– Кеша, был бы ты приискатель, с тобой шел бы другой разговор, – сказал Иван своему гостю дома.
– А че? А че? – забеспокоился Кеша. – Ну скажи. Скажи.
– Мы бы с тобой сложились и прежде других открыли бы банк. Банк золотопромышленного товарищества. Но какой же банк паровой мельницы с рыбалкой и с морской капустой? Паря, шанхайская кухня! Пампушки и трепанг!
– У меня есть два прииска, только небольшие, – сказал Кеша.
Иван прищурил глаз:
– Шибко небольшие?
– Один мыл шесть пудов. И два с половиной – другой.
– Ого! Но мы малограмотные с тобой. А надо знать финансы. Я еду кругосветным и буду учиться. Заеду туда, где самые тучные банкиры. Не прогонят? Люди же!
– Не к Ротшильду ли?
– Я все возьму на себя, но не сразу. Но место надо застолбить сегодня же! Будет у нас банк.
– Из Парижа хоть в Благовещенск заезжай. А то все в Николаевск, на свое болото.
Почти никто не ездил из столицы теперь через Сибирь. Между Владивостоком и Одессой ходили корабли добровольного флота.
Украинские переселенцы приплывали на этих же кораблях, селились на юге.
– Настанет время, – сказал Иван, – когда золото можно будет покупать открыто. Наши законы пока никуда не годятся, и мы теряем золото. Но мы с тобой свое возьмем. Я мужикам намекал, не сложат ли они свои капиталы с моим.
– Ты ведь у нас умный, Иван, умней попова теленка, – сказал Иннокентий, – смотри только не разевай рот раньше времени. Этого у нас никто не любит. Придуривайся.
– Что же теперь прятаться! – ответил Иван. – А от пули все равно не спрячешься.
– Приезжал великий князь, и все радовались. Чему? А послушаешь, они же сами не хотят монархии! А за пароходом перли десять верст и кричали.
– Но ведь любопытно людям.
– Да им хоть бы что. И бабам!
– Да, и женщинам!
– А я когда-то думал, что ты из князей.
– Нет, это я людей путал, небылицы рассказывал. А ты теперь молчи. А то подумают, что князь, и денег нашему банку никто не доверит. А ты знаешь, что в Москве есть главная улица – Тверская?
– Как же! Главная улица в Расеи. Есть город Тверь. Еще Кострома. Великий Устюг!
– Теперь из Одессы к нам пароходы идут. Может, и я погляжу, какой это город. А раньше было проще: Сахалин, Япония, за островами – Китай. За морем – Америка…
На другой день пришел Кешкин пароход, а еще через день Афанасьев отправился в низовья заключать контракты с крестьянами на поставку рыбы.
…На маленьком казенном пароходе Бердышов шел вверх по Уссури. Заночевали у болотистого китайского берега. Нашел густой туман. На всякий случай пароход время от времени давал гудки. Ни со своего берега, ни с чужого никто не отзывался.
На палубе подошел к Ивану молодой генерал Соколов из Владивостока. Он рассказал Бердышову, что ехал с женой по Амуру на лошадях, побывал в Уральском, познакомился с местными крестьянами и они произвели на него очень хорошее впечатление. Особенно сын Егора Кузнецова…
Генерал сказал, что его будет встречать экипаж из Владивостока и что он возьмет Ивана с собой. Теперь прорублена отличная дорога, там работают землемеры, готовят участки для украинских переселенцев. А в городе Владивостоке сдаются подряды на постройку крепостных сооружений.
Генерал пригласил его в каюту. Он рассказал, что прежде всего надо построить батарею на Тигровой сопке, которая господствовала бы над подходами к пристани каботажного плавания…
С той стороны дома, где нет окон, у почерневшей бревенчатой стены сидел на завалинке Петрован. Васька, еще не переодевшийся с дороги, в болотных сапогах и в рубахе, с помочами накрест, рассказывал брату про прииск.
Васька чувствовал, как тут все хорошо и как все ладно устроено. Все лето жил он со старателями на дикой речке в балагане. И теперь ему не верилось, что он вернулся домой.
– Отец все боялся, что кто-нибудь вас подстрелит там, – сказал Петр.
– Нет, никто не стрелял.
Весной по пути на прииск Васька попал на протоку к бакенщику.
«Я так и думал, что встречу вас», – сказал он Катерине.
«Я знала, что вы на прииск пойдете», – ответила Катя.
«Откуда знаете, что мы идем на прииск? Разве много народу туда едет?»
«Пока еще никого нет, но все поедут…»
…Федька перемахнул заплот и подсел к парням. Из дому вышла Татьяна. Ваське хотелось бы рассказать, что матрос с дочерью потом приехали на прииск. Новизна впечатлений от родного привычного дома пока еще владела парнем, но уж чувствовал он, что скоро заскучает… Уж и теперь временами становилось не по себе. Он был счастлив и грустен. Зоркая Татьяна замечала в нем новую перемену.
– А дрались? – спросил Федя.
– Только хотели. У нас на прииске был высокий парень из города. Он всегда с тремя собаками. Лицом бледный. Глаза все время шныряют по сторонам, даже когда собак с ним нет, а он все как будто следит за ними. Глаза так и бегают на три стороны. Собаки погрызли одного китайца, и чуть не началась драка. Мы одну собаку у него пристрелили. А Силантий сказал: «Я вас всех сам перестреляю».
