Анри заправил волосы мне за ухо.
– Просто я упорный.
Что есть, то есть.
– Не представляю, что подарить Винсенту и Луизе на свадьбу.
Он приподнял брови:
– Если честно, я тоже.
Я сложила руки на груди:
– Вот как? Ты же мужчина, у тебя должны быть ответы на все вопросы.
– Кто тебе сказал такую чушь?
– Перед Винсентом будешь оправдываться сам.
– Я пойду на поклон к Луизе.
– Зря ты рассчитываешь на ее снисходительность. Она умеет приложить так, что мало не покажется.
Анри покачал головой и притянул меня к себе.
– Сдается мне, в продолжение разговора мужчины останутся в проигрыше.
Я удобнее устроилась на широкой груди, уже привычно переплела пальцы с его.
– Мужчины не любят и не умеют признавать ошибки.
– Да неужели?
– Еще одно слово – и я тебя укушу.
– Вот и весь разговор.
За окном раздался хруст, что-то звякнуло. Кошмар влез на подоконник с несвойственной для кошек неуклюжестью, поскользнулся и свалился на пол. Прежде чем я успела вскочить, чтобы посмотреть, все ли с ним в порядке, он уже отряхнулся как ни в чем не бывало. Запрыгнул на кровать, прошелся по покрывалу, оставляя на нем отпечатки грязных лап, негромко мурлыкнул.
– Этот кот окончательно обнаглел.
«Этот кот» посмотрел на Анри с выражением морды: «Предатель, я тебе верил», – после чего повернулся к нам хвостом и улегся с видом оскорбленного достоинства.
– Хочешь, научу играть в карты?
– Любишь азартные игры?
– Играю, когда не играть нельзя.
Что бы это могло значить? Я запрокинула голову, но лицо Анри оставалось безмятежным, точно мы обсуждали, будет ли завтра дождь. Я поколебалась, но любопытство пересилило: новые знания привлекают меня, как цветы пчел. В Энгерии азартные игры не одобряются, да и вряд ли мне это когда-нибудь пригодится, но… почему бы и нет.
Я кивнула, и Анри улыбнулся.
– Даже не сомневался, что ты согласишься. Никуда не уходи.
Из окна вяло тянуло горячим ветерком, над городом распростерлось душное зыбкое марево. Вчера было невыносимо жарко, сегодня – еще больше. Похоже, ночью прохладнее не станет. В Лигенбурге такая погода вообще редкость, а если и случается, то в июле-августе. В этом же году намечается поразительно знойный июнь. Для меня особенно.
Дожидаясь, пока вернется муж, я смотрела на спящего котенка. С того дня, как я вошла в этот дом, многое поменялось. Здесь я стала женщиной. В этой комнате Анри подарил мне платье и порвал его. Он заступился за меня перед матушкой, мы ездили на пикник, я раскрылась перед ним, как никогда и ни перед кем, теперь вот собираюсь учиться играть в карты. Времени прошло всего ничего, а он знает обо мне больше меня самой. И кажется, мне это нравится.
Анри вернулся быстро и почему-то с двумя колодами карт. Бесцеремонно подвинул Кошмара, получил лапой по запястью, но продолжать битву не стал.
– Тасуй.
Он вручил мне новехонькие карты с темно-синими узорчатыми рубашками, и я достаточно неловко их перемешала. Помимо пасьянсов, которые не раскладывала только самая ленивая леди, и всяких женских партий ни о чем, с картами я раньше дел не имела, поэтому чувствовала себя крайне неловко. Как всегда, когда речь заходила о чем-то, что я не знала от и до.
– В эту игру играют на деньги, Тереза. Чаще всего на очень большие деньги.
Он забрал карты, легко коснувшись пальцев. Под легкий шелест и пестрое мельтешение рубашек, я не отрываясь смотрела на его руки: несколько движений – и колоды полностью перемешаны. Честное слово, первый раз такое видела.
– Снимай. На себя. – Он улыбался, но понять, что значит эта улыбка, я не могла. Словно мы совершили скачок во времени, и передо мной снова оказался незнакомец.
– Сдается по две карте. Сначала слева направо. Потом справа налево. Поскольку нас двое… – Анри покосился на кота. – Нет, этот неплатежеспособен.
Я с трудом сдержала смешок.
– Я тоже.
– Ну почему. На тебе прелестный халат, под ним не менее прелестная сорочка, а под ней…
– Я поняла.
Анри улыбнулся и сдал по две карты.
– Вот и ладно. Продолжаем?
Что-то похожее было в детстве, когда отец заставлял меня зубрить основные заклинания некромагии. Я злилась, плакала, но проклятые плетения отказывались выстраиваться во что-то мало-мальски понятное, а запоминаться и подавно. Он рвал их в клочья, заставляя начинать заново, иногда я сидела до глубокой ночи, чтобы разобраться в одной-единственной схеме. Правда, в отличие от этой дурацкой игры, от них была хоть какая-то польза: справившись, я чувствовала себя умной и становилась сильнее. Здесь же все зависело от выпавших карт, которые складываются в числа, и комбинаций, которые кто-то придумал как выигрышные.
Лишившись сначала пояска, а затем халата и ленты в волосах, я заявила, что больше играть не буду.
– Ты проиграла.
Я хмыкнула.
– Если чистейшей воды везение с вашей стороны называется «проиграть»…
– Именно так это и называется.
