Я вздрогнула и растерянно посмотрела на матушку. У меня что-то с лицом? Я как раз усиленно думала, какие книги мне понадобятся для восстановления боевых навыков. Выходил внушительный список, и это создавало некоторые проблемы. Во-первых, со всех нужно снять охранные заклинания, иначе мне руки оторвет с корнем, если я попытаюсь вытащить их из Мортенхэйма. А во-вторых, их придется как-то незаметно пронести мимо Барнса… и доставить на квартиру, которую мне найдет Луиза.
– Все так. – Я пыталась придумать, как бы поизящнее свернуть с темы светских разговоров на нужную мне. – Расскажите лучше, как дела у Лавинии. Виконт Эрден так и не решился на предложение руки и сердца?
Как ни странно, мы с матушкой и сестрой стали видеться чаще, чем в Мортенхэйме, да и беседы наши сделались куда теплее.
– Майкл Эрден, – матушка поджала губы, – этот мальчик слишком стеснителен.
Стеснителен, как же. Трус он, и весь разговор.
– К тому же я пока не уверена, что рядом с таким мужчиной моя девочка будет счастлива.
Тут я склонна с ней согласиться, хотя Лави расстроится, если узнает, что матушка против.
– А что тревожит вас?
Я пожала плечами – как можно более безразлично.
– Разве меня что-то тревожит?
– Моя дорогая, я вижу вас насквозь.
Ага, теперь понятно, почему у меня между лопаток чешется.
– Я не думала, что у нас с графом де Ларне что-то получится. Когда мы только познакомились, Анри напоминал мне отца, но сейчас…
Я осеклась и замолчала. Пришла, называется, выяснить про Эльгера. А устроила исповедь в духе трепетной девицы.
Тонкие губы матушки дрогнули. По лицу ее прошла судорога, но очень скоро она одарила меня улыбкой, за которой могло скрываться все что угодно. Долгие годы я лицезрела на ее лице эту маску – в столовой, во время приемов, в гостиной. Когда отец обращался к ней резко и властно, она поднимала голову и отвечала такой улыбкой: спокойной, отстраненной, непонятной. Безупречно вежливой, холодной.
– Меня представили Уильяму за полгода до моего выхода в свет, – ее светлость смотрела не то на меня, не то сквозь, – он был хорош собой, статен, но слишком заносчив. Я не хотела выходить за него. Знала, что однажды случится что-то подобное, и все равно не хотела. Возможно, причиной тому была мягкость твоей бабушки, которая всегда уверяла, что сможет меня отстоять, если жених мне не приглянется. Не смогла. А твой отец захотел меня с первого дня.
От неожиданности я даже дар речи утратила. Не знала, что сказать. Мы никогда не говорили об отце. С ней – не говорили. И уж тем более о таком.
– Уильям был старше меня, на него заглядывались женщины, но ему нужна была только я. Одержимость, любовь, страсть… не знаю, возможно, все вместе. Когда я поняла, что свадьбы избежать не удастся, заявила ему в лицо, что не хочу становиться его женой. Я бросила вызов, и он его принял.
Матушка посмотрела мне прямо в глаза.
– Уильям Биго был не из тех, кто станет терпеть подобное. Во мне же сочетались хрупкость матери и несгибаемая воля отца, поэтому очень скоро наш брак превратился в войну. Первые несколько месяцев я не подпускала его к себе, и ему это нравилось. Нравилось наше противостояние. Но потом…
Она взяла чашку – изысканно, плавно, поднесла к губам, сделала глоток и вернула на поднос. Все это – не меняясь в лице, изящно. Безупречные манеры, которые она прививала Лави, были с ней всегда, даже когда мы оставались наедине.
– Потом он не выдержал. Он хотел меня, я его постоянно отталкивала. Игра хороша, когда ее ведут двое, я же возвела стену, о которую даже самый терпеливый мужчина способен разбиться в кровь. Твой отец силой взял то, что принадлежало ему по праву, и после той ночи возненавидел меня и себя. Непонятно, кого больше. Мы не разговаривали, пока на свет не появился Винсент.
Наверное, надо было что-то сказать, но я словно язык проглотила. Да и что тут скажешь? Подозреваю, оно и к лучшему, что у меня слов не находится.
– Наше противостояние продолжалось. Когда родился Винсент, он забрал его у меня – воспитывать мальчика надлежало отцу. Меня не подпускали к сыну, когда он был маленький, а когда подрос, было уже поздно. Ты сама знаешь, что более-менее сносно общаться с твоим братом мы начали, только когда в Мортенхэйме появился лорд Фрай.
Я подавила желание малодушно зажать уши, хотя боли в словах матушки не чувствовала. Либо ее светлость уже давно все это пережила… нет, без либо. Если такое не отпустить, оно будет тлеть внутри, пока не сведет с ума или не сломает. Спасибо всем, кому только можно, что я не знала этого раньше.
– Долгие годы твой отец вообще ко мне не притрагивался. У него были любовницы, я знала всех их поименно, с некоторыми даже весьма тесно общалась. Мою спальню он обходил стороной. Я не пыталась его узнать, даже не пробовала сблизиться. И за это я прошу у тебя прощения.
– При чем тут я?
От внезапной догадки стало холодно, как в склепе.
