аблестели на солнце.
— А ты сам откуда?
— Я? Какое тебе дело, откуда я? А откуда ты?
— Я с Покровки!
— Ну, если ты с Покровки, так и слушай, что я говорю…
— Тимоху можно! А в помощники ему, может, Никиту Жерсбцова?
— Да, для крепости! — подтвердил старый старовер, за которого недавно заступался Никита.
— Его, Никиту! — проговорили хором раскольники.
Вся их артель держалась вместе.
— Или, может быть, наоборот? — спросил очкастый. — Никиту президентом, а Силина помощником?
— Ну, а что-то его соседи скажут? — обратился Голованов к безмолвной, стеной стоящей китайской артели.
— Холосо! — поспешно улыбаясь, сказал старшина с бородкой, вытаскивая маленькие руки из-под праздничной шелковой юбки. — Жеребцова!
— Холосо!
— Че же они скажут! Они по-русски не понимают. От них надо второго помощника президенту! — хрипло гаркнул матрос. — И пусть его сами выберут! Будет хоть один работник у властей!
— Это верно! — подтвердил Студент. Копна его волос была видна над толпой. — Верно, Фсдосеич! Только они, кажется, в кабале у своего старшинки… А мы еще только хотим попасть в кабалу!
— Ты не на корабле, какого еще тебе второго помощника!
— Боцмана ему!
Студент ждал, как пойдет дело дальше.
— А Егор Кузнецов — кулачила! — орал кто-то сзади, смелея.
— Че врешь? Чо врешь? — подошел и крикнул Сашка. — А где ходил? Ты откуда? Иди обратно, иди, откуда пришел! Иди… Какие штаны? Кто пропил? Ты пропил? Зачем врешь? Пьяный и иди. Пьяных тут не надо!
— Ты откуда взялся, желтая образина? Черепаха — яйца тебе надо…
— Сам желтая образина! Сам — черепаха-яйца! Иди, иди!
— Пусти…
— Зачем пришел? Зачем пришел? Кто тебя звал? Кого ты знаешь? Никого! Иди!
Сашка схватил крикуна со скатавшейся патлатой бороденкой за плечи и вытолкал из толпы.
— Пошел! Пошеба!
Тот норовил кинуться обратно в толпу, но Сашка ходил перед ним и не пускал.
— Почему ты его гонишь? — спросил с дерева Илья.
— Знаю почему… Иди! Иди! И сам молчи!
Сашка еще раз с силой толкнул упиравшеюся мужика.
— Да ты кто такой? Поди к черту! Идет обсуждение, мне надо там быть!
— Ты пьяный? Да? Или куплен? Ну!
— Выпил!
— Тогда иди спи. Пьяных не пускают!
— Ах ты китаец!
— Кто китаец? Смотри паспорт… Смотри крест! Пошел отсюда… — Котяй и Жеребцов тихо переговаривались у пня. Никита сказал громко:
— Силин обходительный! Надо бы и ему должность по справедливости…
— Что же! — отозвались в толпе.
— Нет, тебя спросим! — подымая руки, закричал контрабандист Андрюшка Городилов. — Правда ведь? — обратился он к толпе.
У березы, пощипывая томную бороду, стоял Федор Барабанов. Никита сильно надеялся на него и обещал ему выгоды в будущем. Федор тоже торговал. Он из Уральского, как и Силин, как и Кузнецов. Никите хотелось хотя бы некоторых уральцев переманить на свою сторону.
Никита хотел подойти к Барабанову, но был стиснут кучкой вновь подошедших старателей.
— Я другой партии, — сказал им Жеребцов. — Я — силинский. За Силина. Ему и быть президентом.
— Это как экспедиции, — спросил Федор, — партии-то… хм…
— Разве не читал в газетах, что бывают партии? — вскинув на лоб очки и глядя на Федора лубяными глазами, спросил Советник.
— Но ведь это не у нас.
— Да и у нас тоже есть! — пророчески сказал молодой старатель. — Когда руду ищут!
— А как же Егор? — спрашивали очкастого.
— С ним лучше не связываться. Он мужик жесткий, любит власть. Заставит все делать по-своему. А зачем это нам?
— Он старой веры! — сказал Андрюшка.
— Нет, он православный… Как, Федор? Ты с ним сосед?
— Все равно не нужен! — сказал очкастый, чувствуя, что Федор не хочет отвечать. — А Тимоха добрый, народолюбивый человек.
— А Никита? — спрашивали Федора, когда Жеребцов с товарищами, разбившись, разошлись в разные стороны.
— Голова! — оглядываясь по сторонам, настороженно сказал Барабанов. — Ничего плохого за ним не знаю! — добавил он тише. — Правда, живем мы далеко друг от друга… — многозначительно закончил он.
— И то не беда… Было бы сердце доброе! А мы подсобим ему! — быстро возвратившись к разговаривающим, сказал очкастый. — Защитим честного человека, постоим за правду.
— Эх, где ее искать, правду-то! — прищурился Федор. — Трудно мне судить про Егора и Тимоху. Оба соседи. С обоими шли на плотах! Надо еще пораскусить!
— Вот твое-то слово было бы золотым! А мы тебя ублаготворим… Поставили бы тебя налог собирать!
Появился Санка Овчинников.
— Лучше с ними не связываться! Акулы-спутники! — подойдя, молвил ему матрос. — Дурака нашли, хотят все взять!
— Камбалу надо выбрать в полицию, — предложил Ломов, — и будет порядок на прииске.
— Нет!
— Господа миряне! — заговорил Голованов. — Кого же мы выберем? Решим миром, обществом. Обдумаем.
— Может, бабу выбрать? — брызжа слюной, кричал воронежский мужик Сапогов.
