Хотя археологи откопали небольшое количество льна и даже волоски шелка, скорее всего импортированные уже готовыми или в виде пряжи, царицей оставалась шерсть. Были найдены двадцать два сырых пучка (отдельные клоки шерсти, вырванные естественным образом), а также сто двадцать фрагментов тканей и пятьдесят восемь кусочков пряжи и веревок англо-скандинавского и средневекового периодов. Также были найдены инструменты, специально созданные для обработки шерсти, и множество паразитов, водившихся в овечьей шерсти. Этот совершенно не гламурный ассортимент тем не менее позволил исследователям выстроить сложную картину того, что происходило в средневековой торговле шерстью[206].
Наибольшая часть шерсти – около двух третей – была белой, что указывало на тщательную селекцию в окружающих хозяйствах. Этот процент выше, чем в других исследованных местах. Это интересно, потому что белую шерсть легче окрашивать, и поэтому она ценится выше. Понятно, что в почве Коппергейта сохранились следы большого количества красящих растений. Резеда давала желтый цвет, вайда – синий, а марена – красивый и относительно яркий красный. В течение этого периода Британия славилась своими алыми красителями. В поэме XI в., написанной Уинриком Тревским (Winrik of Treves) (ок. 1068–1097 гг.), рассказчик – овца – славит зеленые ткани Фландрии, черную краску Рейнской области и рыжевато-коричневую краску Суавии, прежде чем обратиться к самому прекрасному цвету из всех: «И кровь, и солнце, и огонь не так сияют красным, как ты, Британия, рубином сияешь в плаще моем»[207].
Как и на земле викингов, в Британии первым этапом переработки шерсти была ее сортировка. Но здесь, так как бо́льшая часть шерсти предназначалась для продажи и экспорта, этот этап приобретал дополнительное финансовое значение. Такие факторы, как длина пучка шерсти и цвет, принимались во внимание так же, как и происхождение волокон. (Самой плохой шерстью считалась шерсть, ощипанная с мертвой овцы, она называлась morlings). Породы в некоторых областях могли иметь более длинный или более короткий пучок, позволяя использовать шерсть по-разному. Лучшая шерсть предназначалась для роскошных рынков (к примеру, для флорентийских ткачей и торговцев), тогда как шерсть, немного уступающая ей по качеству, могла оказаться в Лондоне или быть куплена богатыми местными торговцами[208].
Шерсть, предназначенная для местных рынков или которую торговцы хотели превратить в ткань, обрабатывалась на месте. Для начала шерсть мыли, чтобы смыть натуральные жиры и ланолин, который покрывает волокна и мешает им впитывать красители. При окрашивании шерсть опускали в чан с нужным красителем, а потом снова смазывали маслами вручную, чтобы смягчить ее. Один писатель в 1683 г. рекомендовал «лучшее рапсовое масло или, при желании, хорошо осветленный гусиный либо свиной жир»[209].
Затем шерсть кардовали, если это была шерсть с короткими пучками, или чесали, если это была шерсть с длинными пучками. Так распутывали спутавшиеся волокна и добивались того, чтобы шерстинки менее плотно прилегали друг к другу (так их было легче вытаскивать при прядении). Чесалка для шерсти, датируемая предположительно VIII в., была откопана в Коппергейте. На ней двойной ряд железных зубьев на деревянном основании. На обратной стороне было отверстие, в которое вставляли ручку. В результате чесалка выглядела наподобие щетки для пола.
Также было найдено более 230 пряслиц – грузил в форме бусин, которые крепились к концу веретена и помогали туже скручивать волокна и более равномерно их наматывать, чтобы готовая нить не получалась комковатой. Из этого количества пятьдесят шесть предметов были из кости, тридцать шесть – из местного камня. Одно пряслице X в. – и это невероятно – было вырезано из куска керамики римской эпохи.
Как только была спрядена нить, можно было ткать. И снова множество различных факторов вступали в игру, когда решалось, из какой шерсти какую ткань изготавливать. Различное плетение создавало различный эффект, делая ткань легкой и тонкой или теплой и ноской и, следовательно, подходящей для разной одежды. Это требовало предусмотрительности и знания запросов потенциальных покупателей: ткачу не имело смысла использовать ультратонкую, льдистого цвета шерсть для изготовления грубой ткани и при этом ждать появления покупателя с тугим кошельком. Для различных тканей использовалось разное количество нити, да и ее вес тоже различался. Для более грубых тканей, таких как домотканое полотно, одеяла и шапки, использовали колючую шерсть и более толстую, неровную нить. Супертонкие ткани, подходившие, скажем, для придворных, требовали большого количества очень ровных и тонких нитей, чтобы у готовой ткани была гладкая поверхность, на которой переплетение будет почти незаметным. Для хорошего отреза тонкого сукна с шелковистой отделкой, к примеру, требовалось от двух до трех тысяч нитей основы, каждая длиной около тридцати ярдов. Чтобы соткать этот отрез, требовалось примерно двенадцать дней.