– Когда родилась ты, я обрела счастье. Годы, что я возилась с тобой, когда даже няни шептались – неприлично для ее светлости проводить столько времени с ребенком, стали самыми лучшими в моей жизни. До того дня, когда в тебе проснулась жуткая магия моего рода, а Уильям получил возможность забрать мою единственную радость, потому что совладать с такой силой я не могла. Последний удар, за которым ему ни разу не удалось сделать мне больнее.
– Зачем вы все это мне говорите? – я не узнала собственный голос – глухой, пустой, точно доносящийся из глубокого колодца или самого сердца тьмы. – Почему именно сейчас?
– Мужчина всегда сильнее, – впервые за наш разговор я уловила тонкий оттенок горечи, – но только женщине решать, кем он станет – защитником или зверем.
Какое-то время мы просто сидели молча, слушая тиканье часов на каминной полке. Я уставилась на устрашающего вида пейзаж – вспененную реку, ветви деревьев, которые трепал ураганный ветер и низкое небо, готовое вот-вот рухнуть на землю. Сейчас гостиная Винсента казалась мне мрачным местом, а стены давили на плечи. Хотелось вскочить, бежать отсюда опрометью, в солнечные объятия мужа.
Зато становилось понятно, почему в словах отца: «Вы так похожи на свою мать, Тереза» – всегда было столько яда и злобы. Он ненавидел во мне ее. Любое напоминание о ней было ему как кость в горле, как ярость, желчь и признание своего поражения из-за той ночи, после которой на свет появился Винсент. Ломал он меня или ее? Ненавидел ли себя за мое унижение? И кого вспоминал в тот день, когда его сердце остановилось?
– Анри Феро так стремился заполучить тебя в жены, что бросил вызов Винсенту. Поэтому я была спокойна, отдавая тебя за него. – Ее светлость наклонила голову и улыбнулась – искренне, тепло. – Хотите еще чаю, моя дорогая?
– Если он так меня ненавидел, почему не отдал первому встречному сильному магу? Почему, если Анри считался пропавшим без вести…
Матушка приподняла брови.
– Он не мог вас ненавидеть, Тереза, хотя и пытался. За мою любовь к вам и равнодушие к нему. За то, как вы на меня похожи. В день, когда раскрылась ваша сила, я впервые упала перед ним на колени. Заливалась слезами и кричала, что сделаю все, если он спасет вас. Уильям посмотрел на меня как на сумасшедшую, а потом принял вас из рук Варда. «Думаете, я позволю умереть своей дочери»? – вот что он мне тогда сказал. И скрылся за дверями детской. Несколько дней никого туда не пускали, только горничные сновали с подносами еды. А потом он вышел – похудевший, серого цвета, как ваши призраки. Жизнь вам спасла магия армалов и ваш отец.
Нет, я определенно не хочу этого знать. Не желаю.
Я сцепила руки на юбках с такой силой, что хрустнули пальцы. Оставаться сосредоточенной стоило невероятных усилий, но мне придется пойти до конца.
– Почему он не отдал меня сыну герцога де ла Мера?
Матушка посмотрела рассеянно, сквозь меня, точно могла видеть грань. На миг показалось, что сейчас спросит, откуда я об этом узнала, но она только покачала головой, прищурилась:
– Они долго вели переписку. Потом герцог лично приезжал к нам, но они так и не договорились.
– Де ла Мер приезжал один?
– Да, его сын был еще слишком юн для серьезных переговоров. Кажется, ему не исполнилось и пятнадцати. Зато герцога я хорошо помню – высокий, холеный мужчина. Из тех, кто однозначно привлекает внимание, даже красив, но в глазах было что-то неуловимо отталкивающее.
– Вы не спрашивали, почему он ему отказал?
– Разумеется, спрашивала, но Уильям никогда не подпускал меня к делам. Просто сказал, что ему не нравится этот человек. И то потому, что в последние годы наши отношения стали намного мягче.
Ее светлость поправила идеальную прическу.
– Ваша сестра тому доказательство.
Казалось, дальше удивляться уже некуда, но я все равно умудрилась это сделать.
– Вы простили его? – нежданная догадка заставила прикусить губу. – Вы его любили?
– Простила, – коротко ответила она и отвела взгляд, точно извиняясь за свою слабость. Добавила, пожалуй, чересчур поспешно. – Год, когда приезжал де ла Мер… это была ваша девятнадцатая весна.
Я молча поднялась, пересела к ней на диван. И так же молча ее обняла.
В ту весну отец умер. Я была в библиотеке, когда по Мортенхэйму пронесся мощный всплеск магии: в минуту гибели высвобождается вся жизненная сила человека. Отца нашли в кабинете, приступ застал его во время работы.
Он никогда не рассказывал, что произошло после пожара, говорил, что я выбралась сама. Кому Уильям Биго не хотел признаваться в том, что вытащил меня с того света: мне – или себе самому?
30
Как там у всех нормальных леди принято сообщать мужьям новости? Особенно если ты случайно пригласила все свое семейство в гости, совершенно забыв спросить на то мнения супруга. Вообще-то я никогда ни перед кем не оправдываюсь, но в данном случае, как выразился бы Винсент, дипломатически верно для начала смягчить ситуацию. Уж всяко лучше, чем: