ГЛАВА 3
Сашка вел вора, заломив ему руки за спину и пиная ниже спины. У Сашки на ремне отобранное ружье.
— Пусти! — бился пойманный.
— Че пусти? Зачем пусти? — спрашивал Сашка. Он еще сильней пнул вора, стараясь дальше попасть носком кованого сапога.
— Как ты нашел его, Камбала? — спрашивали строители.
— Как нашел? Так нашел!
— Че с ним делать?
— Расскажи, как нашел…
— Че скажи? Я знаю, как нашел… Украдешь — узнаешь сам.
Сашка вчера опять слышал выстрелы и удивлялся, почему, кроме него, никто не догадывается, что это именно краденое ружье стреляет. Вообще недогадливые люди возмущали Сашку.
Кто-то ударил вора по голове. Пойманный, страшно выкатив глаза, улыбнулся. Его схватили за горло, кинули на землю и стали бить сапогами.
Подбежал курский мужик Тонкой. Он в лаптях и в белой свитке.
— Мое ружье? Мое! Господи! Оно… А ну дай я его застрелю… — заорал курянин. — Я сейчас заряжу… А ну разойдись…
Толпа расступилась. Камбала остановил курянина.
— Вставай! — сказал он вору.
Тот поднялся. Рваные раны на скулах и ссадины на лбу остались у него от ударов сапог, вся рубаха была в крови, и он в страхе закрывал голову руками, ожидая новых ударов.
— Зачем воровал? — спросил его Сашка.
— И не думал…
— Иди сюда, — позвал Сашка курянина. — Это твое ружье?
— Мое.
— Че скажешь?
Ломая кустарники, подбегали старатели со всех сторон. Толпа вдруг дрогнула и надвинулась.
— Добить его, заразу!
Оскалив зубы, Сашка стал яростно осаживать толпу, ударяя в грудь всех по очереди.
— Первый раз воровал? Говори, первый раз? Или второй? — обратился он к вору. — А когда воровал, чего думал? А? Давай руку, буду тебе резать. — Сашка достал свой огромный нож, острый как бритва. — Давай руку! Первый раз воровал — один палец отрежу. Если два раза воровал — всю руку.
— Голову ему надо отрезать, а не руку! — сказали из толпы.
— Что ему палец, ему руки-ноги надо переломать!
— Убейте, лучше убейте меня скорей! — закричал преступник, видя страшные лица.
— Убей! А че думал, когда воровал? Теперь убей? Нет, живи без руки! Убей просто…
— Он, наверно, и добычу крал! Было!
— Убей! — кричал избитый. — Ищите у меня, все ищите! — Глаза его заливало кровью.
Преступник со страшной силой вырвался. Сашка ловко поймал его за голову, кинул ничком, прижал сильно коленом, схватил его руку.
В толпе раздался смех.
Сашка все круче заламывал руку преступника.
— Будешь еще драться? Еще будешь воровать? Молись богу! Читай молитву, скажи — никогда больше не буду! И тогда посмотрим…
— Он не вор… Глупый… Это дурак еще, молодой, не умеет воровать, — сказал Пахом. — Отпустите его!
— У них в Китае, — кивал Сашка на старателей-китайцев, — рубят голову и палач получает награду. Какая награда, знаешь? Все вырезает между ног. И сразу несет в аптеку. Сразу десять рублей! Вот награда! Зачем человек жил? Тьфу! Я бы у них никогда не жил и ушел!
— Не мучай человека! Ладно уж!
— А че мучить? Пусть идет…
Вор поднялся и стал осматриваться.
— Сволочь! — сказали ему из толпы. — Иди!
Вор побежал, прыгая через бревна и груды гальки. Старик старовер кинул ему под ноги полено, и парень опять упал.
— Ему уж хватит на сегодня, другой раз не захочет, — сказал подошедший Никита Жеребцов. Он степенно разгладил свою большую бороду. — Чьей он артели?
— Это городской. Мещане из Николаевска…
— Не пускать их больше. Воров-то разводить!
— Теперь он меченый.
— Сам теперь уйдет! Не захочет жить с нами, — сказал Жеребцов…
— Где твое, где? Анафемский род! — кричал седой старовер, хватая за рубаху Налима.
— Пусти, убью! — замахнулся лопатой Налим. — Я давно слышу, как ты скребешься… Вот Студента нет, он бы сказал…
Подбежал молодой старовер и выхватил из-за голенища нож.
— Боже мой, что они делают! — закричала женщина. — Они же убьют его! Помогите…
Илья Бормотов услышал крики, выскочил из забоя. Видя драку, рванулся в самую гущу толпы и растолкал схватившихся старателей.
— Штольней подкопал мой участок, — кричал старик. — Наше золото берут!
— Передел участков нужен! — крикнули из толпы. — Мало ли кто сколько захватил! Отдай!
— Какой нашелся!
— А какой у тебя участок?
— Да иди мой у нас, чего ссориться, вот смутьяны!
— Вот Кузнецов приехал, он на тебя наведет порядок, — сказал Илья.
— Вот как у нас получается… Есть такие, подкопали, — заговорил благообразный старичок в поддевке.
— Это Силинская сторона, а не Кузнецовская, — сказал седой старовер. — Здесь никто взыскать не может…
— Каждый может взыскать за это! — отвечал старик.
— Как это может?
— Что за невидаль, Кузнецов какой-то! Кузнецов нам не власть!
— Мало ли Кузнецовых!
— Он открыл…
— И ты бы открыл…
— Чужое золото не на пользу, — сказал Пахом.
— Нет, видно, ничего! — ответил Налим, глядя на обидчика.
