. На том давайте порешим, – объявил он.
– Старичок тасканый! – одобрительно заметил Родион. – А че-то как-то жарко, парит…
– Да, тепло! – отозвался Спиридон и застегнул свою теплую куртку.
– Да-а… Как хлынет… Надо соглашаться на Егора.
– Мы не уступим все равно! – сказал воронежский мужик Сапогов.
– Как же можно уступить! – подтвердил Родион. – Разве такое дело можно решать добром? Нет… Видишь, они полдня водят народ за нос. А народ стоит и говорит глупости. Кабы их хотели выбрать, давно бы все разошлись и выбрали. А тут на десять тысяч золота успели бы намыть, а не сдаются. Так нет, не дают нам мыть. Торгующие хотят власть захватить, а народ терпит. Не уступайте, ребятки… А мы пособим! Они думали, народ до вечера будет уклоняться и не вытерпит, сдастся без напора. Никого у них нет, кто бы им подмогу произвел.
– Только кого они подсунут? – сказала толстая баба.
– Бабам-то голоса нет. Но я скажу. – Ко пню подошла Ксеня. – На старых-то местах так, а тут промахнуться нельзя. Пьянчуги какие-то подвохи творят. Да че же это думать-то еще? Мужики, да избирайте семейного человека, старательного. Он и вовсе сюда не приехал, хитрости-то не творит, не гнет своего. Ему, может, и не надо!
– Ксенька, скажи, скажи еще! – кричали бабы. – Про Кузнецовых… Про семью-то…
– Вылезь сюда! – попросил Голованов.
– Че-то я пойду на пень! Не женское дело наверх залезать. Я уж отсюда все сказала…
– Пройди, пройди! – одобрительно заговорили мужики.
– Скажи еще че-нибудь! – ухмыльнулся Налим. – Покажись!
– У-у, бесстыжа морда!
– Ряшка-то твоя!
– А сама-то! Красотка! Как щука!
– Да, тут сглотнут и не сморгнут!
– А вот с Никитой ходят акулы! Андрюшка и Очкастый!
– Акулы-спутники! – сказал матрос.
– Может, тебя избрать, Голованов?
– А нам надо президента со спокойной головой, крепкого и обходительного. Молодого, не такого, как я. Чтобы не чурался никого и поэтому и мог сесть за стол. Раскольника выбрать нельзя. Может воспротивиться государство. Нельзя выбрать… Лучше Егора Кондратьевича Кузнецова мы человека не найдем. Тимофей Ильичу Силину сделаем честь и уважение. Он тоже открыл, сюда пришел вторым и станет помощником президента, чтобы противная партия через него не произвела сопротивления, что мы все здесь сегодня видели. И чтобы всякое дело он согласил со своим головой. Много слыхали мы глупых и молодых выкриков и были внимательны. Егор Кондратьевич доказал не спеша, что предоставил находку обществу и год не шел, пока не завелась смута, и тогда оставил хозяйство. Он быстро выведет наши пороки, без обиды нам, каждый его послушается и никто не посмеет сочинить интригу, простите за слово… Вот, товарищи мои, господа свободные старатели, мое рассуждение.
– Жеребцов торгует!
– Продаст!
– И купит!
– А где же Егор?
– А Егор Кондратьевич робит у себя в забое, – отвечал сверху Илья. – Ему до этого дела мало!
– Как?
– Он не хочет!
Народ тревожно загудел.
– Гляди, они тут спорят, а мы теряем время… А человек работает!
– На десять тысяч рублей убытку за день по прииску с этим разговором! Давайте скорей!
– А он, может, и знать нас не хочет, обиделся…
– Нет, давайте его уговорим.
– Вот это по справедливости! Хорошо, что мы и не видим его, а выбрали! Так лучше. А то узнаешь и не захочешь его над собой! – говорил старовер.
– Незнакомого мужика?
– Да-а… Какие сравнения, кто же своих выбирает!
– Лучше без власти! – сказал какой-то человек. – Всякая власть вредна!
Это новичок. У него широкое смуглое лицо и крупные белоснежные зубы, как у негра. Его черные яркие глаза косят в разные стороны, кажется, что они разъехались на жестких широких скулах как тесанного топором лица. Он в темной накидке и в пальто.
– Ты че, политичка? – спросил его китаец.
– …Теперь второе дело. Нужен налог на нужды общества, – продолжал Голованов. – Каждый добровольно внесет десятую часть своей добычи. Если тут не обойдется без обмана и если кто захочет утаить, то накажет всех и себя очернит и опозорит. Также надо завести полицию. Нужно выбрать помощника полиции.
– Это Камбалу! – крикнули сзади.
– Камбалу! Камбалу! – единодушно загремела толпа.
– Каждый должен подчиниться, как решил сход, или должен уйти с прииска, если не может исполнить общественного решения.
Старик снял шапку и стал читать молитву. Солнце ярко высветило деревья со свежей молодой листвой, а сквозь их вершины уже чернела грозовая туча. Илья спрыгнул с огромной высоты, со своей ветки, и как ни в чем не бывало пошел к берегу.
– Как он ноги не поломал? – удивились старатели, расходясь.
– Это человек – железо. Как пружинный…
– А Голованов-то какой честный, – говорил Пахом, когда все расходились. – А вот, сказывают, его хотели подчернить…
– Как не честный! Дипломат! Он честностью большие деньги зарабатывает. Даром тебе тоже честным никто не будет!
