Можно было бы поверить, что «дело замяли» Брежнев и Щелоков, если бы при Андропове преступление было бы раскрыто. Но, похоже, как раз он не стремился ворошить это дело. Во всяком случае версия о том, что Андропов был главным разоблачителем бриллиантовых махинаций «семьи Брежнева» – не более, чем исторический анекдот. И не единственный об этом времени.
19 января 1982 г. покончил с собой заместитель Андропова С. Цвигун. Какая удача для мастеров детективного жанра! Ведь Цвигун ориентировался на Брежнева и «присматривал» за Андроповым. Правда, у Цвигуна были и медицинские мотивы для отчаянного поступка (он тяжело болел, возможно считал, что смертельно). Так или иначе, у Брежнева оставался в КГБ другой заместитель Андропова Цинев. Так что «устранять» следовало обоих сразу. Получился бы боевик. Но Андропов на пути к власти обошелся аппаратными комбинациями.
25 января «безвременно скончался» от глубокой старости М.А. Суслов. Стало ясно, что не за горами выборы приемника Брежнева – ведь тот, кто займет освободившееся кресло, значительно усилит свои позиции при дряхлом Генсеке.
В «верхах» обсуждался даже вариант, по которому мог быть избран новый Генеральный секретарь при живом Брежневе, который в этом случае переместился бы на специально для этого созданный пост Председателя ЦК[329].
Брежнев как–то сказал Капитонову, что место генсека может занять первый секретарь компартии Украины Щербицкий[330]. Но это не значит, что Брежнев принял такое решение. Щербицкий находился в Киеве, а спокойно «досидеть» в Москве Брежнев мог, давая «перспективу роста» именно Кремлевским соратникам. Учитывая дальнейшие события, в качестве альтернативы Андропову можно назвать и Черненко, но после осторожной попытки противостояния в середине 1982 г. многоопытный Константин Устинович пропустил вперед Юрия Владимировича.
В апреле 1982 г. уже открыто проявились претензии Андропова на место Суслова. Шеф КГБ «вдруг» выступил с речью, посвященной годовщине со дня рождения Ленина — с чисто идеологическим документом. Это не могло произойти без санкции Брежнева, который в это время отлеживался после травмы, полученной в Ташкенте.
Именно выдвижение Андропова гарантировало Брежневу спокойную жизнь. Человек с претензиями на высшую власть получал желанную перспективу, и в то же время терял позицию главы КГБ, что гарантировало политический, а не силовой характер передачи власти.
Когда Черненко стал саботировать выдвижение Андропова, продолжая вести заседания Политбюро в отсутствие Генсека, Брежнев вмешался и активно поддержал Андропова: ”По свидетельству А.Бовина, он был как раз в гостях у Андропова, когда раздался сигнал правительственной связи, и Юрий Владимирович поднял трубку. Говорил Брежнев. «Кто сейчас ведет Политбюро? — неожиданно спросил Леонид Ильич. «Сейчас ведет заседания Черненко,” — ответил Андропов. — «Для чего же мы избрали тебя секретарем ЦК? — сказал Брежнев. Теперь уж ты должен вести все эти заседания». Повернувшись к Бовину, своему ученику и другу, Андропов сделал неопределенный жест, выражающий явное удовлетворение. «Власть меняется», — сказал он»[331]. Горбачев, которому об этом эпизоде говорил сам Андропов, комментирует: ”Видимо, как это бывало не раз, кто–то стоял рядом и, как говорится, «нажимал». Таким человеком мог быть только Устинов»[332].
Горбачев здесь пытается представить Брежнева совсем уж безынициативным. Но что Брежнев с сентября 1982 г. заметно активизировался, и никакой Устинов не заставлял его это делать.
По свидетельству зятя Брежнева Ю. Чурбанова, Брежнев плохо относился к Черненко[333]. Это расходится с большинством свидетельств, касающихся более раннего периода, но в конце жизни отношения могли испортиться. Причины этого остаются неизвестными, но могут быть связаны и с раздражением от перегрузок, и подспудным сопротивлением Черненко выдвижению Андропова.
