гостя в выделенной тому каморке вроде моей, а сам еще какое-то время стою на заднем дворе, запрокинув голову и вдыхая холодный ночной воздух. В черном небе – звезды, аки беспорядочные плетенки светодиодных гирлянд, и медленно плывущая среди них индейская пирога умирающей луны. Ветер шевелит отросшие волосы, надо будет завтра у Арчи спросить, есть ли на асьенде парикмахер.
А под черепом шевелятся другие мысли, уже не о бытовых мелочах.
Если я прав – а на то похоже, массаракш, – надо срочно устраивать самому себе сеанс психотерапии. В противном случае устроит мне его кто-то другой, и тогда будет поздно…
Территория Латинского Союза, Сьерра-Гранде, асьенда Рош-Нуар. Суббота, 03/03/22 28:12
Каморка. Гамак. Тишина.
Мерно покачиваюсь на подвешенной постели, на грани между дремотой и сном.
Нет, не сплю. Думаю. Хором.
Это Алиса у Кэрролла не понимала, что значит «думать хором». А у меня в голове полный консилиум субличностей; в одной некогда читанной вещице они именовались «тот, который был я», «тот, который буду я», «тот, который не я» и «тот, кем я не буду никогда»[50]. Моя шиза еще не развилась до такой стадии, чтобы раздавать этим субличностям отдельные имена – массаракш, может, еще айдишки в Ордене оформить на каждую? – впрочем, зарекаться не буду.
Итак, в форме беспорядочного диалога субличностей, каждая из которых хотя и знает все то, что знаю я, но может иметь отдельное мнение по поводу интерпретации наличествующих сведений…
– Что там говорил когда-то Сай про «сладкий сон», который для него и других осведомленных персон «красный дьявол»?
– Таблетка плюс пара активных веществ, и у пациента резко падает порог внушаемости, так что при некоторой минимальной подготовке ему можно внушить некий «посыл», и посыл этот будет активен после того, как завершится действие самой таблетки…
– А что это значит, если расшифровать?
– А то, массаракш, что в сознании пациента появляется – нет, не ключик, за который когда-нибудь в нужный момент повернет кто-то знающий правду, но скорее некая новая, вполне сознательная инвектива. Изменяющая, соответственно, мышление и поведение субъекта, а уж насколько явным будет такое изменение – зависит от посыла.
– Возможно, также и от гипнотической силы пославшего…
– В данном случае «сила пославшего» не имеет значения, ведь порог внушаемости пациента и так упал в ноль или около того. Потому и «красный дьявол»: зная рецептуру, становишься равен Кашпировскому и Мессингу.
– Очень смахивает на пресловутые секты с обработкой, их методика. Особенно учитывая, что в иных сектах в курсе обработки неофита активно применяются те самые «раскрепощающие сознание вещества», за что, помимо прочего, хозяева-сектанты и преследуются компетентными органами…
– Не скажу, чтобы я был таким уж великим знатоком гипноза, но на паре-тройке сеансов присутствовал. Внушение – словесное, причем гипнотизируемый должен четко понимать, что ему говорят, то бишь владеть языком. Может, тот же Мессинг и сумел бы «пробиться» по-немецки к клиенту, который немецкого не разумеет даже в объеме «хенде хох», тут не спец, повторяю; обычно все-таки к загипнотизированному пациенту обращаются на языке, каковым тот пользуется и вне сеансов. То есть ко мне, к примеру, это можно делать на русском-украинском-английском-немецком, однако если «посылать» будут по-французски или по-китайски – скорее всего, только время зря потратят.
– А по-каковски, друг дорогой, звучала фраза про «помощь избранному – высшее благо»?
– А вот не скажу. Во сне-то не сильно думаешь, по-каковски все вокруг шпрехают.
– Фокус в том, что там и тогда по-русски произнести ее было точно некому, зато по-немецки – вполне, оба патрона асьенды Рош-Нуар умеют.
– Так. И если они мне вложили стремление помогать избранному, ведь это благо…
– То однажды ко мне должен подойти Вася Пупкин и сказать, что он – избранный, а я ему, соответственно, помогу. Логично?
– А они знают, кто я? Вроде пока не сильно спрашивали.
– Не спрашивали, так спросят. И я отвечу, если спросит избранный.
– Хорошо, допустим, все так и есть. Два вопроса: как они все это провернули, в точности, с полной рецептурой – и что мне, массаракш, с такой закладкой в голове делать дальше?
– Первое для простоты опустим, пока решаем второе, оно важнее. Что есть благо? Помощь избранному. Но вот кто он, избранный?
– Тот, кто избранным назовется… хотя верно, ведь назваться может кто угодно, а помогать всем подряд – может, и по-христиански, только я-то нехристь.
– Более того, я сам в определенном смысле представитель избранного народа.
– А что, годится. Раз весть о высшем благе снизошла ко мне, и неважно, чьими усилиями – значит, я и есть избранный. И помогать себе во всех своих начинаниях для меня безусловно будет высшим благом. Ну а все прочие, которые в силу каких-то соображений также полагают себя избранными, избраны не мною, то бишь им помогать уже не обязательно.
– Возражения будут? Вот и хорошо. Принято единогласно.
Консилиум закрыт, на этой оптимистической ноте я и отключаюсь. Завтра могут понадобиться силы, так что лучше выспаться. Пока дают.
Территория Латинского Союза, Сьерра-Гранде, асьенда Рош-Нуар. Понедельник, 05/03/22 06:04
В воскресенье удается и выспаться, и отдохнуть. Голова уже не болит, силы практически вернулись. Все-таки, наверное, правы те, кто превозносит здешнюю нетронутую экологию – мол, здесь ни хомосапиенсы, ни их предки по эволюционному кусту не имели нескольких сотен тысяч лет на то, чтобы все на свете изгадить, как на Старой Земле, и природа сохранила первозданную целительную силу. Кого этой силой или чем-нибудь другим не пришибло на месте, скорее всего выздоровеет, даже если поблизости не случилось врача. Как выразился классик, «нет надежней медицины, чем природная среда».
Экология или что другое, но во всяком случае, я уже могу отнести себя к категории условно здоровых. Новых сюрпризов мне воскресный день не преподносит; совершаю моцион по асьенде, еще раз проникаю в барак чуток поболтать с Круком о его «приятелях» из Рино, имеющих какое-то отношение к тамошним спортивным дуэлям – этакий DOOM-лайт в реале, бетонный лабиринт и два, обтекаемо выражаясь, любителя острых ощущений, у каждого одинаковое ружжо и боезапас, победитель получает приз… ладно, всякий сходит с ума по-своему, мне ли не знать. В очередной раз поминаю товарища Эйнштейна, вернее, его знаменитый афоризм: «двум вещам на свете нет предела, вселенной – и человеческой глупости; причем насчет вселенной я не уверен». Умный был человек, массаракш. Впрочем, размышления об афоризмах основателя теории относительности нисколько не омрачают мою совесть, и ко сну я отхожу как обычно.
Вырывает меня из этого сна громкий выстрел, за которым следует еще несколько, потом очередь, потом еще один выстрел из чего-то погромче и, скорее всего, помощнее стандартной винтовки или пулемета. Крупняк. Наш или западный – да хрен его знает… правда, одиночными может работать только браунинговский «эм-два», отечественные образцы – «владимиров», «утес» и даже новый разрекламированный «корд» – объясняются с врагом исключительно очередями. Ну а поскольку вокруг не предусмотрено места для бронетехники, соответственно и средств для борьбы с ней держать незачем – больше шансов, что тут работает ручное оружие. ПТР или тяжелая снайперка, «эй-эм-ар» по аглицкой классификации, неграмотные переводчики обзывают сию бандуру «антиматериальной винтовкой». Ага, еще бы «аннигиляционной» окрестили, массаракш, пораженная мишень мгновенно испаряется облаком мезоного излучения…
Мысль эту я додумываю уже на полу, как-то спокойнее. Мазанки здешние, хоть бы и с полуметровыми стенами, прошьет и винтовочная пуля, тем более нечто крупнокалиберное. Более-менее надежное укрытие могут дать, пожалуй, только камень хозяйского дома и обожженный кирпич «летней кухни».
Трудность в том, что в глубинах флигелька, где мне выделили временную жилплощадь, я рискую заблудиться – света-то нет, и окон тоже – и застрять. В обычное время это не более чем легкое неудобство, но под обстрелом хрен его знает откуда… Короче говоря, беру курс на выход, туда-то я дорогу уже изучил, ползком, спокойно, не надо пороть горячку. Выглядываю, чисто, метрах в двадцати валяется не то слуга, не то пеон – оружия не видно, ноги в холщовых штанах и мокасинах, а от верхней части туловища после попадания тяжелой пули мало что осталось. Кислый вкус во рту. Массаракш, не в первый раз вижу такое «мясо», но привыкнуть не могу. По-хорошему, может, оно и не надо, привыкать к подобному…