– А если бы выиграла?
– Зависит от того, какие ставки и на что. Некоторые от выигрыша теряют голову. В прямом смысле.
– Что, прямо за столом?
– Нет, чуть попозже. Когда выходят из комнаты или на улицу.
– Какое счастье, что я на кровати и выходить никуда не собираюсь. – Я фыркнула и отодвинула карты подальше. – Не представляю, откуда у тебя такие познания, и даже представлять не хочу.
– Хочешь, покажу еще парочку игр?
– Таких же опасных?
– Еще опаснее.
Вскоре разум превратился в склад цифр, названий, комбинаций и трюков. Как он все это в голове держит?
Рассказывал Анри на удивление интересно, точно вещал с кафедры Мэйсфорда – Высшего Университета Магии Лигенбурга, об основах необычных плетений. Поэтому клевать носом я начала исключительно от усталости – сказывался и вчерашний насыщенный день, и раннее пробуждение – встретив рассвет, мы больше не заснули.
Анри заметил мою усталость и замолчал. Взбил подушки и сдернул покрывало с постели вместе с котом, который обиженно зашипел.
– Ложись.
Я устроилась поудобнее. Неосознанно подтянула подушку, пахнущую лавандой, поближе.
– Почему ты переехал в другую комнату? Обиделся из-за платья?
Оказывается, я спросила это вслух.
Анри покачал головой:
– Чтобы ты чувствовала себя спокойно. Тебе нужно место, где можно побыть в одиночестве.
Да, он действительно знает меня лучше кого бы то ни было. Когда только успел?
– Но если вздумаешь здесь грустить, я вернусь, и мало тебе не покажется.
Он смотрел на меня так, точно ждал чего-то: надеялся, что позову? А может быть, просто хотел остаться и раздумывал, не послать ли к демонам только что сказанное. Наверное, я тоже этого хотела, но мгновение уже было упущено. Позову его назад – и все изменится. Рухнет последний оплот, и я окончательно потеряюсь в этом донельзя странном мужчине. Нет, мне нужно время, чтобы подумать. Понять, что со мной происходит. А рядом с Анри я думать не умею. Не получается.
– Доброй ночи, Тереза.
Анри легко поцеловал меня и вышел – пожалуй, чересчур поспешно.
– Доброй ночи, – прошептала я закрывшейся двери и повернулась на другой бок.
Странное место. Похоже на подземелье Мортенхэйма, только здесь еще холоднее. Я почему-то не могу уйти на грань, чтобы рассмотреть, что творится по ту сторону жизни. Длинный темный коридор, озаренный лишь светом факелов, узкий – пройдет только один человек, и я иду по нему. Пламя так близко, что я невольно прижимаюсь к стене и придерживаю волосы. На мне только сорочка – та, в которой я засыпала. Но засыпала я в Лигенбурге, в доме мужа. Где я?
– В гостях у меня, Те-ре-за. Но мне больше нравится Тес-са.
Мое имя произносят, раскатывая на языке, – мягко, до омерзения неприлично. Голос – вроде и мужской, но слишком высокий, неприятный. Так говорила одна из моих нянек, она частенько простужалась и в конце концов заработала себе такой вот недобас или певучий баритон. Я смотрю направо – бесконечная вереница огоньков, налево – та же картина. Куда мне идти, чтобы выбраться?
По стене метнулась тень, я резко обернулась, но за спиной никого не оказалось.
– Не хочу, чтобы ты меня видела. Пока еще не время.
Я что, сплю? Почему мне это снится?
– Умница. Снится, потому что я так хочу.
На ладонях пот, пряди волос липнут к лицу. Холод камня под босыми ногами и жар факелов сверху. Тонкая сорочка, раздувающаяся от сквозняка колоколом. Сердце бешено колотится, и, кажется, вся я сейчас сосредоточена в этом сгустке отчаянно пульсирующей плоти. Можно ли стянуться до точки внутри собственного тела? Что вообще происходит?
– Искусство магии гааркирт. Ты наверняка знаешь.
Гааркирт. Так их называли – магов, способных проникать во сны и подчинять сознание, пока человек спит. Эта власть едва ли не страшнее внушения, потому что наяву человек способен бороться. Во сне же любой беззащитен, а сознание открыто – заходи и твори что хочешь. От жара факелов становится трудно дышать, воздух сгущается, точно из него вытягивают свежесть. Пальцы судорожно сжимаются на подоле сорочки. Можно ли задохнуться во сне?
– Можно даже вылезти на крышу… и случайно сорваться. Это та-ак мило. Но мне ты нужна живой.
Как от него закрыться? Как выбраться из этого сна?
– Никак. Пока я не отпущу.
Негромкий смех – высокий и такой же отвратительный, как голос – доносится отовсюду, невесть откуда взявшиеся тени на стенах заходятся в бешеном танце. В таком же заходится и мое сердце – оглушающий, сумасшедший ритм, как стук копыт лошади в галопе по мостовой. Огонь пляшет туда-сюда, мечется ввысь, а потом тянется ко мне, заставляя вжиматься в стену.
– Мой отец способен остановить сердце, даже не прикасаясь к человеку. И запустить вновь. Хочешь узнать, каково это? Хочешь познакомиться с истинным могуществом? Не жалкими потугами, которыми пыжатся современные фигляры, с настоящей магией… – Слово «магия» он произнес мягко, смакуя, как мое имя. – Тольк