Жером и его таланты меня интересовали меньше всего. Я тоже умею обращаться с холодным оружием. Кинжалы бросаю вполне сносно. Может статься, он вырос на улице, там еще и не таким фокусам обучают, или Анри его научил, не удивлюсь: в жизни моего мужа все перевернуто с ног на голову. Он общается с прислугой на равных, не делает различий между камеристкой и лордом. Свойская простота с удивительным изяществом переходит в манеры, и наоборот.
– Но самое странное, – Мэри понизила голос, мне даже приходилось прислушиваться, – я видела вчера. Проходила мимо кухни, перед ужином. Дверь была приоткрыта, а он печку разжигал… Щелкнул пальцами – и все занялось. Всевидящий свидетель, не вру!
И она осенила лицо и грудь двоеперстием, поцеловала пальцы.
Я же повернулась на стуле и недоверчиво уставилась на нее. Жером обладает магией? Невозможно! Всем известно, что маги только благородного происхождения. Случалось, конечно, когда аристократы баловались с горничными или кухарками, но даже если предположить, что он бастард-полукровка, их не обучали. Способности в таких детях совсем слабенькие, а любую силу надо развивать. Если магией не заниматься, она угаснет. Даже самый сильный стихийный маг, который с детства не штудировал книги и не практиковался, к возрасту Жерома свечи не зажжет.
– Ты уверена?
Мэри слегка покраснела.
– Я бы не стала говорить, если бы своими глазами не видела. Это же… это же просто скандал! Если кто узнает…
Если кто узнает, возникнет много вопросов. У Винсента, у лорда Фрая, да у любого другого. Даже у матушки и Лави. В частности, как получилось, что маг с образованием ходит в камердинерах у графа.
– Никому ни слова, – я резко поднялась, – узнаю, что куда-то от тебя пошло – к Ирме, Аманде, да хоть к кому, – мигом получишь расчет. Ясно?
Глаза Мэри широко распахнулись, она побледнела, вцепилась в передник и замотала головой:
– Да что вы, миледи… Я бы никогда… Тем более если вы просите…
Знаю я их «никогда». Одно радует – в этом доме некому проболтаться, а выходные у нее только в следующем месяце.
– Замечательно. Ты свободна.
Камеристка поспешно вышла, а я закусила губу.
Карты, теперь еще это… Кто такой Жером – сводный брат по отцу? Но они совсем не похожи. Незаконный сын его опекуна? Я сложила ладони и поднесла их к губам, меряя шагами комнату. Спросить Анри напрямик – значит, подставить Мэри. Да и выглядит это крайне некрасиво, как будто я копаюсь в грязном белье прислуги. Фу, мерзость.
Ладно, подожду, проблемы надо решать по мере поступления. Разберусь с Эриком, а потом выясню, как далеко зашла страсть мужа к азартным играм. Заодно расспрошу про Жерома, который оказался стихийным магом. Да я за всю жизнь столько не сталкивалась с магией и всякими странностями, как за последние два месяца! Хватит с меня загадок Анри, если уж я еду в Вэлею, прежде узнаю о нем все.
Ой.
Я только что решила, что еду в Вэлею?!
– Тереза, вернись ко мне.
Я медленно подняла голову.
– Что с тобой творится?
Он внимательно смотрел на меня. Внимательно, и, пожалуй, встревоженно – морщины в уголках глаз, привычные для южан, обозначались четче.
– Я поссорилась с Луизой.
Очередная ложь, с чем себя и поздравляю. А главное – даже глазом не моргнула, то есть глаз не отвела.
– Завтра помиритесь. Луиза не умеет долго злиться.
Я кивнула и принялась за еду. С Луизой я в ближайшие дни обязательно увижусь. Придется пожертвовать несколькими часами занятий, но мне жизненно необходимо с ней поговорить. О том, что я собираюсь в Вэлею. Прежде чем я сделаю эту глупость, стоит спросить совета. Может, Луиза меня остановит.
– Как ты отдохнул в клубе?
– Замечательно.
Насчет лжи мы теперь квиты. Совесть, уймись.
– В конце недели нас ждут у Бэнксов.
Когда только успел? Или по вторникам все энгерийские джентльмены собираются в трущобах, переодетые в оборванцев, чтобы поиграть в карты?
– А на Праздник лета…
– Мы приглашены на Королевский бал?
– Увы. Но если хочешь, я переговорю с твоим братом.
– Не стоит.
– Уверена?
– Вполне.
– Вот и чудно, – муж не выглядел расстроенным, – потому что я собирался пригласить тебя на городской карнавал.
– Я не переношу толпы, Анри. Если не хочешь увидеть бьющуюся в припадке меня, давай просто останемся дома.
– Расскажешь?
Я смотрела в тарелку словно в шар судеб.
– Жаждете новых страшных тайн? Их нет. Мне было три года, когда мы с родителями, няней и братом поехали в Лигенбург. Осень, празднование независимости Энгерии. Народу на улицах толпы, и мы, все такие красивые, – в народе. Няня попросила Винсента последить за мной, но ему было интереснее следить за гигантским воздушным змеем.
Он отпустил мою руку всего на миг, я сделала пару шагов, и меня тут же оттеснили в сторону. Людской поток лился по улице, унося за собой. Я впервые видела столько народа – в Мортенхэйме, конечно, давали приемы, но меня если и выводили, то в музыкальный салон или гостиную, где дамы ахали и восхищались «прелестной девочкой». В любом случае, дома была не толпа – хмельная, гудящая, потная. Возбужденная предвкушением пиршества: на площади Витэйра раздавали угощения и напитки. Кое-кто уже приложился к кружке в ближайших трактирах, готовый гулять до глубокой ночи, до последнего залпа фейерверка.