— Видишь, видишь, что он говорит! — рассердился молодой старовер. — Это он про нас… Издевку делает.
— А как же дело? — закричал исступленно старик.
— Далеко ли он подкопал?
— Да под межу.
— Межа ничья!
— Да, межу надо соблюдать.
— Хватит, тут не переслушаешь, — говорили старатели. — В воскресенье выберем старосту!
— Они еще драться начнут, — заметил Федор Барабанов.
— Пусть дерутся! — сказал Пахом.
Все расходились. Между пеньков и груд желтой породы на траве остались лишь спорившие, разбиравшие свое дело.
Илья вернулся к ним.
— Разойдитесь! Живо!
— Ступайте каждый к себе, — сказал Пахом. — Скоро выберем власть, и тогда станете судиться, Виноватого накажем, если суд признает, — добавил он.
— А ты больше не копай, а то знаешь, Егор Кузнецов велит тебя привязать в тайге к лесине и забьет мошка насмерть. Да и с Никитой Жеребцовым не спорь. Его, может, выберем, сильно хотят люди его, чтобы был властью. Понял? С сильным не борись, с богатым не судись…
— Межа-то…
— Мало ли что межа!
Мужик запустил пятерню в волосы и хотел что-то еще сказать, но не стал и побрел к себе.
К Пахому подошел толстячок в очках.
— В воскресенье выборы?
— Так сказывают, — ответил Пахом.
— Ну так что же! Пора начинать выборную кампанию!
— Пьянствовать-то? — спросил Бормотов.
Илья ухмыльнулся.
Очкастый подмигнул Пахому и похлопал его по плечу.
— Молодец! Из одной деревни с Жеребцовым?
— Не, из разных…
— Справедливый человек Никита. Правда? — обратился очкастый к Илье.
Тот опять ухмыльнулся.
— Да это как водится, — сказал Пахом.
— Умный!
— Конечно. Торгующий…
— Ну, это не важно. Его и надо выбрать.
— Не худо бы! — отозвался Пахом с оттенком недоверия, которое услыхал только его сын.
Лил дождь. Где-то стучала одинокая лопата на бутарке. Не слышно скрипа воротов на шурфах. Старатели спят, отдыхают в такую погоду.
— Во суббо-о-ту, день нена-стный, — слышатся протяжные женские голоса.
— Нельзя в по-оле рабо-отать…
По палатке барабанил скучный, затяжной дождик.
— Ты повидал Егора? — спрашивал Алексей Городилов.
— Как же! — отвечал Никита, лежавший на спине. — Егор заготавливает лес. Он хочет себе избу строить. Говорит, что на прииске будет жить до осени. Мы ведь приятели с ним. Давно уж знакомы.
«Дорогой ты мой сосед!» — восторженно сказал ему при встрече Жеребцов. От сегодняшнего разговора с Кузнецовым он устал, как после работы. Хотелось спать и от погоды, и от всех дел.
— Спиртом угощал? — спросил Андрей.
— Конечно, он открыл! — ответил Никита. — Но управлять не сможет. Он добр. А народишка — сволочь!
— Да, это все говорят, что он не годится, — подтвердил Котяй Овчинников, латавший проношенный сапог. Он протянул шов на свет и полюбовался своей работой. — Не из того теста…
— Он нам помеха! Я еще с ним потолкую. Может, его склонить?
Заглянул толстяк. Он в клеенчатом капюшоне и мокрых очках с толстыми, припухшими щеками, вздувшимися в неизменной улыбке. Он скинул дождевик, вытер очки краем рубахи.
— Надо рассеять славу Егора, а то все считают его героем. Вы верно говорите, что он мог открыть, но на большее не способен! Да, да! На прииске уже есть самосуды, людей бьют и стреляют. Всем очевидна необходимость сильной власти. Это нам на пользу.
— Вот-вот! — подхватил Котяй Овчинников.
— А что будет, если власть возьмут другие?
— Не надо давать! — сказал Никита.
— Кто же без подготовки идет на выборы? Выборы — это захват власти. Но надо, чтобы народ остался доволен, Никита Дормидонтович!
— Егора бы купить! — сказал Никита. — Да как к нему, заразе, подступишь?
— Неподкупный!
— Он будет мешать со своей справедливостью! — сказал Котяй.
— Я говорил про пенсион!
— Да, нет врага страшней разжалованного офицера! Так сказал Наполеон! Слыхали про нашествие Наполеона?
Андрюшка смутился. Он вырос на Амуре и плохо знал все, что случалось на старых местах.
— Хунхузы, што ль? — спросил он. — Это, кажись, уж давно было! Че-то слыхал!
— Я без дела не сидел, — сказал толстяк, — вятские за нас. Сейчас я говорил с Ломовым, у которого участок на той стороне. Он хочет Силина. Теперь тоже за вас, Никита Дормидонтович.
«Взять на себя власть плохо ли! — думал Жеребцов. — Тут золото, отчислять велим десятую часть. Товар свой завезем. Купим всех. Все золото будет наше. И людей удовлетворим».
Обо всем этом Никита говорил с союзниками.
— Давай-ка закусим! — поднялся он. — Есть еще кета?
— Есть балычок! — ответил Андрей. — А что Голованов?
— Что-то мне кажется, что это не сам Голованов.
— Кто такой Голованов? — спросил Сашка.
— Голованов был президентом, выбранным на Желтуге. Зовут и этого старика Головановым. Но мне кажется, он себе кличку придумал, а сам был помощником у настоящего Голованова на Желтуге. Он что-то хитрит, советует Силина.