– Мне, по моему характеру, трудно союзников найти! – сказал Никита. – Но я еще, Егор, с тобой поборолся бы…
На рассвете Сашка с Силиным провожали Егора до Гаврюшкиного караула.
На посту и Гаврюшка сел в лодку.
– Почему такое беспокойство? – спрашивал Егор. Но ему никто не отвечал.
– Слава богу, вывезли тебя! – сказал Гаврюшка, когда виден стал Утес.
– Мотай дальше один! – сказал Силин.
– Иди! – сказал Сашка. – За Васю, Таню и Катю не бойся. Они работают и лучше без тебя намоют. Вернемся вместе. А ты ходи. Твоя не надо здесь зря быть.
Опять потянулись острова и берега, недавно вышедшие из-под воды с длинными рядами трав, поваленных буйными волнами в прибыль и непогоду.
На Утесе Егор узнал, что парохода на подходе нет и еще долго не будет. Егор пошел на телеграфный станок. Телеграфист сказал, что раньше чем через две недели пароход не придет.
– Добирайся сам!
Долго плыл Кузнецов вверх по течению. Он шел протоками, стараясь сократить расстояние.
Попалось чье-то зимовье. Оно стояло на возвышенности среди дубового и липового леса. Давно Егор не видал липы и дуба. Приготовил на всякий случай ружье, зная, что может встретиться незнакомый, чужой человек.
Из зимовья выбежал человек и что-то кричал. Егор узнал сына Родиона Шишкина.
– Это наше охотничье зимовье, – рассказывал Митька, – нынче год холодный, все ветер и ветер. Я вас сразу узнал! Фигура ваша очень заметная. А как отец, моет?
– Моет.
– А я не могу… Не люблю этого дела.
Митька шел на зверя и не хотел возвращаться.
«Хорошие тут люди!» – подумал Егор. Он вытопил печь и нарубил дров, чтобы оставить их взамен сгоревших. Он уснул сладко и спокойно, как давно не спал.
Утром еще раз обошел зимовье, постоял под липами, посмотрел, вспомнил молодые годы, проведенные в бедности там, где хорошие липовые леса. А счастья там не было, и поэтому не жалко было старых мест и старой жизни. А липа была там красивая. И лыко было.
К ночи Егор добрался до Тамбовки и остановился в избе Родиона. А еще через четыре дня, не встретив по дороге ни одного парохода, намокший и промерзший, он вышел на родной берег напротив своей пашни и дома.
– Ветер встречный измучил совсем, – сказал он жене, входя с мешком в избу. В избе пусто. Никого нет, кроме жены. И она какая-то расстроенная.
– Васька женился!
– Боже ты мой! – всплеснула руками Наталья. – Да что это они, взбесились – все враз!
Егор не сказал, что живут молодые невенчаны.
– Говорят, в этом месяце не было парохода! А кто еще?
– И не говори! Петрован задумал жениться. Поехал седне к невесте. На Ольге – дочери телеграфиста. Ниче она! А Настя! Настя-то… – Наталья вдруг горько заревела и долго не могла прийти в себя, – замуж за «пароходного помощника». Помнишь, с дикими глазами, чубастый гуран бегал на «Ермаке»? Ты тот раз ехал, он на тебя дорогой все пялился. Вот он до помощника капитана дослужился. Призналась, к нему тогда верхом ездила.
– Надо всех сразу отделять! – решительно сказал Егор, грузно садясь и чувствуя, что нет отдыха.
– Дедушка вон идет. Недоволен, боится, что внуки из крестьянства выйдут…
– А ты знаешь, у нас рыжего попа под духовный суд отдали. Алешка Айдамбо написал на него донос, что берет взятки и вымогает у гольдов меха. И так, говорят, грамотно все расписал и форму знает, как составлять доносы, что нашего рыжака отставили и скоро выселят с семьей. Стан и приход перейдут Алешке. И школа.
Егор все эти долгие годы враждовал с рыжим попом. Поп брал много незаконных поборов. Но он охотник, рыбак, пахарь, мыл золото.
– А теперь кто будет? – спросил Егор.
– Айдамбо будет! Он шибко грамотный!
Егор поехал по всем делам в церковь. Отец Алексей стал объяснять ему:
– Я русский! И ладно! А гольды? Кто их гольдами назвал? Это все он! Что такое гольд? Это голь, беднота. Зачем он нас так звал? Наверху есть деревня. Савоська говорит, что он сказал Муравьеву: «Там Гольди», и не объяснил, что деревня. Нет, это поп стал всех звать «гольди».
«Вот человек как хорошо обучился грамоте!» – печально подумал Егор. Он возвращался верхом среди темневших вечерних полей. «Я теперь сам буду хозяин, – сказал ему на прощание Айдамбо. – И сам буду просвещать инородцев!»
Осенью Кузнецовы сыграли сразу две свадьбы. Самородки Егора ушли на гульбу и на обзаведение молодых. Для обоих строилось по дому, нанята была плотничья артель, для домов закуплено все лучшее и дорогое.
– Живите сами, с отца-матери больше не спрашивайте, – рыдая, говорила дочери Наталья.
Теперь уж знали в доме все, что приедет Васька с Катей, их еще надо венчать.
С пароходом в Уральское прибыли полицейские. Молодой белокурый офицер, по виду немец, с тонкими выкрученными усами, пришел к Егору с двумя полицейскими.
