х крестов и ромбов, пересеченных прямым и косым крестом, о котором мы говорили в связи с культовым костяным скифским молотком из Пастырского городища (VI в. до н. э.), средневековыми русскими каменными надгробиями из Московского Кремля (XII—XIV вв.), тарногской прялкой конца XIX в. и т. д., отмечая, что этот орнамент исследователи связывают с символикой плодородия древнего населения Евразийской лесостепи и степи III—II тыс. до н. э.
Одной из характерных деталей резного орнамента Гиндукуша, Памира, Ирана, Индии являются также ряды прорезных треугольников, которые встречаются постоянно и в деревянной домовой, и пря- лочной резьбе Русского Севера. Исследователи считают, что такой орнаментальный мотив является характерным для декора вещей индоиранской принадлежности в период продвижения ариев через Среднюю Азию и Закавказье на территориир Индийского субконтинента и Ирана. Так, М. И. Погребова отмечает, что орнамент из прорезных треугольников на кинжалах — характерная деталь для Восточного Закавказья и Северного Ирана в XIV—XII вв. до н. э., т. е. периода начала экспансии ариев на эти территории м. Она считает, что эта орнаментика, характерная для эпохи поздней бронзы и раннего железа районов современных Армении и Азербайджана, является серьезным этническим указателем, отмечающим пути подвижек индоиранцев на новые территории. Вероятно, М. Н. Погребова права, так как именно такой орнамент украшает нож поздней бронзы из Сеймы Горьковской области, тип которого одинаков от Енисея до Урала и ничем не отличается от «срубного» ножа Дона, Десны и Волги65. Этот орнамент постоянно присутствует на изделиях из кости раннескифских курганов VII в. до н. э. Правобережного Поднепровья 66, на изделиях из бронзы начала — середины I тыс. до н. э. с территории Северного Кавказа67, на бронзовых ножах и деталях конской упряжи VII—VI вв. до н. э. из Кармир-Блура и Самтавро (Закавказье) ш. Орнамент из рядов прорезных треугольников был характерен в эпоху поздней бронзы и для территории Индийского субконтинента, точнее его северо-западной части. Таким орнаментом украшен меч из Форта Мунро (Пакистан), особое внимание которому уделил Р. Гейне-Гельдерн, считавший его бесспорно вещью западного происхождения (именно основываясь на данном орнаменте), еще раз подтверждающей, что факт нахождения на территории Индостана в конце II — первой половине I тыс. до н. э. носителей этих западных культурных традиций несомненен69.0 проникновении этих носителей западных традиций далеко на восток, вплоть до Порт-Артура, свидетельствуют найденные там глиняные модели домов, стенки которых украшал орнамент из рядов прорезных треугольников. Здесь же были найдены, относящиеся как и модели домов к рубежу нашей эры, бронзовые фантастические личины рогатых гениев, имевших человеческие лица, звериные уши и бычьи рога. С. В. Киселев, описывая их, отмечал «ярко подчеркнутые некитайские черты» и то, что «они даже более европеоидны, чем самые европеоидные из современных им... погребальных портретных масок», то есть «перед нами тот, обладавший крупными чертами лица европеоидный человек, который с древнейших времен и почти до начала нашей эры был господствующим в Южной Сибири»70. Но орнамент из прорезных треугольников, аналогичный декору срубных ножей середины II тыс. до н. э. Дона, Десны и Волги, сей- минских ножей, распространенных в эпоху поздней бронзы от Нижнего Новгорода до Енисея, бронзовых изделий I тыс. до н. э. Северного Кавказа и Закавказья, и, наконец, меча из Северо-Западной Индии конца II — начала I тыс. до н. э., постоянно присутствует в декоре ажурных славянских (позднезарубинецких) бронзовых, украшенных выемчатой эмалью, фибул IV-V вв., в орнаменте вятичских височных колец ХШв., в каменном декоре Черниговской Пятницкой церкви рубежа XII-XIII вв., Рождественского и Успенского соборов XV в. в с. Ферапонтово, храмов Кирилло-Белозерского монастыря, фронтона палат удельных князей в Угличе XV в. и многих других памятников средневековой русской архитектуры, и в узорочье севернорусских прялок, швеек, вальков, рубелей, льнотрепал конца XIX — начала XX вв.
Таким образом, в архаической крестьянской деревянной резьбе Русского Севера, как и в ткачестве, вышивке, кружеве этого региона, в огромном количестве сохранились до конца XIX — начала XX вв. древнейшие орнаментальные схемы, общие какддя восточнославянских, так и для индоиранских народов. Использование этих орнаментальных символов в одном и том же качестве — оберегов и знаков сакрального начала как восточнославянскими так и индоиранскими народами вплоть до порубежья века нынешнего и века минувшего, свидетельствует об исключительном значении данных орнаментов в древности и о том, что создавались они, вероятнее всего, на основании одной и той же мифологической основы, у этнически единой группы племен, впоследствии распавшихся, разошедшихся и потерявших связь между собой. Но единство орнаментальных комплексов, которые обычно неповторимы и продолжают хранить древние традиции, свидетельствуют о древней общности этих народов.
