Оломов и прежде разгонял старателей, выбиравших себе власть на приисках. «Но эти чуть ли не министров себе выбирали. А Телятев делает вид, что тут нет ничего особенного».
Машина глухо заработала. Колеса еще стояли, и пароход, не трогаясь, вздрагивал. Денщик убрал мыльную воду. На черной сетке, натянутой в окне каюты от москитов, все ярче и шире расплывалось желтое пятно солнца.
Завтракали в маленьком салоне. Крахмальной салфеткой Оломов вытер усы.
— Ну, вот и домой! — сказал довольный Телятев, наливая легкое вино. — Сегодня закончим! Может быть, где-то еще есть отдельные личности, но и те сами с голоду передохнут, если не уйдут.
Лицо окружного стало ярко-розовым, как обычно у бледных и болезненных горожан, которые вдруг попадут в тайгу в солнечные дни.
— Сотня людей, верно, разбежалась! — заметил Оломов.
— Не более десятка!.. Одна сторона реки занята бердышовской партией, а другая свободна, но, верно, обе попадут одному хозяину…
— Что же это за разгон! — перебил его Оломов. — Да нас с вами бог знает в чем заподозрить могут! Это какой-то сход волостной попросили разойтись. Разве это разгон республики! Китайцы, вон, Желтугу разгоняли, так они только русских отпустили, но честно несколько сот голов срубили своим… А может быть, несколько тысяч! А мы? Что мы, я спрашиваю вас? Старатели вышли спокойно, золото сдают сами, каторжников не оказалось, слухи о революционной агитации не подтверждаются, политических нет, самосудов не было… Мало ли что барон Корф либеральный генерал-губернатор. Мы не смеем злоупотреблять. Не нравится мне это! Обманывают нас, и мы что-то недоглядели…
Телятев посмотрел с удивлением, вытер платком пролысни и обожженное лицо. Что тут может не нравиться?
— Не в наших же интересах злобить мужиков, которые нас…
— Надо бы схватить еще двух-трех, — сказал Оломов. — В назидание. А то все это очень скучно и неестественно. Чинно разошлись. Схватили какою-то китайца с русским паспортом. Словно нет других преступников. Этакая идиллия мужицкая! Подозрительным не покажется? Не орудует ли там банда хитрецов. Скажут, не подкуплена ли полиция?
— Постойте-ка… — нелюбезно ответил Телятев и, отложив салфетку, быстро вышел, словно вспомнив о чем-то.
В маленьком салоне становилось жарко.
— Скажу вам, что я, кажется, сдал за этот месяц, — сказал Оломов, когда собеседник возвратился.
Бойка[5] подал чай.
— Полегче чувствую себя! Нет худа без добра. Так вы полагаете, что весь прииск возьмет Бердышов и никого не допустит на другую сторону реки? Его уполномоченный Василий Кузнецов из молодых, да ранний!
Прежде Телятев недолюбливал Бердышова. Про Ивана Карпыча говорили, что никому не дает взяток. Но он избегал лишь прямого вознаграждения. Стол в его доме всегда накрыт, меха лучшие в продаже, и дешевы… Сам Бердышов радушен, шутлив, весел.
«Еще посмотрим!» — сказал себе Телятев.
«Еще найдет коса на камень!» — подумал Оломов. Он не стал пить чай и вышел на палубу.
— Почему не подымаешь судно дальше вверх по речке? — спросил он у Гаврюшки, выходя на палубу.
— Ждем, когда позавтракаете, ваше…
— Ну, начинай… Терентий Ксенофонтович, пожалуйста…
Пароход тихо захлопал плицами и тронулся. Гаврюшка, перегибаясь через борт, измерял шестом глубину и подавал знаки капитану.
Гаврюшка велел дать задний ход. Он долго тыкал шестом вокруг. Течение сносило пароход. Вскоре опять раздались гудки, и судно наконец пошло.
— Что это рявкает? — спросил молодой старовер с винчестером. Он сиял старую поярковую шляпу и стал креститься.
Вольные старатели, ожидавшие решения своей судьбы, вылезали из шалашей и палаток.
Вдруг все увидели, что знакомый казенный «Лиман» с толстыми кожухами над колесами, как с опухшими боками, вылез из ветельников на разлившуюся протоку, похлопал плицами и с грохотом отдал якорь.
— Гляди, пароход куда дошел!
— Боже ты мой!
— Гаврюшка хвастался, что может сюда океанский пароход привести со всей контрабандой? Это, наверно, он.
— Только он! — подтвердила рябая Анфиска.
Загруженные инструментами и мешками, лодки старателей теснились на полузатопленной отмели. Отполированные волнами плахи бортов с набухшими сучьями, как с зеркалами, поблескивали.
— А ну, ребята, — сказал Гуран, вскидывая ружье, — первому пароходу, который вышел на нашу реку!
— Ура батюшке царю, братцы, во славу империи! По милости его величества государя императора нам послано первое русское паровое судно! — подхватил Федосеич охрипшим голосом. — Во славу российского мореплавания и полицейских адмиралов. Салют двадцать один выстрел кораблю-первооткрывателю, вошедшему в наш порт из-за границы!
На груди старого матроса сегодня нацеплены медали и Георгиевский крест.
Молодой старовер выстрелил вверх из винчестера, старатели грянули «ура» и со всех сторон загремели залпы.
С Кузнецовской стороны, где высился бревенчатый амбар и белели крыши пекарни и конторы, шла лодка. Худенькая Катюшка в платке гребла. На корме правил Василий Кузнецов в широкополой шляпе и в широком полосатом поясе. На скамейке, в косоворотке и картузе, с ружьем и с мешком в коленях, сидел Илья Бормотов.
