— Витя! Сережа! Я здесь!
Они бросились на голос и увидели Зою лежащей на носилках, с перебинтованной ногой, кое-как, наспех одетой — в халате, простоволосой, прижимающей к груди сумку. Она плакала нервными, потрясенными слезами, и голос ее был другим, обессиленным и больным, и глаза глубоко запали в черные глазницы, и руки не знали ни секунды покоя.
— Зоя!
— Мама! Что у тебя с ногой?
— Ударило меня какой-то железякой… Или полка верхняя оторвалась, я не знаю… — Зоя плакала теперь навзрыд, всхлипывала, ловила руки мужа и сына, прижимала их к себе и постепенно, медленно успокаивалась. На соседних носилках лежала еще одна женщина, у нее были забинтованы голова и правая рука, она тоже плакала, рассказывала Русановым:
— Ой, как страшно-то было, милые вы мои. Спим, вдруг — бах! — грохот, огонь, крики, стоны… Страсть божья! Да что же это делается на белом свете?! Люди с ума посходили, готовы друг дружку изничтожить.
— Это не люди! — сурово сказал Русанов-старший. — У них ничего человеческого не осталось.
«Скорую помощь» обступили пассажиры из других вагонов, раздавались гневные выкрики.
— Стрелять таких сволочей надо! На центральных, площадях городов! По телевизору показывать!
— Куда же вы, милиция, смотрите?!
— Да им самим достается. Вон, говорят, жена чекиста…
— Ну вот, хоть теперь они за преступников возьмутся.
— Да, жди. Где теперь этого мерзавца найдешь?
— Найдут. Подложил ведь кто-то.
— Подложил, подонок, никого не пожалел. Ух, знать бы — кто?!
— Узнаешь, погоди.
Виктор Иванович попросил людей освободить дорогу для «скорой помощи» — надо было последних, легкораненых везти в больницу. Зоя, прощаясь, попросила днем же, после осмотра врачами, забрать ее домой.
— Хорошо, Зоя, хорошо. С тобой будет Сергей, а я за вами заеду или пришлю машину… Нам сейчас нужно работать, искать преступников. Ты ничего не заметила подозрительного, Зоя? Может, потом, когда я ушел?
— Н-нет, н-нет, — трясла она головой. — Все люди как люди. Приходили, уходили… Ну, на кого тут подумаешь?1 Мелькнул какой-то типчик, что-то уж больно торопился… Как раз в соседнем купе. Но я подумала: провожал кого-то, вещи заносил. Или сам в этом купе ехал. А там, оказывается, одни женщины ехали. Две из них погибли. Седая такая, пожилая. А другая — помоложе. Одной — руку оторвало, ее сразу увезли. А мы, кого полегче ранило, ждали. Я сразу начальнику поезда сказала, чтоб позвонил дежурному по вашему управлению, номер дала.
— Правильно сделала, Зоя, молодец. А парня того, что заходил в соседнее купе, ты могла бы вспомнить?
— Н-не знаю, вряд ли. Я его в основном со спины видела…
— Извините, ехать надо, — сказал врач «скорой помощи» и велел фельдшеру закрыть заднюю дверь машины.
Сергей осторожно примостился у ног матери, и «скорая» тут же быстро укатила.
А Виктор Иванович с Коняхиным и Кубасовым, в сопровождении работников милиции пошли к вагону. Милицейский капитан — тощий, высокий человек — рассказывал на ходу:
— Личности убитых установлены, товарищ подполковник. Одна из них Валентина Григорьевна Тафеева, жена военнослужащего. Судя по билету, ехала к мужу… Другая — Галина Андреевна Буканова, судья из Придонска, ехала в отпуск. У нее в сумочке мы нашли курортную карту.
— Судья? — переспросил Русанов.
— Да. Служебное удостоверение у нее было с собой.
«Вот судье-то как раз и могли мстить, — подумал Русанов. — Придется поднять дела из архивов: кого судила, за что. Может быть, эта версия нам что-нибудь и даст. А может, это действительно безадресный бандитизм?… Сволочи!»
Чекисты и работники милиции поднялись в вагон. Глазам их предстало развороченное взрывом купе, чьи-то разбросанные вещи, кровь. Сильные электрические фонарики высветили жуткую картину, от вида которой у Виктора Ивановича содрогнулось сердце.
— Взрывное устройство, думаю, стояло вот здесь, товарищ подполковник, — продолжал докладывать милицейский капитан. — Вон остатки портфеля, видите? Какие-то колесики, вроде как от часов…
— Валера, Володя, продолжайте осмотр, — сказал Виктор Иванович Коняхину с Кубасовым, а сам заглянул в соседнее купе, с развороченной перегородкой, с сорванной взрывом верхней полкой. Да, Зою, скорее всего, ударило именно этой полкой…
Понемногу светало, можно уже было работать и без фонарей.
Глава двадцать первая
Звонок Битюцкого не застал Гонтаря врасплох. Человеком он был многоопытным, чувствовал, что попавшийся ему на крючок начальник областного управления БХСС рано или поздно позвонит, даст о себе знать, обратится за помощью — деваться ему некуда. Конечно, Битюцкий мог привести за собой «хвост», своих сотрудников, но это было бы глупостью, равнозначной самоубийству — всплыла бы история со взятками. А кто желает себе зла?
