Фадия и Элен обменялись одинаково гневными взглядами, от которых Агата чуть было не закатила глаза: женщины, когда стояли вот так рядом, были даже похожи. Обе крепкие, суровые и, что было неожиданно приятно, каждая по-своему за неё переживала.
– Элен, мы в гостях, – примирительно проговорила Агата и подняла ладонь в предупреждающем жесте, когда Фадия что-то хотела возразить. – Пока я не жена Орхана, я в гостях, но в гостях надо быть вежливой. Мне очень нравится этот наряд. И я благодарна подаркам. А теперь, когда мы с этим разобрались, я бы хотела увидеть наконец отца.
Агата вскинула подбородок и расправила плечи, надеясь, что её выдержки хватит, чтобы всё разузнать и не избить ещё кого-нибудь. Хорошо бы отец прояснил, что он обещал Орхану и где сейчас Джонотан.
Элен, к счастью, не стала возражать, только недовольно поджала губы.
Агата думала, что Фадия вновь поведет её через бесконечные анфилады комнат, но оказалось, что теперь без отдельного распоряжения Орхана она может находиться только на женской половине дома, а для встреч с родственниками есть отдельная примыкающая к роскошной спальне гостиная.
– Господин Орхан сделал тебе столько подарков, птичка, – с придыханием проговорила Фадия, показав жестом служанкам поставить большие блюда с фруктами и сладостями на низкий столик, окружённый мягкими диванами с множеством шёлковых подушек. – Порадуй его чем-нибудь и обязательно передай благодарность через своего отца.
– Спасибо за совет, Фадия, – старательно изображая покорность, кивнула Агата, опускаясь на диван и чинно складывая руки на коленях. – Так и сделаю.
После всех волнений неожиданно проснулся аппетит, и она с трудом сдерживалась, чтобы не запихнуть в рот кусочек ароматной пахлавы, прямо перед ней истекающей медом на маленькой, расписанной тюльпанами тарелочке.
Элен нерешительно замялась на пороге, но Фадия подхватила её под локоток, решительно увлекая за собой:
– Покажу вам, где найти всё необходимое для нашей госпожи. Как чудесно, что вы будете подле неё. Это подчеркнёт статус невесты господина!
– Я собиралась остаться сейчас! – возразила Элен, но с этим не была согласна уже Агата: она должна переговорить с отцом без лишних ушей.
– Кирия Элен, вам стоит отдохнуть. День выдался тяжёлый, мы с вами обсудим все вопросы завтра, – мягко, но уверенно проговорила Агата.
Губы Элен сжались в ещё более тонкую полоску, но возражать она не стала, и Агата наконец осталась одна.
Ожидание затягивалось: Агата успела попробовать и пахлаву – нежную, с орешками и очень сладкую, – и непривычный кисловатый напиток из ягод, который охлаждался в большой чаше с быстро тающим льдом.
За приоткрытым окном царила ночь, Агата выглянула, силясь разглядеть хоть что-то сквозь прутья решётки в темноте сада, окружавшего дом, но услышала только шорох шагов и тихий лязг металла – похоже, охрана бдит круглосуточно. Интересно, они защищают женскую половину дома от вторжения извне или решётки на окнах и охрана нужны, чтобы покорные и всем довольные девушки не сбежали в пустыню или к близкому морю?
Наконец, когда Агата скинула туфли и почти решилась забраться на низкий диванчик с ногами, дверь приоткрылась, и безмолвный слуга с почтительным поклоном впустил её отца.
Агата вскочила с места и замерла, не зная, то ли броситься ему на шею, то ли отвесить звонкую пощёчину – так, чтобы он в один миг прочувствовал всё, что ей пришлось пережить! И даже столкновение отца с Вильхельмом не разжалобило её сердце: судя по всему, именно отец и виноват во всём, что с ними случилось!
– Агата, дочка моя… – отец пошёл к ней, и впервые она заметила, как он резко постарел.
На загорелом лице с многочисленными ссадинами и кровоподтёками проступили морщинки у глаз и в уголках губ. А сами глаза заметно погасли и теперь беспокойно перебегали с её лица на обстановку вокруг. Будто теперь отец перестал вести себя так заносчиво и самоуверенно и везде ожидал увидеть врагов.
Такое у него бывало и раньше, когда он возвращался с какой-то сделки суетливый и напряжённый, приказывал слугам внимательнее следить за домом, наглухо закрывал шторы и отказывался пускать гостей. Прежде он объяснял это тем, что у него жутко разболелась голова и начался приступ мигрени, который мог затягиваться и на неделю. Отец в то время почти не выходил из комнаты и постоянно отговаривался этим неважным самочувствием, хотя продолжал активно писать и отправлять письма своим знакомым.
Теперь Агата понимала, что это вовсе не плохое самочувствие, а последствия заключённых и наверняка не очень-то благородных и честных сделок, от которых получал выгоду в первую очередь сам отец. Немудрено было нажить врагов – и порой врагов весьма деятельных и опасных.
Агата вспомнила лицо Вильхельма, когда он рассказал о том, что помнит её маленькой девочкой. Теперь вспоминалась и вся та сцена: она не могла уснуть, как часто случалось после гибели матери, и отец, до ночи засидевшийся с трубкой, встретился там с резким и громким человеком. Тот говорил на повышенных тонах, а когда она вошла в кабинет, вцепился в неё проницательным взглядом, и губы его нехорошо изогнулись в мстительной улыбке.