В этот период были все еще распространены ткацкие станки с грузилами для основы, состоявшие из высокой горизонтальной перекладины, с которой свисали нити основы с грузилами для натяжения. Тридцать три глиняных грузила для ткацкого станка были найдены в Коппергейте. Новые, и более эффективные ткацкие станки, такие как станки с ножным приводом и двухремизные станки, становились все более популярными[210].
Готовую ткань, особенно тонкую, затем обязательно валяли. Этот процесс выполнял две задачи. Во-первых, он помогал удалить масла, нанесенные во время ткачества, которые могли помешать окрашиванию, если ткань окрашивают на этой стадии. Во-вторых, свойлачивание прижимает отдельные волокна сотканного полотна, соединяя их вместе, и делает ткань более плотной и менее пористой. Переплетение нитей при этом становится менее заметным. Так поступали со времен Римской империи, когда люди топтали ткани в чанах с мочой или в реках. Но именно этот процесс одним из первых был механизирован. На ткацких мануфактурах примерно в XII в. начали механизировать свойлачивание на станках, приводимых в движение водой. Валяную ткань затем растягивали на большом, похожем на раму приспособлении с крючками (оно называется ширильной рамой и обеспечивает готовому полотну правильный размер и форму). Наконец, готовую ткань ворсовали шишками растения ворсянки, чтобы поднять ворс, и срезали его, чтобы полотно получилось гладким.
Хотя прядением и ткачеством по-прежнему занимались женщины на дому, в этот период все быстрее распространяются ремесленные мастерские. Гильдия под названием «Йоркские ткачи» появилась в Казначейских списках, официальных финансовых записях, в 1164 г. Их труд очень хорошо оплачивался, а ткань потом экспортировалась в Италию и Испанию. Богатая и влиятельная семья Альберти из Флоренции в 1396 г. имела три корабля для постоянной перевозки шерсти из Англии в Порто-Пизано в Тоскане. Ткацкие мастерские или мануфактуры могли за определенную плату выполнять некоторые или все этапы обработки шерсти от сырца до ткани. Случалось, что землевладельцы подписывали контракт с арендаторами, чтобы использовать ткацкую мануфактуру. На каждом этапе производства шерсть давала деньги[211].
Белое золото
«Я славлю и всегда буду славить Бога.
Овца за все заплатила».
В 796 г. н. э. Карл Великий, правитель Римской империи, написал королю Оффе из Мерсии о больших шерстяных плащах, характерных для севера Англии. «Касательно длины плащей, – писал он, – их можно заказать такими, какими они были у нас в старые времена». Ответ Оффы до нас, к сожалению, не дошел.
Уверенность Карла Великого в высоком качестве английской шерсти отражает ее репутацию. Легендарный король был далеко не единственным восхищавшимся этой шерстью, но упоминание им готового продукта, а не сырца было необычным. На самом деле бо́льшую часть Средневековья европейские центры, славившиеся производством роскошных тканей, не могли похвастаться тонкостью шерсти. Производство шерстяной ткани во Фландрии и Флоренции, к примеру, зависело от сырья из Бургундии, Испании и больше всего из Англии. Флорентийская ткацкая промышленность была особенно прожорливой. Виллиани, местный летописец, полагал, что в начале XIV в. в ней было занято около 30 000 человек. Англия возила шерсть кораблями во Флоренцию со времен норманнского завоевания, и к XIII в. это был самый надежный источник качественного шерстяного сырья для города. Векселя, относительно новый финансовый инструмент, способствовали такой торговле на больших расстояниях. К началу XIV в. флорентийские купцы использовали векселя для импорта тончайшей английской шерсти напрямую из Саутгемптона, не пользуясь посредниками, обеспечивая во всех остальных отношениях непримечательному городу заметную роль в экономике Европы и гарантируя надежный источник доходов[212].
Благодаря торговле шерстью люди богатели. На протяжении XIII в. экспорт шерсти вырос до 33 000 мешков, туго набитых шерстью почти семи миллионов овец и составлявших почти 60 % общего производства. Известный торговец XIII в. Николас Ладлоу заработал на торговле шерстью 1800 фунтов – целое состояние. Шерсть обогатила и семью де ла Поль. Один из ее членов, Уильям, позже стал лордом-канцлером. Даже королевская семья не осталась в стороне. Эдуард IV, сохранивший меркантильный интерес к промышленности на протяжении всего царствования, заплатил двадцати итальянским мастеровым, чтобы те научили своих английских коллег новейшим приемам конечной отделки и окрашивания шерсти. Впоследствии король использовал собственные корабли, чтобы самому экспортировать шерсть и олово. Шерсть была важна с финансовой точки зрения и для тех, кто стоял ниже по социальной лестнице: мелкие свободные землевладельцы и арендаторы, которые не могли собрать нужное количество монет, отдавали в счет ренты (полностью или частично) шерстяное руно