Учительница представила Нину.
— Это ваша новая пионервожатая, вы ее знаете, она уже приходила к нам. Звать ее Нина, она учится в десятом классе и в этом году будет сдавать экзамены на аттестат зрелости. Придет время, и вы тоже сдадите последний экзамен и проститесь со своей школой.
Легкая грусть зазвучала в голосе Зинаиды Федоровны, ласковыми глазами осмотрела она притихших детей и продолжала говорить:
— Вы даже и не заметите, как быстро промелькнут ваши школьные года. Пусть же каждый из вас даст себе слово, что будет образцовым пионером и будет учиться так, чтобы ни один день в школе не прошел бесследно. Чтобы не пришлось сетовать перед последним экзаменом на свою невнимательность на уроках, на плохое поведение. Желаю же вам, дети, интересной работы, любите и уважайте свою новую вожатую!
Она вышла из класса, и Нина осталась одна с тремя десятками ребят и девочек, которые любопытными глазами следили за каждым ее движением.
Первые слова, которые сказала Нина, показались ей чужими, будто не она их произнесла, а кто-то посторонний. Но с каждой минутой девушка становилась смелее, яснели ее мысли, и скоро неприятное чувство какой-то скованности совсем прошло.
Удивительно было, что не кто-то другой, а именно Николай Сухопара, вернул Нине уверенность и твердость. Едва вожатая начала говорить, как на задней парте возник шум. Оказалось, что Сухопара тянет за руку какую-то девочку, а та раскраснелась, молча сопротивляется.
— Что случилось? — вырвалось у Нины. — Зачем… зачем ты ее тянешь?
Сухопара, и глазом не моргнув, ответил:
— А почему она села возле меня? Сидит здесь… Мешает.
Нина рассердилась, но, сдерживаясь, спокойно спросила:
— А ты подумал о том, что она тоже пионерка, твоя одноклассница?
— Ну, так и что? — дерзко бросил Сухопара и уже специально еще раз дернул девочку.
— Оставь ее и сядь на первую парту! — приказала Нина.
Но мальчик и не пошевелился.
— Не пойду, мне и здесь хорошо, — промолвил он, посматривая исподлобья на вожатую.
— Ты нам будешь мешать работать, — сказала Нина, — иди на первую парту.
Она уже знала — Сухопара не послушается, и сейчас случится что-то такое, что вдруг принизит ее, сделает смешной перед всем отрядом.
— А вы не учительница, чтобы приказывать! — парировал Сухопара и с независимым видом сел на свое место на последней парте.
В классе вдруг залегла тишина. Нина глянула на детей и со страхом прочитала в их глазах не сочувствие к себе, не осуждение грубияна, а выражение острого любопытства — что, мол, теперь сделает новая вожатая?
Это была критическая минута. Нина собрала всю силу воли, чтобы ничем не обнаружить волнения.
— Зачем мне приказывать? — промолвила она. — Если будешь мешать, тебя утихомирят твои товарищи, пионеры. Вы же все хотите, чтобы работа в отряде была интересной и полезной? Чтобы никому не было скучно?
— Хотим! — сказал кто-то из пионеров.
— Слышишь, Сухопара? Ты цепляешься к девочке, а учишься, наверное, хуже ее?
Среди детей будто повеял ветерок, и Нина с радостью ощутила, что напряженность исчезла так же неожиданно, как и появилась.
— У него и двойка есть! — ответило несколько голосов.
Сухопара пробормотал:
— Ну и пусть!
Нина обратилась в девочке:
— Как тебя звать?
— Оля Лукошко.
— Вот что, Сухопара: чтобы ты никогда Оли Лукошко не трогал! Договорились? А сейчас давайте решим, как нам работать.
Сухопара остался на своем месте, на последней парте, но Нина ощутила, что он посрамлен и что ей помогли в этом пионеры, в которых еще минуту назад, казалось, она не найдет поддержки.
Председателем совета отряда был Ефим Кочетков — стройный худой мальчик с быстрыми движениями, которого все товарищи почему-то называли Юша. Он был в высоких сапожках, носил штаны галифе и гимнастерку, наподобие военной.
— Разрешите обратиться, — сказал он Нине. — Так у вас же, наверное, есть готовый план, как нам работать?
Нина хотела уже развернуть свою тетрадь, куда записала все, что надумала провести в отряде. Но в последний миг сказала:
— Никакого плана у меня нет. Это было бы совсем неинтересно. Мы сами сейчас составим план, чтобы работа в нашем отряде была наилучшей!
Сначала воцарилось молчание. Видно было, что пионеры привыкли всю работу в отряде проводить по готовым планам вожатых. Потом началось перешептывание, кто-то поднял руку, за ним второй, третий, и будто прорвалась плотина — одно за другим посыпались предложения.
— Мы хотим, — сказал Юша, — чтобы у нас был кружок юных мастеров, как во Дворце пионеров. Там очень интересно! Там и модели самолетов делают! И глобус сделали как настоящий, только очень большой. Я сам видел.
В эту минуту жалобно звякнуло перо, вогнанное в парту. Кто-то засмеялся, а несколько голосов крикнули:
— Ну-ка, ты! Коровайный! Запрячь перо!
Тот, кого назвали Коровайным, скорчил смешную гримасу, но, увидев, что никто не смеется, вдруг схватился и сказал:
— А меня почему не спрашиваете? Я хочу пойти посмотреть, как печатают книжки. Мой отец в типографии работает. Я только один раз в типографии был. Еще бы пошел. Там тоже интересно!
