– Ну что? Подумаешь, Егор сосед! – сказал Котяй и бросил кайлу в сторону. – А что тебе? С ним ты никогда не заживешь, как с нами!
– С нами ты бы ни в чем не нуждался! – подтвердил Никита. – Ведь я тебе намекал, что же ты упустил это дело? Ведь ты нам свой, мы бы тебя не выдали и не подвели. Был бы староста-президент! Хочешь Анфиску, золота ли, спирту, товары прямо в Уральское доставляли бы, домой, жене… Дети учились бы… Мог бы послать их в город.
– Что с ним говорить! – сказал Котяй. Он нагнулся за кайлой и шагнул к Тимохе, как бы желая его раскайлить, как ком руды. – Эта власть впрок тебе не пойдет! – опять забрызгался он слюной. – Себе взял, а нас разорил! Мы-то думали, что ты молчишь, так понимаешь с полуслова… А ты куда загнул! Подвел нас!
– Эх! – сказал Никита.
Тимоха заметил, что хотя Никите следовало бы огорчаться сильней Котяя, а он как-то подобрей сегодня.
Из-за отвалов вышли выбранный сборщиком налогов Гуран и Камбала с ружьями.
Гуран в штанах с лампасами и в казачьем мундире с Георгиевским крестом на груди. У него рыжеватые обгрызенные усики с добела выцветшими, опущенными вниз кончиками и карие маленькие глаза.
Сразу видно, что Гуран и Камбала – при исполнения общественных обязанностей. У Камбалы за поясом револьвер новейшей марки и охотничий нож.
Говорили, что Камбала точит его так остро, что можно бриться.
– Не смей указывать! – сказал Тимоха, оглядывая Котяя с ног до головы. – Я – сам! И все! А что ты мне приятель, это докажи…
– Я те докажу! – ответил Овчинников.
– Угощали вы меня? За мое же кровное, намытое! Сколько ты у меня выгреб?
– Ну уж вот это ты зря! Разве мы пользовались? – сказал Никита.
– Это мы-то? – раскрыл рот Овчинников.
«Уж молчал бы!» – мог бы Тимоха сказать Никите, но сдержался.
Камбала и Гуран, как дисциплинированные чиновники, ждали, пока помощник президента отругается. Наконец, видя, что он пререкается без толку, Гуран сказал:
– Поехали! Президент ждет!
Тимоха сразу сел в лодку.
– Егор велел на восходе быть, – сказал Камбала.
Первые лучи ударили сквозь частый ельник на седловине, когда лодка уперлась в пески Кузнецовского берега. Егор затянул ее рукой.
– Работы много! – вылезая, пожаловался Камбала.
– Мыть теперь нам с тобой не придется! – ответил Егор.
Сосед всегда представлялся Тимохе задумчивым, а сегодня показалось ему, что Егор чем-то особенно озабочен.
Кузнецовы уже позавтракали. Васька с безрадостным лицом провез на промывку тачку и нехотя поздоровался, приподняв мятую шляпу.
– Че у тебя рожа кислая? – спросил Тимоха, более желая оживить самого себя, чем Ваську, и рассеять этот страшный чиновничий дух, который, словно тень, навис над дощатым, вымытым после завтрака столом, где предстояло решать дела.
Тимоха не знал, в какое больное место угадал он Ваське и Егору.
– Где-то Катьки не видно? – нарочито зевнув, добавил Тимоха.
Речь шла о том, что отчисления на общественные нужды надо собирать уже сегодня вечером.
– А че с Никитой творится? – перебил деловой разговор Тимоха. – Они с Овчинниковым злы!
– А Никите че? Он же разбогател! – ответил Камбала.
– Как это?
– Он понял, что не на тех напал! – сказал Гуран.
– У него нет ни ума, ни грамотности для обхождения с людьми, ничего нет, что тут потребуется для общества, – подтвердил Силин.
– Никита вчера говорил: поеду домой, буду торговать с инородцами…
– Грабить! – вставил Гуран.
– И вдруг нашел два самородка. Один с кулак. Другой плоский, с пол-ладони.
– А он не сердит на тебя? – спросил Егор.
– Нет… Мы дружные! – отвечал Камбала. – Я со всеми дружен.
«И Егору Бог помогает! Умилостивил такого врага!» – подумал Тимоха.
– Никита что-то к тебе подъезжает, – сказал Егор.
– Да он зря старался!.. Это он для вида сердит. Как же! – отозвался Тимоха.
«Конечно, – полагал Тимоха, – Жеребцов еще может отомстить и мне и Егору…»
Сегодня с утра Силин наслушался…
… – Не надо было тебе вчера показываться! – хитро сказал ему Сапогов. – Тогда бы выбрали тебя, а не Егора! Был бы ты не помощником!
Силин знал, что сосед льстит, лжет и утешает.
– Весь народ допрежь был за тебя! – подтвердили вятские бабы из артели, с сожалением оглядывая Силина.
– Благодетель наш! – поклонилась встретившая его толстая баба, с большими и бесчувственными глазами навыкате.
Отпустив своих помощников, Егор пошел в забой.
…Егор покайлил, размялся. Приостановился, разогнулся, слышно стало, как грозно шумит река. В горах скоро начнут таять снега.
Небо стало чистым и синим, только чуть заметны на нем белые прядки, как бы уходят последние остатки непогоды. Где-то близко уж лето, жаркий зной.
– Ну что, сын? – спросил Егор, когда подъехала тачка. Василий мрачен и работает нехотя. – Может, женишься?
– На ком это? – делано удивился Вася.
– На Катерине…
– А-а! – отозвался он.