– Да, говорит, дом свой в Благовещенске. Мещанином стал…
– А сам откуда? – осведомился курянин.
– Не знаю… С Дона он будто, из казаков, или из Астрахани.
– Из Астрахани? Их сюда привезла казна, чтобы осетров ловить учили население!
Федосеич поехал на свою сторону. Он шел мимо кузнецовского участка, не глядя на Егора, вокруг которого толпился уже народ, и грубо крикнул:
– Катька, иди домой, живо на свой участок! Хватит батрачить!
Ксенька, уже вернувшаяся с выборов, разводившая огонь в очаге подле палатки, поднялась во весь рост, растопырила локти, как птица, собиравшаяся взлететь, и лицо ее со вздернутым носом выразило изумление. До сих пор она полагала, что Вася и Катя давно женаты.
Катька побежала к отцу. Вася хотел ее задержать, но она отвела протянутую ей руку и с обидой посмотрела в его глаза.
Чуть свет Тимоха пошел вычерпывать воду из большой лодки, чтобы ехать на другую сторону к своему президенту.
Присев на корточки и подняв доски настила, Силин стал выгребать краем чумашки грязную воду с сором.
Как дюны, разбитые прибоем, навалены вдоль берега утрамбованные недавними дождями груды отвалов с галькой. Из-за них появились две подпрыгивающие шляпы, а между них торчащая вверх кайла. Вскоре Тимоха увидел, что к нему идет Никита Жеребцов, а за ним плетется с похмелья серый, как осенний мох, Котяй Овчинников с кайлой на плече.
– Давай я тебе подсоблю лодку перевернуть, – сказал Никита, – а то, как гиляцкая старуха, сидишь и черпаешь.
Тимоха не обиделся. Но явился Никита не вовремя. Тимохой владели в это утро какие-то неприятные предчувствия, он как бы только сейчас начинал сознавать, какую тяжкую обязанность берет на себя, и что все это дело далеко не шуточное, и работать-то теперь на себя не придется. Ему хотелось вот так в одиночестве посидеть и подумать, спрятавшись за каким-нибудь завалом.
– Вытаскивать такую махину! – сказал он.
Никита схватил лодку за борт и, как бык, попер ее на лесок. Положа руки на другой борт, Тимоха пособлял ему вполсилы. Убрав кайлу с плеча наземь, стоял в стороне Котяй, длинный, как коломенская верста.
Вчера приятели повесили носы после своего провала на выборах.
– Что же ты! – сказал Никита, явившись с Котяем к Голованову. – Эх, президент! Обмишурился! Промашку дал!
– Не рискнул? Ну? – допытывался Котяй.
– Справедливость! – певуче отвечал Голованов.
«Уклоняется!» – думал Жеребцов.
Никита решил убраться с прииска и опять торговать с инородцами. Среди деревенских на Утесе он был самым богатым, его все уважали и слушались. Он будет торговать и с этим прииском, пошлет сюда баты, станет драть со старателей впятеро дороже, чем с гольдов. Он сказал, что вот-вот на прииске начнется голод, а за ним и цинга. Городилов возразил, что на приисках на Амуре еще не бывало, чтобы оголодали старатели. Это не в хребтах.
Затаил Никита зло и на Очкастого, который сплоховал под конец выборов. Разбирала досада и на Тимоху Силина. О Егоре он не думал.
Замысел Никиты не удался, и уральцев он не смог расколоть и выпроводить. Хотелось уйти, мыть не хотелось. «Да я не умею! Что тут? Если мыть самому, то доход невелик!»
С горя Жеребцов залез вчера в штольню, чтобы никого не видеть и немного поразмяться. Вскоре он выскочил обратно, словно его там ужалила змея. Лицом к лицу Никита столкнулся с Камбалой.
– Это что такое?
Камбала взял в руки два самородка.
– Хорошо! – сказал он. – Счастье тебе!
Никита расплылся от радости во всю рожу.
– Это тебе Бог дал утешение, чтобы не сердился! – ласково сказал подошедший Голованов.
– Зашел бы к нам! – сказала Никите какая-то бабенка.
Сразу набежал народ, все удивлялись. Не Никита теперь завидовал, а все завидовали ему.
Сегодня Жеребцов поднялся чуть свет и, рассудив, что вчерашняя находка принесла ему больше выгод, чем вся его торговля, решил не уезжать с прииска. Он опять пошел к штольне в надежде разбирать дальше найденное гнездо.
– Эх, Тимоха! – сказал Никита с укоризной, когда лодка была перевернута и сдвинута обратно в воду. – Все же ты подвел!
– Чем же это я подвел? – вздрогнул Тимоха. Он почувствовал, что получил первый неожиданный удар, что теперь начинается только, а дальше так и пойдет. – Не-ет… – со злом ответил он, готовый сопротивляться.
– Конечно сплоховал! – сказал Котяй и шагнул поближе. – Еще ты покаешься! – вдруг тонко выкрикнул он. – Приятель, называется!
– А как я тебя ублаготворял! – упрекнул Никита. – Друзья мы с тобой были.
– Всю деревню застелили кумачом… – Злая слюна вылетела у Котяя брызгами, словно во рту был не язык, а весло.
– Тимша! – сказал Жеребцов посуровей. – Народ тебе не простит!
– Бог не простит! – перебил Котяй. – Народ запомнит…
– Это ты мне угрожаешь? – Тимоха разогнулся и подошел к нему с таким видом, словно готов был достать до Котькиной рожи.