Вторая пуля высекла искру из бордюра, а третья разорвала на боку блузку. Выступила кровь. Я мельком оглядела повреждение и убедилась, что судьба на этот раз меня хранила: отделалась легкой ссадиной.
Больше не стреляли.
Ну ничего, погоди, тушканчик в норке — или какой ты там зверь. Я сама — Пантера, я должна его достать, непременно должна… от этого зависит слишком много! Перед глазами, заливая мысленный горизонт багровым, вдруг всплыло жалобно кривящееся лицо Ани Кудрявцевой. Да! Я стремительно перебежала улицу и нырнула в арку, над которой на третьем этаже и располагалось то самое роковое окно.
Вот он, этот подъезд, другого быть не могло. Тут оказался кодовый замок. Это так кстати, дорогая Машенька! Ну хорошо. Разберемся не спеша, как сказал бы босс.
Ждать у двери смысла не имело: уйдет через другой выход, мало ли их можно обнаружить опытному человеку. Но и действовать методом тыка, открывая дверь, не годилось. Слишком долго можно угадывать искомую комбинацию цифр. Хорошо, что здесь оказались белые кнопочки последовательного кода, то есть кнопочки нажимаются одна за другой, а не коричневые — единовременного, когда кнопочки нажимаются одновременно.
Стараясь унять яростно пульсирующую в голове кровь, я наклонилась к коду. Так, оказывается, все предельно просто. Вот они, три грязные кнопочки. 2, 5, 9 — между семью чистенькими и незапачканными, которые не входили в код.
Дверь отворилась, и я, толкнув ее, стремительно влетела в подъезд, на ходу вынимая из сумочки пистолет и снимая его с предохранителя.
Прямо передо мной в дурно пахнущей луже мочи валялся пьяный мужик бомжеватого вида. Судя по жутчайшему перегару из ротовой полости, он не то чтобы не сумел прицелиться в меня, но и хотя бы определить, с какой стороны ружья наличествует дуло, а с какой — приклад. Я перешагнула через руину жалкого алкогольного отребья эпохи и побежала дальше. К счастью, в доме не было лифта, и потому разминуться с моим обидчиком было невозможно. Разве что он вылезет через форточку и пройдет по стене, как Весельчак У в культовом детском фильме «Гостья из будущего». Или откроет какую-то другую квартиру и войдет в нее, что, в принципе, было еще менее вероятно.
Между третьим и четвертым этажами валялся еще один субъект, пахнущий еще более дурно. Валялся у того самого окна, из которого в меня стреляли. Какой-то заповедник бомжей — и это, можно сказать, в самом центре города. Как они только сюда попадают, эти местные представители подъездного бомонда?
Второй бомж, кстати, был почище первого. Если господин на первом этаже был одет в обноски нищего инженера восьмидесятых годов, то этот фрукт, очевидно, был облачен в обноски господина с первого этажа. Зябко сжав дохленькие плечи, он приник небритой щекой и подбородком к полу, и с угла его рта, пузырясь, текла жидкая слюна. Вокруг него, в зловонном воздухе, не освежаемом даже порывами ветра из незастекленного окна, едва ли не зримо плыло густое алкогольно-напалмное марево перегара. Разило так, что заслезились глаза, и подумала, что как бы не поплыла тушь.
— Чудесно, — произнесла я вслух. Д ведь я полагала, что хуже московских бомжей только парижские клошары. Оказывается, нет — в Нарецке выращены свои кадры. Столица прирастает провинцией!
Впрочем, нужно было принять меры предосторожности. Мне из моей детективной практики были известны случаи, когда киллеры переодевались в бомжей и нищих и прекрасно их изображали во всех подробностях. Был даже случай, когда потенциальная жертва подала такому «бомжу» милостыню — и тут же дождалась благодарности: пули в лоб.
Я опустилась на корточки и, превозмогая отвращение, хлопнула бомжа кончиками пальцев по щеке. Он не реагировал. Тогда я довольно чувствительно ткнула его дулом пистолета в лоб.
Тут «фрукт» подал признаки жизни:
— Ы-ыв-в… хр-р-р… ета?
И тут, как говорится в одной довольно известной остроте, произошло открытие века. То бишь правое веко чудесного бомжа дрогнуло и медленно поползло вверх, открывая мутную полоску глазного яблока, и на меня выпялился бессмысленный, мутный глаз, в котором неизвестно чего было больше: первородного ужаса перед чудовищной жизнью, задернутой пологом алкогольно-сердечной недостаточности, или же желания осмыслить, кто его побеспокоил?
Теперь я была уверена, что это не тот, кто мне нужен: нельзя имитировать такой взгляд.
Я поднялась на следующий этаж и, вынув пистолет, стала осматривать подъезд, хотя что-то внутри подсказывало мне, что это бесполезно. Но поразмыслить стоило. Тот, кто стрелял в меня, никуда не мог деться из подъезда. Все окна давно не открывались, тем более что вылезти из них было невозможно. Прыгать? На асфальт? Нет, вряд ли. Остается один, самый печальный вариант: киллер открыл какую-нибудь квартиру отмычкой и зашел в нее.
И теперь отсиживается. Отмычкой ли? Может, у него и ключи имеются. Запросто.
