м по себе выискивает уникальные экземпляры и сплавляет их за границу. Ходят слухи, будто немцы тоже задумали устроить у себя музей янтаря и теперь собирают для него экспонаты. Другие же говорят — готовится какой-то международный аукцион янтаря, вот немцы и хотят монополизировать рынок, финансисты все просчитали...
— Ужасно! — возмутилась я.
— Совершенно с пани согласен. Мы должны монополизировать, а не они! Но деятели вроде Лежала или Валтасара не забивают себе головы патриотическими сомнениями. Я давно говорю...
Ох, кажется, мы сворачиваем в сторону от интересующей меня темы. Как бы подипломатичнее вернуться?
— Счастье еще, что не все рыбаки соглашаются продавать самый лучший, редкий янтарь, — веско заметила я. — Ах да, мне ведь надо встретиться с Франеком. Так пан мне поможет?
Джентльмен сделал попытку увильнуть:
— Через Валтасара это легче всего сделать.
— Возможно, но вряд ли Валтасар устроит мне встречу с Франеком по такому несерьезному поводу. Притвориться, что привезла заказ из Штатов? При моем отношении к контрабанде янтаря это очень нелегко сделать. Умоляю, избавьте меня от душевных мук, Франек мне нужен по личному поводу!
На лице пожилого господина явственно проявились угрызения совести и вслед за ними — напряженная работа мысли.
— Видите ли, это не так просто сделать. Ведь последний раз я имел с ним дело лет шесть назад. Минутку, дайте подумать.
Думал он не одну минутку, но не зря.
— Кажется, есть выход, проще пани. Лежал часто бывает у довольно известного в наших краях посредника, только тот живет в Варшаве. Пани ведь тоже варшавянка? Посредник, некий Люциан Орешник...
Ну вот, круг и замкнулся. Теперь, похоже, навсегда.
Тяжко вздохнув, я перебила владельца лавки:
— Проклятие какое-то висит надо мною, не иначе. Дело в том, что Орешника я потеряла. Вышла было на него, а он переехал, подлец этакий, нового адреса не знаю, последней моей надеждой был Франек. А через Валтасара... Понимаете, этот Валтасар Валтасар на косе особой любовью не пользуется, я же, напротив, очень подружилась с местными рыбаками.
— Понимаю! — сочувственно кивнул мой собеседник. — Вот как раз адрес Орешника я мог бы для вас раздобыть, а через него найдете и Лежала. Может, прямо сейчас попробую.
Я так обрадовалась, что от радости позабыла, зачем мне Франек. То есть забыла, какую причину придумала. Пришлось здорово поднапрячься, чтобы вспомнить.
Восхитительный пожилой джентльмен схватился за телефон, а я решила для себя уговорить Вальдемара продать ему без посредников какой-нибудь из самых обильных янтарных уловов. Пожалуйста, могу сама отвезти в Гданьск.
— Я его направил к тебе несколько лет назад, — говорил меж тем хозяин в трубку. — Где он сейчас живет? У меня только старый его адрес. Где? Гуцульская, четыре... А, вилла. Телефон... Записал. Большое спасибо. — И обернулся ко мне:
— Вот вам адрес и телефон Орешника, а от него прямой путь к Лежалу. Что с пани?
Видимо, теперь уже на моем лице излишне явственно отпечатались переживаемые чувства. И я призналась почти с ужасом:
— Знаете, где эта Гуцульская? Да я его дом из своего окна вижу! Только двор перейти, шагов пятьдесят, не больше. Вот это ирония судьбы так ирония! Какого лешего разыскиваю этого проклятого Орешника по разным странам и континентам, если он торчит у меня под носом в Варшаве?!
— Успокойтесь, ну откуда же было знать...
— Уверена — теперь уже и меня пан запомнит на всю жизнь.
— Да я бы и без этого, запомнил, — галантно возразил джентльмен. — К сожалению, с Франеком не мог помочь. Думаю, пани не раз и машину Орешника видела?
— Наверняка тысячу раз. Какое счастье, что я к вам обратилась, иначе могла бы искать человека без толку долгие годы и случайно встретить... скажем, в аэропорту Торонто. И выяснилось бы, что в Варшаве мы соседи. Ну ничего, не первый это случай в моей жизни, везет мне на такие парадоксы. Разрешите вас поблагодарить от всей души и пожелать успеха в делах.
— Нет, нет, это я должен благодарить пани, так приятно с вами общаться, молодость вспомнил, и столько эмоций.
Довольная, даже почти счастливая, покинула я гостеприимную лавочку, еще раз прочитав фамилию владельца на вывеске.
В Пески я вернулась с песней на устах.
* * *
Поздним вечером я заловила Вальдемара в сарае с сетями.
— Пан Вальдек, — проникновенно заговорила я. — Пожалуйста, продайте ваш лучший янтарь, из тех, разумеется, которые собираетесь продать, одному владельцу магазинчика на Долгом Тарге в Гданьске. Некий Жечицкий. Лично, без всяких там Валтасаров и прочих. Да, кстати, Валтасар он и есть Валтасар, такие у него и имя, и фамилия.
Подняв голову от сетей, Вальдемар заметил:
— Как-то глупо звучит, вы не находите?
— Зато очень удобно вводить людей в заблуждение. Так продадите?
— А что? Какой-то ваш знакомый? Хотя... минутку... Жечицкий, вы сказали? Слышал о таком, говорят, очень порядочный человек.