«Вовремя и удачно!» – подумал Егор.
– Кто Кузнецов?
– Я.
– Где Барабанов?
– Нет.
– Где Силин?
– На огородах.
– Почему не дома?
– Он на речке.
– А Барабанов?
– Он торгующий. У них висит выбранный патент. Он за мылом уехал от общества.
– Где ты был все лето?
– Я работаю, – отвечал Егор.
– Тяжело?
– Всяко приходилось.
– Будет выставка сельскохозяйственных изделий края. Первая на Дальнем Востоке. От своего хозяйства ты назначен выставить сортовое зерно, которое посылал в город Хабаровку. Помнишь, Петр Кузьмич Барсуков брал у тебя образцы. Теперь запомни, что без спроса из деревни дольше чем на неделю не выезжать. Всем скажи. Новое приказание, чтобы народ зря не шлялся…
– Да что такое? – спросил дед.
– Есть подозрение, что где-то действуют тайные прииски!
Дед пошел во двор и разговорился там с полицейскими.
– Как же узнали, что где-то прииск?
– Таможня докладывает. Они там заметили, – ответил урядник. – Ввоз товару, видно, большой.
– А-а! – сообразил дед. – А этот год штормы на море и на Амуре.
– Контрабандой идет много, минуя таможню, – сказал урядник.
Егор проводил офицера и полицейских на судно. Он подумал, что мужики с прииска вовремя разбежались. Остались там староверы, китайцы и заядлые золотошники. Полицейские не узнают, от парохода они не отойдут. Егор почувствовал только сейчас, какое страшное преступление совершается по понятиям властей.
– А полицейские все новые! – заметила Наталья.
– Какой-то объезд, что такое? – отозвался дед. – Но уехали… В добрый час! Егор, ты не ходи больше. Хватит.
Хлеб был убран. Предстояла ловля рыбы. Ждали, что скоро должен явиться на своем пароходе скупщик с баржой. Идет зима, надо еще рубить дрова для пароходов.
Егор был здесь не президентом, а рядовым мужиком, виноватым кругом перед всеми. Но он уже втянулся в игру и не мог ее бросить. Слишком большое дело затеяно, и отступать поздно. Втянуты родные, дети. А началось все с пустяков, мыли когда-то дома, на огородах, тазами.
Катерина с Василием приехали с Сашкой и Ломовым на большой лодке с парусом. Бабка Дарья не могла нарадоваться на Катьку.
– Да и свадьбу не надо шибко справлять, – говорила она. – Поп обвенчает, и все. Погуляем своей деревней дня два. Никто и не узнает!
Федосеич остался с несколькими китайцами зимовать на прииске, караулить постройки от бродяг и склады от зверей. Говорил, что, когда все уйдут, он будет мыть потихоньку, если позволит погода.
– Полиция еще не рыщет?
– Никого не было, – отвечал Василий. – Становые должны чуять. Только они не знают, где и сколько людей моет.
У Барабановых в магазине Катька на руках Дуняши увидела ее младшего сынка Павку. Она не стала ничего покупать и ушла домой.
– Ах ты, зараза! Вот почему она тебе под гармонь плясала! А я, дура, думала, что она хочет меня переплясать! Думала, что я ее загнала… Едем отсюда! Ноги моей здесь больше не будет. А то перед свадьбой я тебя так разукрашу… Я не хочу, мне обидно, убить тебя могу из ружья. Васька, я хочу тебе сыновей нарожать, чтобы и от меня род шел не меньше, чем от нее…
В особняке жарко натоплено. После ванны Андрей Николаевич в ватном халате и в туфлях прошел небольшими шажками в спальню. Слуга помог ему надеть рубашку и лечь в постель. Губернатор попросил бювар и очки. Он нацепил их золотые оглобельки к седым вискам и полулежа, медленно стал писать. С годами даже в ванне помнишь о делах.
Барон Корф желал быстрейшего и свободного развития новых территорий, накопления капиталов, развития промыслов и промышленности. Он знал, каковы современные средства развития колонии, и старался привлечь на Дальний Восток отечественный капитал, не делая в то же время почти никаких затруднений иностранцам и ограничивая лишь американскую торговлю. Он впервые созвал Хабаровский съезд местных деятелей и подготавливал устройство сельскохозяйственной выставки. Открывал школы в городах, строил поселки. Но теперь следовало смотреть вперед. Пора, пора, полагал Андрей Николаевич, увеличивать штаты полиции, дать ей надежные средства передвижения.
Через Сибирь протянется железная дорога. По стране пройдет слух, что природа здесь богаче, чем в центральных европейских губерниях, и народ хлынет на вольные незапаханные земли. Что же будет, если поселенцы, вместо того чтобы жить в селах, разбредутся по тайге и каждый начнет заниматься, чем ему захочется? Правительство пока что сознательно не желает заводить здесь большие разработки угля, железа, руд.
Подобные предприятия могли бы развиться, по мнению государя и министра внутренних дел, лишь ставя себя в зависимость от иностранного рынка. Кроме того, нежелательно возникновение так называемого рабочего класса на окраине империи, находящейся на берегах отдаленного океана.
Андрей Николаевич составлял записку. Нужны новые должности и оклады. Это для полиции. Придется нанимать самоотверженных людей, удалых полицейских.
В край переселяются корейцы, они массами самовольно идут через границы, рассчитывая все на ту же вольную жизнь Дальнего Востока.