– Я испугалась, что никогда больше не увижу матушку и брата. Даже отца, хотя он никогда не брал меня на руки и всегда смотрел чересчур сурово.
Я разревелась, но мой плач поглотили голоса, смех и музыка. А потом кто-то меня толкнул. Я упала лицом вниз, под чьим-то ботинком треснула юбка. От боли из глаз посыпались искры, но страшнее всего было понимать, что сейчас меня просто затопчут. И тут раздался полицейский свисток.
– Толпу разогнали, няню рассчитали, Винсенту влетело. Лекарь сказал, что я отделалась ушибами и легким испугом. Как выяснилось, не легким. Я выросла, но мне до сих пор страшно оказаться в море людей. Можешь начинать смеяться.
Сильные руки мягко сжали плечи. Я дернулась, вилка и нож звякнули о тарелку, вино чудом не расплескалось на скатерть. Оказывается, не заметила, как Анри поднялся из-за стола и подошел со спины.
– Тереза, я всего лишь хотел размять тебе плечи.
Он опустился на корточки и развернул меня к себе.
– Я когда-нибудь над тобой смеялся?
Я покачала головой.
Детские страхи сильнее прочих. Все в прошлом, я давно способна за себя постоять, но внутри все равно сидит перепуганная девчонка, расквасившая нос о брусчатку. Это ей становится плохо, когда вокруг не протолкнуться. Ее бросает в холодный пот, когда на балу слишком много людей.
– Теперь у тебя есть я. И я никогда не отпущу твою руку. Если сама не попросишь.
Я кивнула. Чем ближе мы подходили друг к другу, тем больше я волновалась. А чем больше волнуешься – тем больше делаешь глупостей. Остается надеяться, что мне хватит сил довести дело до конца, и кошмар с Эриком останется в прошлом.
– Что не так?
Пальцы мягко очертили контур моих губ.
– Просто переживаю из-за Луизы.
– Уже с неделю.
Я вздрогнула и посмотрела на Анри.
– Думаешь, я слепой?
Муж сжал мои руки, заставил подняться. Мягко привлек к себе, поглаживая пальцами шею. Я же мысленно хваталась за обрывки лжи, пытаясь склеить их поизящнее. Глупо было думать, что Анри ничего не заметит. Он же читает меня как раскрытую книгу. Дура, идиотка наивная!
– Послушай, наша с тобой свадьба вышла далекой от идеала.
Я вскинула глаза, вцепившись руками в мощные плечи мужа.
– А сейчас ты бегаешь с Луизой по примеркам, смотришь на подвенечное платье и постоянно слушаешь про прием, бал и торт.
Венчание, бал и торт? При чем тут… Я нахмурилась, а спустя миг чуть не рассмеялась от облегчения. Он решил, что я переживаю из-за свадьбы? Слава Всевидящему! И распространенному мнению, что каждая женщина мечтает о красивом белоснежном платье, букетике и восторженных взглядах. Если бы у меня нашлось на это время, может, я и переживала бы, но, к счастью, голова занята другим.
– Предлагаю устроить что-нибудь грандиозное, когда вернемся в Вэлею. Всю эту чепуху с плясками, венчанием и прочей канителью. Ближе к зиме, что скажешь? Пригласим твоих родных, де Мортен после свадьбы подобреет…
Я легко ударила его по плечу:
– Ты говоришь о моем брате!
Анри ослепительно улыбнулся:
– Потом отправимся на юг, к океану.
– А еще ты сказал «чепуху».
– Прости. Оговорился.
И снова искорки смеха в глазах, искорки – как отражение лучей его внутреннего солнца.
Я кусала губы, не зная, плакать или смеяться.
– Спроси меня об этом через месяц.
– Думал, ты попросишь на раздумья минимум год.
Я уткнулась лицом ему в плечо. Прильнула, чувствуя ладонями перекатывающиеся под кожей стальные мышцы, всей грудью вдыхая родной запах. Как же легко и спокойно в его руках.
– Ужин?
Какой там ужин, скорее ночной обед. Из «клуба» он вернулся достаточно поздно. Еще немного, и сам не захочет уезжать – окончательно подружится с нашими джентльменами, решит перебраться в Лигенбург или купит поместье где-нибудь поблизости. Может статься, зря переживаю насчет Вэлеи?
– Ужин.
Я кивнула, и мы вернулись за стол. Анри накрыл мою ладонь, пальцы сомкнулись на запястье вокруг браслета, от узора мигом побежал жар.
– Моя несносная девочка.
Дыхание перехватило: бархат интонаций скользнул по коже как самая бесстыдная ласка.
– Мне кажется или у нас еще остался десерт?
В узорчатых вазочках лежало какое-то печенье, пропитанное кофейным ликером и укутанное облаком взбитых сливок.
– Десерты бывают разные. Много есть на ночь вредно.
– А что не вредно?
Ой, зря я спросила: улыбнулся он так, что в горле пересохло. Я отпила вино и отодвинула бокал.
– Отпустите мою руку, милорд.
– А если нет… миледи?
Не смей на меня так смотреть: раздевая одними глазами! Это нечестно. И вообще, кое-кто даже не догадывается о том, что занятия по маэлонской книге несколько утомительны после изнурительных магических тренировок. Хотя и весьма приятны, надо отдать им должное. Я моргнула, отгоняя непрошенное бесстыдство, слишком живое в воспоминаниях.