Вызывать ментов нет смысла, подумала я. Не найдут. К тому времени, как они приедут, он уже скроется. Если уже не скрылся. Впрочем, даже если бы я его задержала… я недавно задержала одного такого, рискуя жизнью, а его потом преспокойно отпустили под подписку. Даже положенных семидесяти двух часов не выдержали. Или у них на Украине другой срок?..
Я вздохнула и, не убирая пистолета, пошла обратно на лестницу. И между третьим и четвертым этажами — да, возле того самого окна — увидела замечательную картину. Бомж уже не лежал на полу. Он болтался, как говорится, между небом и землей, а опорой ему была могучая рука дорогого стража правопорядка. Вероятно, вызвал кто-то из жильцов подъезда.
Ну вот, в кои-то веки не успела вспомнить, а он тут как тут, драгоценный наш.
Здоровенный сержант тряс синемора, как котенка, и истово, неторопливо приговаривал на чистом, без малейшего украинского акцента русском языке:
— Я тебе, синяя гнида, кажется, уже вкладывал для ума, чтобы ты сюда ласты не наворачивал. Говорил? Говорил, бляха-муха?
— Г-гово-рил… — пробулькало поименованное синей гнидой существо.
— А что же меня не слушал, недомерок? Ну, теперь всех твоих бацилл поджарят на хер. А ну, пшол!!
— Товарищ старший сержант, — произнесла я, — производите профилактическую чистку? Давно пора. А то весь воздух, сволочи, отравили.
Сержант поднял на меня глаза.
— Добрый день, — сказал он. — Вы тут живете, да? Что-то я вас раньше не видел. Я тут всех знаю, участковый давал документацию на…
Да я недавно переехала, — зло сказала я, чувствуя яростный подъем вдохновенного вранья. Где же ты раньше был, дорогой, если знаешь этот подъезд так хорошо? И я продолжала: — Раньше жила в девятиэтажке, так там на седьмом этаже самогон продавали. Тоже весь подъезд этой синей гвардией был забит. А теперь вот — здесь.
— Понятно, — сказал милицейский чин. — То-то я смотрю, что вы на него кричите. Другие жильцы жалеют. Хотя сами в свое время подавали заявления на выселение его отсюда.
Пошли, ты, уродец!
— В-в-в… да чаво ты, м-ментяра! Я тут живвв… вот что!
— Не дури, синий! — сказал мент и легонько пристукнул его дубинкой-«демократизатором» по шее, а потом снова повернулся ко мне:
— У вас есть какие-то жалобы?
— С чего вы так решили?
— Вы так ко мне обратились…
— Да нет у меня никаких жалоб, — отозвалась я. — Ну, разве что только меня из окна этого подъезда чуть не застрелил киллер, предпочитающий оставаться инкогнито. В самом деле, в их киллерской среде огласка — это признак дурного тона.
Мент наершился и проговорил:
— Умничаете, гражданка? Развелось вас, умников, дубинкой не отмашешься! — Его круглое лицо покраснело, а губы искривились так, что родинка в углу рта скрылась в массивной складке кожи.
Я не стала вступать с ним в препирательство, а молча покинула подъезд. Впрочем, я прибегла к ряду предосторожностей: никто не гарантировал меня от того, что попытка покушения не повторится. Лишь очутившись в уютной квартире, ключи от которой дала мне Аня Кудрявцева, я несколько перевела дух.
Собственно говоря, и в этих четырех стенах я не чувствовала себя в безопасности. Несмотря на то, что дверь была тщательно заперта, все шторы спущены, а из осветительных приборов включена лишь чрезвычайно уютная лампа под теплого оттенка абажуром, все равно — подспудно тлела какая-то смутная, толкающая изнутри угроза.
Было о чем подумать.
Какие-то меры я могла предпринимать только с завтрашнего утра, а сейчас мне совершенно не хотелось спать, и сжирало меня то самое назойливо-мучительное чувство, что поселилось у меня в крови еще в Москве: жажда деятельности, никчемной, неуместной деятельности, когда можно было бы и отдохнуть. Импульсы разбегались, как тараканы, здравые мысли тонули в нагромождении домыслов, недомолвок, подозрений, предчувствий. Хотелось вскочить и что-нибудь разбить, разнести. Черт-те что! Нет, этому пора как-то положить конец. Главное, пока что не совсем понятно, где эти концы искать. Нет, есть определенно имя. Его нужно отрабатывать. Злов. Что мы имеем на Злова? То, что он сам по себе асоциальный тип. Такими вообще-то земля полнится — что украинская, что великорусская. Далее: в офисе его фирмы убит Коля Кудрявцев, и там же устроена кровавая разборка, в которой я волей или неволей приняла весьма активное участие. Бандитам во главе с неким Гочей, вероятно, «шестеркой» Злова или даже Козлова, во что бы то ни стало требовалось забрать тело Коли Кудрявцева. Зачем? К чему такие жертвы, чтобы убрать труп, который кто-то до них заботливо забыл в шкафу? Непонятно.
Что еще в папку «Злов»? Слова Егеря, оказавшегося попутчиком Семой Моисеенко? Так слова остаются словами, пустым ветром, пока они не подкреплены доказательствами. Нет, Сема Моисеенко очень убедительно развивал темы «черной археологии», я готова даже признать, что он куда более солидный и серьезный человек, чем мне показалось в поезде, следовавшем до Нарецка. Однако же Сема вкладывал в свои суждения столько предумышленного субъективизма, что в них в самом деле нетрудно было усомниться.