— Конечно! Ведь есть же бабы умные!
— Это правда, есть и бабы умные! — сказал Федор. — Поэтому надо выбрать мужика, чтобы умная баба его не обвела и не перехитрила.
— Никита обманет! — говорили в толпе. — Никиту нельзя! Кузнецов открыл прииск… Он и Силин.
— Что же, на самом деле лучше бы Кузнецова!
— Все хороши, слов нет! — сказал Федор. — Кого здесь назвали — истинные старатели, но надобно из них выбирать. Если Силина, то он добрый сердцем. Тогда надо крепкого помощника ему. Он — мой сосед. Он и сам скажет. Пошлите за ним, он в шахте с утра ничего не ел еще…
Андрюшка Городилов прыгнул на пень и стал хвалить Никиту.
— Спиртонос! Почем спирт на золото? — крикнула Ксенька.
Все захохотали.
Васька слушал, сидя на дереве, и его обида брала за отца.
— Жеребцова! — заорали какие-то парни из Никитиной артели!
— Овчинникова!
— Силина!
Сашка пробился из толпы и лицом к лицу опять встретился с пропившимся мужичком.
— Че, опять пришел? Иди!
— Силина! Который прииск открыл… Силина подайте… Куда спрятали человека, сейчас всех помнем, — орала толпа. — Попрятали честных людей-то… Воры! Бей торгашей! Спиртоносы!
— В праздник на них работать!
— Какой он, Силин-то, хоть покажите…
— Человек заработок народу дал, а они его…
Тимошка, побледневший, перепачканный, вылез на пень, приосанился и сверкнул глазами так, что сразу шум восторга прошел по толпе.
— Православные! — заговорил Силин.
Впервые вся огромная толпа мгновенно стихла.
— Православные! — повторил он, вытирая нос и зажмуриваясь на миг, сгоняя слезы.
Сотни любопытных лиц тянулись к ному.
— Тимошка, братцы…
— Вот что я скажу… я по-простому… у меня по справедливости… у меня такой закон — люди все равны.
— Тимоше-енька! — завизжала какая-то баба.
— Какой же энто президент! — вздыхала Ксепя. — Гляньте на ево! Слезы льет…
— А че? А че? — потянулись бабы.
— Малюсенький росточком… Да тогда, чем же мой Ломов не годен? Какой же это Силин?
Ксеня улыбнулась проходившему высокому курчавому Студенту. Был он и темен и скуласт. Всем хорош! Строен, тонок, и когда говорил, то красиво поднимал длинную руку.
— Егора надо в старосты? — смело спросила она у Студента. — Правда?
— Конечно!
— Это надо быстро! — подтвердил матрос. — Бабы, хоть бы вы… А ну все за Егора… А то Тимоху выберут, а за ним акулы-спутники…
— А ты его хорошо знаешь? — спросил какой-то мужик в темной шапке.
Матрос не ответил и грубо оттолкнул спрашивающего локтем.
— А чем Егор хорош? — спрашивали бабы.
— Да вот они приходили к Егору-то, просили участок. Он им сразу отвел-от делянку-то… Просили: «Посоветуйте, где лучше». Оп им посоветовал. Оп и заработок дал народу, и вот уж работник! Бабе его позавидуешь!
— Такой уж к б…м не зайдет! — сказала толстая баба, — и не загуляет!
— Егор-то? Ого, еще как залезет! — сказал мужик в темной шапке.
— Тьфу ты, бесстыжий!
— Он не пьет, не пьющий! — выкрикнула Ксеня.
— Пьющего нельзя!
— Да, мы знаем их… Их ребята второй год моют здесь, плохого за ними не водилось.
— Три сына с ним. Двое женаты. Семья дружная!
Федосеич покосился на баб и пошел проталкиваться дальше.
— Почему, бабы, вы за Кузнецова? — спросил, склабясь, свою жену-толстуху курский мужик в свитке.
— Сын у пего хороший! Невестки обе! Видно, что порядок-от в семье. Он и на прииске-то порядок-от установит!
— А что у них в городе рот, что ли, затыкают? — говорила, стоя среди кучки баб, Татьяна.
— А кто же этот Голованов? — мечтательно спросила толстая баба, подпирая щеку платком.
Старичок в косоворотке и поддевке опять появился на пне.
— Кузнецова не надо, — тихо молвил кто-то, — у него китаец усыновлен!
— Что же, что усыновлен! Крещен же!
— Этого нет, глупости!
— А как ты? Что скажешь про Никиту? — спросили Голованова.
— Я ведь сход провожу… Мне нельзя ни за кого говорить…
— Нет, ты скажи… Общество просит!
— Что же я скажу! Никита Дормидоптович — хороший хозяин!
— Вот видишь! Не-ет…
— Его нельзя, значит! — говорили бабы.
— Кузнецова! И все! — вдруг громко и решительно крикнул Ломов. Он наконец решился. Ему тоже не нравилось, как шло дело.
И тут почти вся толпа закричала:
— Кузнецова! Его! Подайте его! Человек где? Силина и Кузнецова… Радетелей!
— Мы за праведную жизнь, — заговорил черноглазый старовер, тоже залезая на пень, — и нашли ее в глуби тайги, там и сели…
— Ну и атаман! — смеялись в толпе, когда Тимошка стал пробиваться подальше от пня, на который уже забрался Спиридон Шишкин.
— Вот мы стоим и мыслим, — заговорит Спирька, — как же это могли вы позабыть первого и главного открывателя и кормильца и попасть в такой просак, что выказать свою темноту, как самый безграмотный и глупый народ! А? Я вас спрашиваю!
— Желаем их видеть здесь и сравнить всех! — сказал из толпы молодой парень.