— Он не человек, а настоящее золото! И я поклялась себе — уговорю вас, ведь он мне оказал такую услугу, такую... как вот от нас до Австралии! Так пусть хоть чем-то его отблагодарю, и, думаю, пан тоже не останется внакладе?
— Ясно, не останусь, если обойдусь без этих гиен. Вот только времени у меня нет.
— При таком шторме найдется. Если бы при продаже не надо было торговаться, я бы сама поехала к нему с вашим янтарем, но в торговле я — как корова в мазурке, так что лучше мне не ездить.
— Ладно, если получится, постараюсь. А шторм завтра кончится. Ветер повернет.
— А что, обещали?
— Обещали. Ночью еще все восемь баллов будет, а к утру начнет стихать. А что он такое пани сделал? Как отсюда до Австралии?
— Указал мне дорожку к Франеку.
И опять Вальдемар посмотрел на меня долгим взглядом.
— Если честно, зачем вам понадобился этот Франек?
Усевшись на ящик, я закурила, отыскала замену пепельнице и решила все секреты не раскрывать.
— Ведь пан видел там моего мужа, правда? Вы его узнали, только мне не хотели говорить. Значит, он там был. Нет, он не убивал, характер у него неподходящий, трусоват был покойник, вечная ему память, но видел, так сказать, все представление, а что было потом — не знаю, потом мы сразу разошлись. И очень хорошо сделали. А тот янтарь с золотой мухой объявился в Варшаве. Знаю одного человека, который видел муху собственными глазами. И не только муху, рыбку тоже. И третий, с дымкой перламутровой. То есть добычу убитой девушки. Я сначала попыталась было что-то узнать, да потом отвлеклась, личные неприятности, то да се, и вот теперь опять хочу вернуться к тем старым делам. Зацепкой для меня стал Франек, все о нем говорили, но предпочтительнее было бы отловить того, который показывал украденный янтарь. Хочу поинтересоваться, откуда он у него.
— И доинтересуетесь до того, что вас тоже пристукнут.
— Пустяки, дуракам везет. А мы с вами, если помните, давно пришли к выводу: это может быть уже десятый владелец, сокровища запросто прошли через множество рук, об убийстве человек ничего не знает, что-нибудь авось расскажет.
— Значит, так, — решительно произнес Вальдемар, на которого произвела впечатление моя чистосердечная исповедь. — Вы правы, я и в самом деле признал тогда вашего мужа, но не говорил, потому что сначала не был на сто процентов уверен, в темноте легко ошибиться, а потом подумал — пани с ним заодно, чего же мне откровенничать, коли вы и без меня знаете. Ваш муж тогда на машине уехал. И все было так, как вы догадались. Я видел только конец представления, когда все его участники, так сказать, уже расходились. Очень возможно, муж ваш видел все. И знал больше всех.
Я курила и думала. Наверняка знал, теперь в этом нет сомнения. Мне словечка не пикнул, ведь мы уже были на ножах, зато сразу же после развода женился снова. Той жене мог что-то и сказать. Может, имеет смысл поговорить с Аней, моей подругой, которая известила меня о смерти бывшего. Вдруг и в самом деле Пупсик умер при довольно подозрительных обстоятельствах? Тогда Аня вроде бы на что-то намекала. И может, она знала новую жену Пупсика?
— Что же касается Франека, — вернулась я к прерванному разговору, — он жив и, сдается мне, ворочает большими делами. Старается особо не высовываться, а если с кем и общается, то не со здешними. А вы что думаете о нем?
Вальдемар честно сосредоточился, прежде чем ответить.
— Трудно сказать, я плохо его помню, прошло столько лет. Если бы встретил — не узнал.
— Но ведь что-то думаете? — не отступала я.
— Из того, что вспоминаю, и учитывая слухи... Думаю, он мог иметь с этим дело. Если кто-то и имел, так только он. И похоже, после этого сбежал, так ведь?
— Если тоже не убит и исчез — значит, сбежал. Вы правы, без причины не бегут. Может, боялся расспросов, не хотел связываться с милицией...
— Значит, понимал, что милиция займется расследованием?
— Вот я и говорю. Интересно, что об этом знает Валтасар, ведь они до сих пор вместе работают. Я уже поняла — тогда Франек смылся, а его место занял Валтасар. Вот только не знаю, кто у кого в подчинении, ну да это без разницы. И смотрите, как они все вдруг онемели: столько народу знало об убийстве, и все молчат. Тысячу лет молчит Франек, тысячу лет молчит Валтасар, тысячу лет молчит мой муж... Впрочем, это-то неудивительно, но при жизни мог же сказать! А идиот Терличак только сейчас заговорил, да и то несет какую-то чушь.
— А пани считает, что Валтасар тоже?..
— Вот кому я бы ни на грош не поверила. Надо было видеть, как он смотрел на янтарь тогда, на пляже. Уверена — он в этот янтарь вцепился, как репей в собачий хвост. Вот вы помогли тем убитым донести янтарь до дома. Не заметили там случайно где-нибудь Валтасара?
— Людей много крутилось; может, Валтасар и был.
— Наверняка!
Я злилась на себя за то, что не воспользовалась случаем, предоставленным мне судьбой много лет назад. Ведь была же здесь, когда совершилось преступление! По горячим следам многое можно было сделать. Да хотя бы прижать покрепче Пупсика, раскололся бы, как пить дать. Или вот еще упущенная возможность. Мой Драгоценный отправился в милицию, когда обнаружили трупы. Надо было упереться всеми четырьмя лапами и ни на шаг от него! И вот еще Флориан... Решили, что сам утонул, чтобы не портить себе статистику.