м при расшифровке семантики древних культовых предметов и исследовании первобытных верований особенно перспективно»50, трудно представить себе, что население Русского Севера в I тыс. до н. э. — I тыс. и. э., будучи финно-угорским, как считает А. Н. Башенькин, совершало бы обряд трупосожжения, который у классических финно-угров, хантов и манси связывался с уничтожением души и исключал даже возможность возрождения.
В то же время общеизвестно, что обряд трупосожжения являлся классическим именно для индоевропейцев и сохранялся у них до начала
II тыс. н. э., а на территории Индостана практикуется и по сей день. Именно с погребальным костром у арийцев связаны те обычаи, о которых Э. Тэйлор писал следующее: «Арийцы дают поразительные примеры обряда погребальных человеческих жертвоприношений, притом в самой жестокой форме. Предания о них сохранились как в истории, так и в мифах, которые передают не менее верно нравы прошлого. Рассказ о троянских пленниках, поверженных вместе с лошадьми и собаками на погребальный костер Патрокла, об Эвадне, бросающейся на костер мужа, и рассказ Павзания о самоубийстве трех мессинских вдов служат памятниками этих обрядов у греков. В скандинавских мифах Бальдер сжигается со своим пажем, лошадью и седлом, Брунгильда ложится на костер возле любимого ею Сигурда, мужчины и девушки следуют за ними в подземное царство. Галлы во времена Цезаря сжигали при торжественных похоронах все, что было дорого покойному — животных, любимых его рабов и клиентов. Древние рассказы о славянском язычестве описывают сжигание умерших с одеждой и оружием, с лошадьми и собаками, с верными слугами и женами. По словам св. Бонифация, венды так строго соблюдают супружеские обеты, что жены часто отказываются переживать мужей. Великим уважением пользуется женщина, убивающая себя собственноручно, чтобы быть сожженной на одном костре со своим мужем» 51. Р. Б. Пандей говорит о том, что в древний периоду индийцев существовал обычай самосожжения вдов, и что вместе с телом покойного сжигали дары, состоящие из пищи, оружия, одежды и домашних животных. Но впоследствии этот обычай был отменен, и вдова должна была просто подняться на погребальный костер, который не был еще зажжен, и лечь слева от мужа. После чего возглавляющий похоронную процессию уводил ее со словами: «Встань, женщина, ты лежишь рядом с безжизненным, иди в мир живых...» 52. Хотя Р. Б. Пандей отмечает, что вплоть до нашего времени «обычай сати (самосожжения вдов) никогда полностью не исчезал и позднее снова ожил у некоторых племен и родов»53.
Таким образом, сохранившие на севере Восточной Европы вплоть до конца X—XI вв. обряд трупосожжения народы были, судя по всему, индоевропейцами, считавшими, что «принесение человека в жертву огню — наиболее приятное для него (жертвоприношение) так как известно (из вед)»54.
Даже в современном севернорусском похоронном обряде сохранился ряд элементов, близких по форме и значению к зафиксированным Ведами. Так, и в Индии, и на Русском Севере похоронную процес-
4—3563 сию обычно возглавляет старший сын покойного. В Индии по древнему обычаю человек, возглавляющий процессию, несет в руке факел, зажженный от домашнего очага55. В Белозерье (Вологодская обл.) перед тем, как выносить покойника, три раза обходят дом против солнца с углями, оставшимися в кадиле и зажженной свечой. Впереди похоронной процессии также несут кринку с раскаленными углями из кадила. В Олонецкой губернии, как отмечал Д. К. Зеленин, этот горшок с углями переворачивают на засыпанной могиле 56. Стоит вспомнить, что обрядовое засыпание могильной ямы раскаленными углями археологически прослежено еще в захоронениях Верхнего Палеолита (XXVтыс. до н. э.) в могильнике Сунгиря (Владимирская область). Как в Индии, так и на Русском Севере считалось, что хоронить человека надо утром, до 12 часов дня. Очень важным представляется такое, отмеченное еще Э.Тэй- лором обстоятельство, что на Севере Европы обычай вести корову в погребальной процессии удержался до 70-х годов XIX в.57 Д. К. Зеленин сообщает о наличии такого обычая в начале XX в. в Курской губернии, где «любимых животных умершего покрывают дерюгой и ведут перед гробом или позади него»58.
Р. Б. Пандей пишет, что «очень важное место в похоронной процессии в древности занимало животное, называемое анустарани, или раджгави, — «царственная корова» (которая могла быть заменена козой)... Корова или коза служили для руководства и помощи покойному в пути, как показывает само их имя вайтарани, или анустарани, — «переносящая», «сопровождающая»59. Согласно «Древнеиндийским домашним обрядам» после похорон их участники «должны воздерживаться от всякого выражения горя... Считается, что «если слез слишком много, они жгут покойного» 60. Д. К- Зеленин отмечает, что у русских лишь в немногих местах сохранился обычай заканчивать погребение и поминки веселыми песнями, у русских Орловской, Вятской и Курской губ., у украинцев Киевской губ.61
В начале 90-х годов XX века Г. П. Парадовская в д. Степшинский починок Вологодской области записала рассказ Надежды Алексеевны Павловой (1924 г. р.) о том, что: «Отца сестренка сказала: «Умру я, так когда меня похороните, потанцуйте у меня на могилке».