— Хорошо, — сказала Нина. — Запишем: типография.
Коровайный сел, намеренно громыхнув крышкой парты. «Тише!» — прикрикнули на него.
Одни из пионеров хотел пойти на экскурсию в зоологический сад, другие предлагали устроить вечер загадок и отгадок — такой вечер, чтобы «очки» зачислять. Некоторые желали лепить из глины, еще кто-то предложил поставить пьесу. Оля Лукошко сообщила, что она умеет делать фокусы. Ее отец научил, и один фокус такой, что его еще никто-никто не разгадал, а если Сухопара кривится и не верит, то пусть сам увидит…
Нина украдкой посматривала на Сухопару. А что же он предложит? Что его интересует?
Казалось, его ничто не интересовало. Он сидел, надувая щеки, и, наверное, хотел, чтобы вожатая увидела, как он на нее обиделся. И только однажды, когда Юша говорил про юных мастеров, мальчуган повернулся, прислушиваясь.
Нина обратилась просто к нему:
— А ты, Николай?
Сухопара схватил себя ладонями за щеки, глубоко вдохнул воздух — видно было, что он не ждал этого вопроса и растерялся. Но через мгновение с безразличием махнул рукой:
— А что я? Ничего!
— Как — ничего? — настаивала Нина. — Ты же знаешь, что «ничего» — это пустое место.
— Вот и будет пустое место со всего этого, — промолвил мальчик. — Наговорили много, а никто ничего не сделает.
— А это от нас самих зависит, Николай, — сказала Нина. — Мы же для себя составляем план. А для тебя тоже есть очень интересная работа.
И обратилась к отряду:
— Давайте поручим Сухопаре сделать карту!
На миг воцарилась тишина, и пока ее никто не нарушил, Нина быстро говорила дальше:
— Карту больших гидростанций — на Волге, на Днепре… Это будет особая карта: нажмешь кнопку, и вдруг вспыхнет на ней свет — гидростанция! Одна, вторая, третья! И эту карту, которую сделает Сухопара, мы выставим в школьном вестибюле, чтобы все школьники, вся школа видела, как работает наш отряд!
Нина не договорила и замолкла, так как в ту минуту что-то произошло в классе. Что? Она не смогла ответить на это. Никто еще не промолвил и слова, молчал и Сухопара, такой себе колючий, ежистый мальчуган. Почему же, почему же Нине показалось, что он встал за партой, и на весь класс прозвучал его восторженный голос: «А у меня и лампочки есть маленькие! От фонарика! Подойдут?» Наверно, наверно у тебя найдутся такие лампочки, Николай, и ты, наверное, уже думаешь, где взять провод и с кем ты будешь делать карту, и ты уже, наверное, видишь ее готовой — замечательную карту, на которой вспыхивают яркие фонарики!
Только глаза увидела Нина в ту минуту — горячие, увлеченные глаза мальчика Сухопары, и поняла, что в них блестит отсвет живых мальчишеских мыслей, и, если бывает, что светит сердце, то, наверное, тот свет был сейчас на лице Николая…
Нина замолчала. А мальчик неожиданно промолвил спокойным и даже равнодушным голосом:
— А что, можно и сделать!
И этот голос совсем не выражал того, что на самом деле переживал Сухопара!
Нина не удержалась и засмеялась, извиняя нему неискренность.
— Знаю, что карта будет замечательная! — сказала она. — Кто хочет мастерить вместе с Сухопарой?
10
Евгения Григорьевна в последние дни чувствовала себя не совсем здоровой, тем не менее сегодня ночью спала хорошо, и у нее снова появилось хорошее, приподнятое настроение.
Марийка слышала, как мать завтракала и пила чай, как одевалась и звякала ключами. Евгения Григорьевна спешила в институт, а Марийке еще можно было с часик поспать.
Мать на минуту остановилась возле дочкиной кровати. Марийка знала: вот только расплющит глаза — и увидит лицо матери, склонившейся над ней. И хотя сон еще крепко склеивал веки, девушка вдруг протянула руки и схватилась. Она обняла мать за шею, как бывало когда-то в детстве. Но разве и сейчас она, Марийка, не была для матери маленькой девочкой, которую можно поласкать?
— Мама, ты уже идешь? Я тоже сейчас встаю!
Марийка решительное сбросила одеяло.
— С сегодняшнего дня я встаю на час раньше! За месяц я выиграю тридцать часов, за два месяца — шестьдесят, за год…
Марийка не досказала и засмеялась.
Евгения Григорьевна впопыхах поцеловала дочь.
— Сумей же его умно использовать, этот час! Ну, а я бегу… До свидания, дочка!
— Поздно придешь? — позвала вслед Марийка. — Привет кустистой пшенице!
«Вот так и закаляется сила воли, — думала девушка, быстро прибирая комнату. — За месяц в самом деле набежит тридцать часов. Сейчас же сажусь за книжки».
Сегодня у Марийки были трудные уроки, в том числе тригонометрия, химия и физика, и она приготовила их еще вчера, оставив на сегодня украинскую литературу. Тройка по этому предмету не давала покоя.
Надо было выучить творчество Леси Украинки. Это можно было бы сделать, пользуясь учебником и произведениями писательницы. Тем не менее девушка хотела выйти за пределы учебной программы. Ей хотелось проследить, как влияла на творчество Леси Украинки русская литература, в частности Пушкин, Некрасов, Горький…