– Я пойду сватать, – сказал Егор.
Васька не смотрел ему в лицо и все отводил глаза.
Татьяна ничего не промолвила, подала Егору новую рубаху.
«Вот как приходится! Все не как у людей!» – подумал Егор. Минуя ломовский участок, он прошел за ключ к матросу.
Федосеич и Катя обедали. Егор поклонился.
– Бог на помощь.
– Кушать с нами! Милости прошу! – ответил ему матрос. Катя подала Егору котелок и ложку.
– Ну, сосед, у тебя товар, у меня купец!.. Как говорили в старину! – сказал Егор, косясь на девушку.
Катя быстро затянула платок и прыжками кинулась в забой.
Егор вынул бутыль китайского спирта.
– Ты че, сватать ее хочешь? – спросил матрос.
– Да, видишь, сватовство по всей форме…
Егор налил спирт. Федосеич долил в обе кружки воды.
– А че ее сватать! Берите так, – сказал он. – Они с Васькой уж год живут как муж и жена… Я думал, ты знаешь… Приданого дать не могу. Вы как хотите ее взять – навсегда или на время?
– Вася женится на ней. Приедет поп и обвенчает…
– Слава богу! Давай неразведенного по такому случаю!
– Давай! – сказал Егор. «Работать так работать!» – решил он. – Пусть пока и живет у нас. Люди и так думают, что невестка наша.
– Да она только эту ночь и не была в балагане! – сказал Федосеич. – А я все один… Она с отцом приехала, а отец сразу напился. А ей стыдно за меня… Отец работает – потеет, и ей видно… Я понял, вы ей милость оказали. Трудно мне, а дочь старается. Васька пришел и помог… А она видит – отец сел на бревна и не может отдышаться… Тогда я этот участок брошу или продам кому-нибудь и уйду… Я к тебе не пойду в артель, у меня силы не хватит равно работать с тобой, слаб я. А раньше… Пшел наверх… И пошел по вантам… Бежишь, как кошка… Море ревет… А я пойду в чужую артель… Мне бы лучше с китайцами работать… У меня есть тут приятель-китаец, я к ним пойду. Они легче, поджаристей, слабей расейских, но старательней и терпеливей и могут дольше работать. Они меня к себе возьмут. Я там дело найду по себе… Они снаружи добрей, как азиаты, и веселые тоже бывают. А если не понравится, то зарежут или отравят.
Егор ничего не сказал, слушал сумрачно, сознавая всю запутанность тяжелой людской жизни. Федосеич чувствовал, что Егор все понимает, что он бы и его взял охотно в свою артель и терпел бы…
– Гулять не будем! Мы тот год отгуляли с твоим Васей… Значит, он не обманул. Значит, кузнецовская порода еще не вывелась. Быстро порода в людях переводится! Если они будут жить хорошо, тогда еще погуляем после… А пока у меня китаец есть знакомый, и я уйду.
– Да пусть уж тогда их артель и моет на твоем участке.
– Ну это посмотрим… Может, и допущу их, пусть моют, меня не покинут. Прокормят… Я с них за этот участок возьму. Ну да бог с ними, с участками, с золотом… Я смотрю, ты роешь землю, а ищешь не золото… Тяжелая твоя судьба! Сам ты себе тяжелую дорогу выбираешь. Трудно, брат, это. На всем свете есть такие люди. Кто сам ищет, кто Бога просит, а кто объясняет, если философ. Я смотрел, как ты Студента слушал… А где же мы будем ребят наших венчать?
– В Сибири годами живут невенчаны, где нет попа. Зимой обвенчаем их дома.
У Федосеича совсем отлегло на душе.
– А мне с китайцами лучше. Я пью, а они ведь не пьют. Зато я их опиум не курю. А они все курят и так же, как я, больные потом этим своим дымным алкоголем. А я пробовал, но не могу никак привыкнуть.
– Водка лучше?
– Конечно, водка ли, спирт ли, а так не изнуряет. Опиум у них тоже привозной, не сами придумали… А Никита не сердит на тебя?
– Не знаю. За что ему сердиться?
– Конечно! Пусть он спасибо скажет. Тебе от общества возместят весь ущерб за твое президенство!
– Кому какое дело! – ответил Егор.
– Ты им богатство дал. Вчера это все признали! А сын у тебя… Вот бы его во флот определить… Там таких любят.
Егор пришел поздно. Он сказал Ваське, что все хорошо. Он подумал, что, кажется, стал настоящим приискателем по всем старательским понятиям.
Камбала терпеливо ждал отца, сидя на корточках. Он молчал и казался удивленным.
– Что же это ты мне не сказал, что Василий тут жил с Катериной как с женой? – спросил Егор.
– А че говорить? – ответил Сашка.
– А разве хорошо?
– А че плохого? – вскочил Камбала. – Че говорить? Надо – сам скажет! Че, беда, што ль? Ведь не беда! Пусть живет!
– Тьфу ты!
– Че? Конечно! Не правда, што ль? Я прямо сказал, че тут плохого? Зачем сердиться? Не брал бы! Зачем брал? Тьфу!
Камбала рассердился и ушел. Татьяна в своем балагане что-то рассказывала Федору и покатывалась со смеху. Васька ушел. Егор сидел в одиночестве за пустым столом. Комары кусали его беспощадно. «Век живи, век учись, – подумал он, – дураком помрешь!»
Ксенька прибежала утром. Она принесла горячий каравай. Разговаривать с ней никто не стал. Потом Ксенька побежала к Федосеичу, отнесла горячих лепешек.
– Че у тебя дочь, ссорилась, што ли, с мужем? Почему от них уходила?