На русском Севере участники похорон обливаются в бане водой после возвращения с кладбища и якобы делают это для того, чтобы не испытывать тоски по покойному62. В Белозерском районе Вологодской обл. в 80-е годы XX в. после выноса тела в доме все моют, а могильщики, вернувшись с похорон, обязательно моются в бане. В древнеиндийской обрядности после возвращения с похорон совершается церемония «удакакарма», когда «все родственники покойного до седьмого или десятого колена совершают омовение в ближайшей реке и тем самым очищаются» 63. Причем, что интересно, согласно Д. К. Зеленину, северно- руссы «трут себе могильной землей грудь, насыпают эту землю себе за пазуху и в карманы, кладут в воду, которой обливаются после похорон в бане м, а в древнеиндийской традиции, согласно Р. Б. Пандея, «многие авторитеты предписывают, чтобы (перед омовением в реке — С. Ж.) волосы были распущенные и тело посыпано пылью» 65. После «удака- кармы» на землю бросают зерна вареного риса и горох для ворон. Р. Б. Пандей пишет, что: «Это напоминает первобытное верование, согласно которому мертвые изображаются, как птицы» 66. В восточнославянской традиции также есть «один вид поминовения усопших, возможно, наиболее древний: на могилах, иногда на перекрестках дорог, рассыпают зерно для птиц, что можно связать с распространенным представлением о душе как о птице»67.
Как отмечает Д. К. Зеленин: «У севернорусских при выносе покойника позади процессии идет женщина с банным веником, выметает пол до самого порога и разбрызгивает вокруг себя воду»68. В древнеиндийской традиции ветками заметают следы быка, который идет в процессии 69. И, наконец, общеизвестно, что в славянской обрядовой практике первые поминки по покойному после похоронных совершаются на девятый день со дня смерти. Но согласно древнеиндийским представлениям со дня кремации до девятого дня восстанавливается в новом качестве тело умершего и в девятый день «все тело покойного считалось воссозданным» 70.
Ситуация, аналогичная похоронной и свадебной, сложилась и в родильно-крестильной обрядности. Так, Р. Б. Пандей отмечает, что в Древней Индии беременной женщине давали какую-то траву, читая следующие строки:
«Растения, у кого Небо-отец,
Земля-мать, (а) Океан был корень Божественные травы да помогут тебе,
Чтобы ты обрела сына».
(Атхарваведа, III. 23)71
На Русском Севере, в частности в Вологодской области, еще до недавнего времени женщины, собирая в купальскую ночь лечебные травы, повторяли следующие слова:
«Небо-батя (или тятя), Земля-мати,
Помогите траву рвати (или брати),
Матушка Вода, Дай добра!
Матушка Трава, дай добра!».
Мы знаем, что Иванов день был одним из древнейших дохристианских праздников, торжественно отмечавшихся практически у всех народов Европы. Связанный с летним солнцестоянием, он делил год еще в ведическую пору на две половины, о которых в Махабхарате говорится:
«Божественный день-ночь (сутки) — это год,
Он также делится на две части:
Ночь — это путь (солнца) на юг,
День — это путь на север»72.
Б. Л. Смирнов, комментируя этот текст, пишет: «Время движения Солнца на юг считается темной половиной года; умерший в это время подлежит возврату. Движение Солнца к северу (от зимнего до летнего солнцестояния) «светлой половиной», умерший в это время не возвращается» 73. Причем, согласно идее трех нитей (гун), трех начал — святости, страстности и злобы (незнания), соответственно светлой, красной и темной карме люди разделялись в своих посмертных судьбах:
«Темные направляются в преисподнюю,
Красные (раджас) — к человеческому (существованию),
Светлые в мир богов уходят,
Причастные счастливой доле.
В силу исключительной злобности (они)
Попадают в звериные лона,
В силу праведных-неправедных (дел) - в человеческие.
А в силу праведных — в божеские (лона)» 74.
Исходя из этого можно предположить, что именно в Ивановскую (купальскую) ночь, когда начиналась «ночь богов», после обрядов очищения водой и огнем, как бы «включался» процесс возвращения на землю тех душ, которые, излившись дождем или росой, приходят вновь в мир людей в облике новорожденныхдетей. Ведь не случайно в Вологодской губернии еще в начале XX века на Иванов день собирали и пили росу. Травы, собранные в купальскую ночь, должны были приносить здоровье и жизненную силу, способствовать зачатию и рождению здорового потомства. М. Забылин в своей работе «Русский народ. Его обычаи, обряды, предания, суеверия и поэзия», увидевшей свет в 1880 г., писал о том, что накануне Ивана Купала все северные народы отмечали праздник Росы, «так как почитание богини Ладо было у всех общее» 75. Прусское Лаго, латвийское Лиго, русская Лада и индоарийский праздник «Лила» — все связаны с идеей продолжения рода, увеличения репродуктивной силы Земли и людей. Души возвращались на землю дождем и росой и необходимо было дать им новую плоть, зачать новые живые существа. Н. Р. Гусева особо отмечает, что «в языках индоиранской группы слово «лила» (как и слово «лельа», «лела», означающие «прижимание», «возбужденный (ая)», движущийся (ая) туда-сюда») образуется от глагола «ли» со значениями «плотно прижиматься, ложиться, растворяться, погружаться». Они могут быть сопоставлены этимологически и семантически со славянским Лелем и посвященными ему хороводными любовными играми» 76. Д. К. Зеленин, говоря о празднике Ивана Купала, подчеркивает, что «в древности с этим периодом совпадал свадебный сезон, т. е. время заключения браков — разумеется, не в нашем понимании, не индивидуальных браков, а «игрищ в селениях» 77. И он же отмечает, что «огонь, через который прыгает молодежь — это не только средство очищения, но и оберег; предпочтение, которое оказывают при этом соломе и разному старью, как топливу для таких костров, может свидетельствовать о том, что к огню приглашают умерших предков, хотя никаких других данных в пользу этого предположения нет... Свободу нравов среди молодежи, столь характерную для Ивановой ночи, следует рассматривать как пе