Это был он. Это был Вильхельм – тот же тяжёлый взгляд, то же тёмное и мрачное ощущение от него, хоть и прикрытое саркастичным тоном.
Агата тряхнула головой, отгоняя ненужное больше прошлое.
– Ну что, отец, – обманчиво-плавно начала она, замерев перед ним. – Надеюсь, ты доволен заключённой сделкой? – она окинула взглядом свой наряд, вытянула руки, любуясь переливами прозрачной шелковистой ткани, вопиюще оголяющей её тело.
Отец заметно стушевался и смутился, будто не желая видеть дочь в таком образе.
– Послушай, дочка…
– Ты действительно гениальный торговец, отец, – горько улыбнулась Агата. – Теперь я воочию убедилась, насколько богат и знаменит мой жених, Орхан Всемогущий-как-его-там. Я не могу корить тебя за то, что ты не побеспокоился о моём будущем. Мне обещают всё золото и все шелка этого мира.
– Дочка, послушай же меня! – Сезар ди Эмери сделал ещё шаг к ней, собираясь обнять, и вдруг оступился и едва не рухнул на пол.
Агата подхватила его под руку и с трудом усадила на низкую софу у стены. От отца пахло спиртом и благовониями, в неряшливо рассыпанных волосах застряла соломка – наверняка последствия того, что он полдня провёл в темнице. Он задышал громко и надсадно и будто содрогнулся в рыданиях – не оставалось ничего, кроме как обнять старика.
– Прости меня. Прости дурака старого, девочка моя, – забормотал отец невпопад, выбрался из её объятий и склонился низко к коленям, обхватив руками голову. – Я всё делал, чтобы ты ни в чём не нуждалась. Я делал всё. Эти годы. Когда-то я знал, что такое нищета! Моя бабка дошла до того, что просила подаяние при короле Эдвиге, и я видел это своими глазами, когда был ещё совсем мал, но уже понимал.
Отец соединил пальцы в замок и принялся хрустеть суставами, будто не знал, чем ещё себя занять, и вдруг вскинул голову, вперив в Агату пронзительный взгляд.
– И я поклялся тогда, заклиная всех богов, что никогда, никогда не повторю её путь и не позволю моей семье нуждаться ни в чём! Я шёл к этому всю жизнь и сделал нас богатыми и влиятельными! Поверь мне, если бы я знал… Если бы мог предположить, что этот мерзавец Вильхельм посмеет…
– Ты должен был предположить, папа. Должен! Он рассказал, что уже видел меня раньше. Когда я была маленькой, сколько мне было? Пять? Семь?
– Он мерзавец и заслужил то, что с ним случилось! – упрямо и привычно повысил голос отец. – Неужто ты поверила ублюдку?! Он расскажет что угодно, лишь бы оправдать своё пиратство и мерзкую натуру…
– Да, он пират и ублюдок, зато… честный! Он прямо сказал, чего хочет и что мстит тебе. Значит, есть за что. Расскажи мне всё, – ещё упрямей сказала Агата, вглядываясь в его лицо. – Теперь я должна знать правду. Всю правду. Иначе – я клянусь, отец! – иначе я сама прикажу Орхану повесить и твою голову на те пики! Слышишь?!
Голос сорвался, рыдания душили теперь и её. Самый близкий человек, самый родной… оказался предателем и торгашом, готовым променять её свободу на богатства. Разрушающим судьбы других.
– Что именно ты хочешь услышать? – отец продолжал сидеть, склонившись и смотря в пол, будто по-прежнему искал выход, как ускользнуть от неприятной, откровенной правды.
– Всё, начиная с истории Вильхельма и вашего знакомства и заканчивая артефактом, что сейчас надет на мою ногу.
– Это старая история, и она никак не влияет на твоё замужество, – упрямо мотнул головой отец, – а поговорить я хотел именно об Орхане.
– Здесь не о чем говорить! Я не хочу за него замуж, но непохоже, чтобы ты собирался разорвать помолвку, – Агата нервно прошлась туда-сюда: ноги приятно тонули в мягком ворсе ковра, но даже это сейчас раздражало. – Что с Джонотаном?
На удивление этот вопрос стал последним камнем, разбившим всю сентиментальность минутных душевных терзаний Сезара ди Эмери и его попыток хоть в чём-то покаяться. Именно напоминание о Джонотане почему-то снова впустило страх во взгляд отца, и Агата не могла понять почему.
– Даже думать о нём не смей! – отец быстро обернулся, а потом торопливо распрямился, и в его голосе вновь прозвучали жёсткие нотки, хотя сцепленные в замок пальцы мелко задрожали. – Не пропадёт! Твой любимый Джонни – тот ещё пройдоха и наглец, которому никто и ничто не закон! А пропадёт – туда ему и дорога! Он, между прочим, прекрасно знаком с местными традициями. Или ты думаешь, почему я нанял его везти нас сюда?! Он, я знаю, успел снюхаться с людьми отсюда за те пару лет, что проторчал возле Шарракума. Лучше бы и не возвращался!..
Джонотан знает местных? Агата сощурилась.
– Так всё это время он был на Востоке, здесь? Он мне не говорил…
– Вот видишь! – отец обвинительно ткнул пальцем, будто это полностью подтверждало его слова, и тут же снова вернулся к своей теме: – Забудь о нём. Тебе стоит быть мягче и покорнее с Орханом! Он прекрасный мужчина, ты будешь жить в роскоши, практически как восточная принцесса! У тебя будет всё самое лучшее, всё, чего ты достойна!