– Ну что вы тут отделились от нас? – сказала мать, появляясь из-за угла. Вскоре вся семья собралась на огороде. Слушали рассказы Василия.
Где-то надтреснутым голосом что-то кричал Пахом Бормотов. Василий уж знал, что там начнется нескончаемая ссора между братьями. Пока Пахом с Ильей мыли золото, Тереха ухитрился построить себе дом и отделился от старшего брата.
…В ту дождливую ночь все уснули. Мужики на прииске часто вспоминали своих жен. Чем дальше, тем чаще. И часто вспоминали про хлеб. Давно уж никто не ел свежего хлеба и даже не видел его. Было золото, было мясо, рыба. Не было хлеба. Дома, семьи были далеко. Утром Василий взял лодку и съездил на остров, где жил матрос с дочерью.
– Ты что не моешь? – спросил его вечером Сашка. – Опять гуляешь? Где был? Че пришел? Зачем пришел? Иди туда, где был. Там живи, зачем ты здесь?
– Как зачем? Я работать…
Вася замечал, как Илья увядает у него на глазах.
В Уральском, когда Вася вернулся, мать спросила его:
– Как жили?
– Хорошо жили! – ответил сын. – Только хлеба не видели все лето. Жрали что попало. Дай хоть хлеба, мама. А так хорошо было!
– Что же хорошего, если хлеба не было! – озабоченно отозвалась мать.
И теперь дома Василий наконец попробовал испеченных материнскими руками караваев.
– У меня свои ребята подрастают! Пойми ты! А еще брат! На старости-то лет мы народили! Не гуртом же жить! – уверял Тереха, повторяя уже в двадцатый раз сегодня одно и то же. Но Пахом никак не мог примириться, что покорный брат его ушел навсегда.
Подошел Тимошка Силин.
– Ну что, Пахом, растеклось все твое семействие! Сын отделился, а теперь брат.
– Как же! Теперь я слободен и живу как хочу, – ответил Тереха. – Я теперь самого Егора превзойду.
– Пойдем по домам, мы не маленькие, чтоб на улице силой мериться! – сказал Пахом.
– Нет, мы не дети! – ответил Тереха и взял брата за ворот.
– Эй, вы! – закричал Силин. – А меня стреляли нынче. Насквозь пробили лодку, всю изрешетили. А я как начал их стрелять, навалил дивно… Всех перебил…
– Хватит врать! – сказал Тереха.
Утром Дуняша зашла к Татьяне в старую избу. Жена Сашки теперь уехала, в избе варился корм скоту. На стропилах висели связки лука.
– Илья ударил меня вчера! – сказала Дуняша.
– Поздно же его достигло! – сказала Татьяна.
Вчера Дуня видела, как Василий, стоя на огороде, разговаривал с братом, и подумала, что он все же славный. Она подождала, не посмотрит ли Василий в ее сторону. Но Васька взгляда ее не чувствовал. Так и не взглянул!
– А как он с Пашуткой? – спросила Таня.
– С Павкой-то? Играет, не нарадуется. Говорит, какой красивый. Мол, и в нашей семье один беленький.
– Пускай еще одного закажет! – сказала Татьяна. Дуня густо покраснела и выбежала.
– Дунятка! – кинулась за ней Татьяна.
Но Дуня была уже далеко. Таня не пошла за ней…
…«Я тебя удушу, змею!» – грозился Илья, явившись из лодки в дом. «Пойдите, ребята, к бабушке, – сказала Дуня. – Пусти, я отнесу дитя к соседям», – добавила она, когда дети убежали.
«Отнеси!» – разрешил муж.
«Я сына у вас пока положу, – сказала Дуня, входя с младенцем к Фекле Силиной. – Илья вернулся, хочет меня учить. Кабы не зашиб дитя».
А сегодня она бежала домой, вспоминая об этом и мысленно улыбаясь.
Навстречу с книжкой шагал Алешка Кузнецов в чистеньком полушубке и сапогах.
– Учиться? – спросила Дуняша, и сама просияла, забывая свои неурядицы.
– В школу! – гордо ответил мальчик.
Дуня огляделась. Небо было чистое, и солнце ярко горело. Сегодня земля подмерзла. На синих горах лежали пласты снега. Густо дымила школьная труба.
Дуня подумала, что старшего Семена тоже надо отдавать в школу, он просится туда. Сегодня надо отнести жене учителя хорошей рыбы.
Она посмотрела на реку и вспомнила Ивана. Он, уж наверное, плыл по далекому океану. Ей показалось, что невелики еще ее беды и заботы и что, видимо, в жизни ее ждет что-то – хорошее или плохое, она не знала.
А пока близилась зима.
Часть втораяКузнецовская сторона
На парусной лодке Егор с братом Федором и с Татьяной везли на прииск доски, бочку с солониной, три мешка муки, кайлы, лопаты, ломы, грохотки для бутарок, постели, палатки, шкуры, полушубки, одежду разную в мешках, посуду в ящиках и котлы.
Путь вниз по Амуру, речные бури, дожди, холода, ночевки на островах – все пришлось претерпевать заново, как когда-то много лет назад, и от этого казалось Егору, что он опять переживал свою молодость, только теперь – с достатком за пазухой.
Снизу дули весенние ветры. Чуть брезжил рассвет – все подымались. Слабо трещал костер, дым стлался по земле ленивой струйкой, словно не хотел просыпаться и тоже зяб от холода и сырости. На бескрайней шири синими грядками проступали залегшие по реке острова. Еловые леса далеки, пробиваются вершинами из вод.