— Вот бы на пароходе поехать! — сказал он.
Илья сошел на берег. Васька перекидал ему на руки багаж и оружье и сам перепрыгнул.
Катюшка быстро затянула платок покрепче, вскочила, схватила тонкими ручонками шест, судорожно упираясь худыми и сильными, как пружины, ногами, загнала лодку на затопленную низину между двух отвалов породы.
— Видишь, какая высокая вода подошла! — рассеянно говорил Василий. — На Амуре большая прибыль. Течение давно ослабевало, а никто не замечал.
Василий с тоской посмотрел на товарища. Он сознавал, что и сам сильно виноват перед ним. Может быть, потому не мог найтись, настоять на своем, убедить Ильюшку не уезжать.
— Илья, — крикнул он вслед.
Но Илья шагал туда, где поставили стол и полиция вела проверку и перепись. Ваське невольно бросилось в глаза, что старатели рослые, рослей солдат и все одеты хорошо, с оружием. Стуча сапогами в гальку, он пробежал по отвалу и догнал товарища.
— Право, пошли бы вместе, как только отряд уберется. Ведь я уговорюсь. Вернемся вместе, как будто поисковая партия от фирмы Бердышова.
Илья на миг приостановил ход своих тревожных дум.
Баржу до Амура поведет на буксире пароход. Солдат и полиции Илья не боялся. Ему все надоело тут. Он не хотел задерживаться.
Вася заметил, что тревожный взор Ильюшки опять метнулся куда-то далеко-далеко.
— Ты меня провожать не ходи! — сказал Илья.
— Все равно они вниз в Николаевск пойдут, а не к нам, вверх. Ты выгадаешь немного.
Илья сам понимал, что с Васькой под видом поисковщика от богатой фирмы было бы спокойней. Но ему не хотелось тут оставаться, его тянуло домой.
— И надо Сашку подбодрить!
— Сашку выручим, — ответил Вася.
Простившись, Илья почувствовал себя наконец свободным. Теперь он отстал и от артельных обязанностей, и от товарищей, и от погони за выгодами и золотом.
«Домой!» — подумал Илья и впервые за все лето заликовал. Только сейчас он почувствовал, как изболелась тут его душа.
Илья надеялся шепнуть Сашке с Тимохой, что их в беде не оставят, обратятся к Бердышову и к знакомым чиновникам.
Подошел сбоку полицейский-гиляк Ибалка. У него темные усы, растянутые черной редью по губе.
— Иди! — улыбаясь велел он.
— Куда?
— Сюда!
— Зачем?
Илья с высоты своего роста посмотрел на маленького полицейского. Ибалка отступил шаг и, тараща маленькие глаза, неловко стал доставать из-под пуговицы полицейский свисток с запутавшейся цепочкой.
Когда Ибалка засвистел, подошел пожилой полицейский и взял Илью за левую руку. На правой повис Ибалка. Илья почувствовал, что гиляк сильный.
— Что вы? — удивленно сказал Илья.
— Арестованный! — ломая ему руку до боли, ответил Ибалка.
— Я же не бегу…
— Знаем! — ответил старый полицейский.
— Пустите меня! — вдруг сказал Илья и оттолкнул обоих.
— Да-да! — тихо сказал Ибалка, словно он этого и ждал.
— Ты что это! — подходя, рявкнул урядник Попов. — Ждем тебя давно. В кандалы его!
— Нет кандалов! — сказал пожилой полицейский.
— Сколько кандалов привезли на Сахалин, понимаешь, — сказал Ибалка, — а не хватает! Почему не бежал? — обратился он к Илье. — Бежал бы, и за тебя хорошие деньги получили. — Он засмеялся. — Беги!
Илья знал, что за пойманных беглецов платят. Даже за убитых беглецов платили. Генерал Корф приказал гиляков нанимать в полицию. Ибалка сам, говорят, убивал беглецов не раз.
И вот теперь обессиленный Илья сам попался ему. Попал, когда ни до чего нет дела. И хочется лишь домой. Его, кажется, покинули находчивость и смелость, сошла удаль. Схватили в самое неподходящее время. Он вспомнил каторжных, пересыльную тюрьму в городе. Илья ужаснулся. Вместо того чтобы поскорей попасть домой, он сам попал под арест.
Илья надеялся, что, может быть, его отпустят.
— Отдай! Это мое! — закричала в толпе женщина. Илья увидел, как полицейский схватил рябую Анфиску за руки, а урядник вытащил у нее из-под фартука тяжелый мешочек.
— Твое! — с насмешкой сказал урядник Попов.
— Я мыла, мыла сама…
— Постой! Постой! Да тебя из Перми хозяйка разыскивает. Дай-ка я погляжу на тебя. Приметы есть. Рябая!.. Знакомая личность. Живо их на пароход! В трюм!
Анфиску схватили крепко и потащили. Анютка пошла сама. Анфиска пыталась грызть руки. Полицейский ударил ее по обеим щекам. Ей живо закрутили руки назад и связали.
— Я тебе покажу кусаться!
— Убей! Убей! За свое, это трудом нажитое.
— Ага, признаешь сама, что хищничала.
— Мы не бежали и в Перми не были никогда, — стала объяснять Анюта.
— Бежали обе из заведения. Хозяйка розыск объявила! — пояснял Попов, обращаясь с трапа к толпе. — Мы так и знали.