После звонка Брежнева Андропов решился действовать более решительно. Вспоминает Горбачев: ”Хотя Юрия Владимировича после Пленума посадили в сусловский кабинет, поручение ему вести Секретариат ЦК так и не было зафиксировано. Преднамеренно это сделали или нет, не знаю, но, воспользовавшись данным обстоятельством, Черненко, а иногда и Кириленко по–прежнему вели заседания Секретариата. Так продолжалось примерно до июля 1982 года, когда произошел эпизод, поставивший все на свои места. Обычно перед началом заседания секретари собирались в комнате, которую мы именовали «предбанником». Так было и на сей раз. Когда я вошел в нее, Андропов был уже там. Выждав несколько минут, он внезапно поднялся с кресла и сказал:
— Ну что, собрались? Пора начинать. Юрий Владимирович первым вошел в зал заседаний и сразу же сел на председательское кресло… Этот Секретариат Андропов провел решительно и уверенно — в своем стиле, весьма отличном от занудной манеры, которая была свойственна Черненко…»[334]
Характерно, что активность Генсека в последние месяцы жизни была направлена на поддержку реформистских инициатив. Генсек начинает критиковать бюрократию. 9 сентября 1982 г. он заявил на Политбюро: ”Хозяйство у нас гигантское. Взять любое министерство — это почти целая армия. Управленческий аппарат разросся. А вот просчетов и разного рода неувязок чересчур много…»[335] В сентябре 1982 г. Брежнев говорил на Политбюро: «И еще одно. В организации экономики социалистических стран сейчас наблюдаются значительные изменения. Наши союзники стремятся лучше сочетать директивные формы управления хозяйством с использованием экономических рычагов и стимулов, отказываются от чрезмерной централизации руководства.
Результаты усилий, предпринимаемых братскими странами, на практике еще не полностью выявились, и многое, вероятно, не подойдет. Но ко всему полезному мы должны присмотреться. Говорю об этом потому, что мы сами занимаемся совершенствованием управления экономикой…
Хозяйство у нас гигантское. Взять любое министерство — это почти целая империя. Управленческий аппарат разросся. А вот просчетов и разного рода неувязок чересчур много. Регламентировать все и вся из Центра становится все труднее и труднее…
Полагаю, что мы должны еще и еще раз основательно подумать, как поднять инициативу и хозяйственную предприимчивость трудовых коллективов. Вряд ли этого можно достигнуть без наделения предприятий и объединений большей самостоятельностью, большими правами. Если у предприятий будет больше прав в технико–экономической и коммерческой областях, то соответственно на них ляжет и большая ответственность. Стоит подумать и о повышении роли республик, краев и областей в народнохозяйственном планировании, в решении крупных региональных проблем.
Едва ли не ключевая проблема для нас сегодня это укрепление дисциплины — и государственной и трудовой»[336].
В этих словах – программа экономических преобразований Андропова (а значит – и начального этапа горбачевских реформ).
Для одних это мнение Брежнева – свидетельство его политической мудрости, для других – доказательство безальтернативности преобразований, проводившихся в середине 80–х гг. Не только Андропов и Горбачев, но и Брежнев понимал, что дальше так жить нельзя. Но страх неуправляемого разрушения системы сковывал кремлевских старцев.
Тогда же Брежнев обсуждал с Горбачевым возможность создания влиятельного органа по разработке проектов экономических преобразований. В этом вопросе Брежнев оказался даже несколько решительней Горбачева: «Еще летом, когда Брежнев находился в отпуске, мною была подготовлена записка по вопросам экономической политики… Они взяли мою записку, на дальше дело не шло. Вскоре до меня дошел слух, что кое–кто опять усмотрел в моем предложении претензии Горбачева через комиссию прибрать к рукам правительство… После этого ее передали Леониду Ильичу. Он позвонил мне из Крыма:
— Здесь вот записка твоя. Все правильно пишешь, но конец не тот — опять комиссия. Я их терпеть не могу, болтовня одна. Их уже черт знает сколько, и ты туда же. Так вот, у меня такое предложение: давай создавать в ЦК экономический отдел, и подумай, кого поставить. Надо, чтобы возглавлял толковый человек, который только этим бы и занимался»[337].
В последние два месяца жизни активность Брежнева возрастает — он едет в Баку, часто показывается на телеэкране. В. Соловьев и Е. Клепикова объясняют этот взрыв активности кознями Андропова, который мечтает довести Брежнева и потому составил для Генсека напряженное рабочее расписание, которое с трудом бы вынес и здоровый человек[338]. Однако рабочее расписание для Генсека составлял не Андропов, а аппарат Брежнева — Черненко. И. Земцов считает, что это было нужно Черненко для укрепления позиций «консерваторов» (то есть его собственных) — «ценой его (Брежнева — А.Ш.) здоровья и вопреки болезни»[339]. Трудно поверить, что Черненко мог заставить Брежнева ездить по стране вопреки его воле.
Избрав в связи с поддержкой Андропова определенную политическую линию, Брежнев не собирался назавтра помирать, и пытался показать своему окружению, что у него еще достаточно сил. Но окружение не дремало. В Баку Брежнева поставили в глупую ситуацию, подложив ему не тот текст речи. Обнаружив ошибку, Брежнев произнес историческую фразу: «Это случилось не по моей вине, товарищи. Я должен начать сначала.» Так телезрители лишний раз убедились, что руководитель государства лишь озвучивает кем–то написанные тексты, да и то не без накладок. Советологи и этот случай часто «списывают» на КГБ. Но тексты Брежневу готовило ведомство Черненко, и более логично предположить, что этот случай следует рассматривать в связи с их отношениями.