Об особой значимости трехгранно-выемчатой резьбы, как своеобразного этнического определителя и индикатора этно-миграционных процессов, свидетельствует то, что этот вид резьбы, широко распространенный у скандинавов, балтов и восточных славян, живущих в богатых лесом районах, столь же щироко распространен и в Средней Азии, отнюдь не богатой лесом, но у народов, этногенез клоторых связан с индоиранскими племенами эпохи бронзы и раннего железа, продвинувшимися в этот регион с территории Восточной Европы.
Выводе» сакральной значимости трехгранно-выемчатого орнамента у балто-славянско-индоиранских народов (а, возможно, и в целом у индоевропейцев) подтверждается и тем, что у финно-угров, живущих как и славяне, балты и скандинавы в районах богатых лесом, трехгран- но-выемчатая резьба не имела широкого распространения. И более того — В. А. Шелег в результате картографирования районов бытования трех- гранно-выемчатой геометрической резьбы как наиболее распространенного вида орнаментирования в русском народном искусстве, пришел к выводу о том, что у прибалтийско-финских народов — эстонцев, финнов, а также у карел и вепсов, такая резьба встречается в основном в районах, пограничных с расселением скандинавов, бал- тов и славян. У коми такой вид резьбы характерен также для районов активных контактов с русскими. Что же касается поволжских финноугорских народов, то трехгранно-выемчатая резьба для них в целом не характерна и встречается в основном в западных, контактных с русскими, районах 71. Таким образом, практически все финно-угорские народы восприняли этот вид резьбы от индоевропейцев, сами же такой вид орнаментации не разработали, хотя, повторяем, всегда жили в зоне, достаточно богатой деревом.
Все это еще раз свидетельствует о высокой сакральной значимости трехгранно-выемчатого орнамента именно в индоевропейской, конкретно балто-славянско-индоиранской среде, и о том, что на основании распространения и сохранения такого орнамента у современных народов, зачастую живущих на значительных расстояниях друг от друга, мы можем судить о их древнем единстве и вероятном этногенетическом родстве. Именно трехгранно-выемчатую орнаментику исследователи связывают с символикой добра и плодородия древнего индоевропейского населения Евразии III—II тыс. до н. э. И наиболее ярко и широко представлен такой трехгранно-выемчатый орнамент именно на севернорусских прялках, которые, как мы выяснили выше, были не только простым инструментом для получения нити. Они символизировали собой мужское начало, участвующее в процессе прядения нити — аналога жизни, судьбы, мысли, потомства; они были воплощением Древа жизни, несущего на своих ветвях Вечное Время — прошлое, настоящее и будущее; они были надмогильными памятниками и соединяли мир живых и мир мертвых, предков и потомков.
Будучи воплощением Верховного Изначального Божества, прялка была символом плодородия и способствовала увеличению плодородия всего живого на Земле. Именно в ней, как нельзя лучше, воплотилась идея вечной гармонии бытия, с его бесконечным перетеканием жизни в смерть, а смерти — в жизнь. И это, разумеется, далеко не все. Образный язык русской народной прялки, ее трехгранно-выемчатого узора, еще ждет своего прочтения. И здесь хотелось бы вспомнить слова, сказанные В. В. Стасовым более ста лет назад: «Орнаменты всех вообще новых народов идут из глубокой древности, а у народов древнего мира орнамент никогда не заключал ни единой праздной линии. Каждая черточка тут имеет свое значение, является словом, фразой, выражением известных понятий, представлений. Ряды орнаментистики — это связная речь, последовательная мелодия, имеющая свою основную причину и не назначенная для одних только глаз, а также и для ума и чувства» 72.
Примечания к главе пятой
Рыбаков Б. А. Макрокосм в микрокосме народного искусства//ДИ СССР. — 1975.-№1,3.
Рыбаков Б. Я. Язычество древних славян... С. 459.
Рыбаков Б. Я. Язычество древних славян... С. 297.
Да услышат меня Земля и Небо... С. 35—36.
Да услышат меня Земля и Небо... С. 122.
Кочергина В. А. Санскритско-русский словарь. — М.: Русский язык. — 1987. -С. 412.
Да услышат меня Земля и Небо... С. 187—188.
Кочергина В. А. Санскритско-русский словарь... С. 446.
Да услышат меня Земля и Небо... С. 190.
Афанасьев А. Н. Древо жизни. Избранные статьи. — М.: Современник. — 1982.-С. 76.
Махабхарата. Вып. 5. Кн. I Мокшадхарма. — Ашхабад. — 1983. — С. 60.
Гусева Н. Р. Индия: Тысячелетия и современность. — М.: Наука. — 1971. — С. 27.
Гусева Н. Р. Индуизм: мифология и ее корни//ВИ. — 1973. - №3. — С. 143.
Бонгард-Левин Г. М. Древнеиндийская цивилизация. — М.: Наука. — 1980. -С. 193.
Руденко С. И. Древнейшие в мире художественные ковры и ткани. — М.: Искусство. - 1968. - С. 58.
Да услышат меня Земля и Небо... С. 161.
Баландин А. И. Мифологическая школа... С. 55.
Цейтлин Г. Знахарства и поверья в Поморье... С. 156.
Гусева Н. Р. Индуизм... С. 68—69.