Гонтарь согласился на встречу со спокойной душой, принял предложение Альберта Семеновича — провести переговоры в машине, так проще и незаметнее. Но охрану свою, из Басалаева и Фриновского, решил взять. Мало ли что! Правда, они безоружны (а оружие теперь нужно, очень нужно!), но, может быть, это и к лучшему. В случае провокации со стороны Битюцкого никакого компромата на Гонтаря и его друзей у милиции не будет.
Они договорились встретиться вечером, после шести. Битюцкий подойдет к магазину военторга; поодаль, у табачного киоска, его будет ждать машина. Альберт Семенович решительно воспротивился тому, чтобы Гонтарь ждал его на своем белом «мерседесе». Еще чего! На машину глазеют, где бы она ни стояла: их всего две в Придопске, они на виду. Что-нибудь другое надо, попроще, незаметнее. Зачем мозолить горожанам глаза?!
Решили, что поедут на «Жигулях» Фриновского: таких машин в городе хоть пруд пруди, и если и сядет в одну из них полковник милиции, то на это никто не обратит внимания.
До вечера было еще далеко, и Гонтарь занялся текущими делами в своем «Фениксе».
Контора кооператива занимала три небольшие полуподвальные комнаты в одном из массивных административных зданий города. Раньше здесь размещался какой-то фотоклуб, от него остались ванны и широкие вентиляционные трубы вытяжки, стойкий запах химических реактивов и решетки на окнах. Решетки Гонтарь велел оставить.
— Привыкайте пока, ребята, — со смехом сказал он как-то Басалаеву с Фриновским. — Не такой резкий будет переход, в случае чего. Понятно говорю?
Это была одна из шуток шефа, к ним в кооперативе привыкли, не обращали внимания. А решетки пригодились: не донимали мелкие воришки, толстые прутья надежно хранили тайны «Феникса».
Коммерческую свою деятельность Михаил Гонтарь начинал с осторожной спекуляции в середине семидесятых годов — с фарцовки, если оказать определенней. Был он тогда студептом юридического факультета, приторговывал на рынках вещами, скупленными у иностранных студентов. Ничем не брезговал — покупал и продавал штаны, свитера, туфли, часы, магнитофоны, жевательную резинку и сигареты. Дело было хоть и не такое уж прибыльное, но концы с концами Гонтарь успешно сводил, оставалось кое-что на рестораны и девочек. А главное — он приобретал деловой опыт, заводил нужные знакомства. Там, на рынках, пятнадцать лет назад, Гонтарь познакомился с Каменцевым. Тот работал в центральном универмаге продавцом промышленных товаров. Но что значит рядовой работник прилавка? Ого-го, значил Вадька Каменцев много, во всяком случае для Михаила Гонтаря. И товаром дефицитным его снабжал, и учил торговым, квалифицированным премудростям.
По его совету Гонтарь после окончания университета пошел работать в торговлю, юристом. Работа была непыльная, но малоденежная и довольно скучная. Днями и месяцами разбирал он всякие споры между поставщиками товаров и торговлей, не находя в этом труде удовлетворения. Да и в семье у него не ладилось: женился Гонтарь на женщипе почти одних с ним лет, у нее была квартира в центральной части города, а у Михаила — лишь направление на работу в какой-то забытый богом и властью районный городишко Тамбовской области. Тем не менее нажили они с Тамарой двоих детей, которых нужно было содержать и учить уму-разуму, на все это требовались деньги.
Каменцев между тем делал быструю карьеру: стал сначала завсекцией в своем универмаге, потом заместителем директора, директором магазина и, наконец, перебрался в областное управление торговли. Друга юности по барахолкам он не забыл, взял его в свою контору, на теплое местечко, но как только заговорили в стране о возрождении кооперации, трудовой инициативе и частном предпринимательстве, Каменцев тут же посоветовал Гонтарю взять «свое дело», организовать — не без его, разумеется, помощи — торгово-закупочный кооператив. Вадиму Иннокентьевичу нужны были этот кооператив и такой его руководитель, как Михаил Гонтарь; с их помощью можно было почти открыто делать большие деньги. Механизм этого «бизнеса» был примитивным: из государственной торговли изымался тот или иной ходовой товар, который продавался по «кооперативным», договорным ценам. Понятно, во всех этих торговых «операциях» был определенный риск, но риск существует в каждом мало-мальски творческом деле. Тем более что государство стало поощрять предприимчивых людей, по сути закрыв глаза на спекуляцию.
Так и «трудились» рука об руку Каменцев и Гонтарь. И, само собой, процветали. Ловили момент! А момент был самый подходящий: политики погрязли в своих заумных и бесконечных спорах, рвались экономические, торговые связи внутри страны, и уже на третьем году перестройки ходовые товары превратились в дефицитные и остродефицитные, и радость от этого была только на лицах торговых людей.
— Время для нас золотое, Миша, — усмешливо рассуждал Вадим Иннокентьевич. — Зачем торговле крепкая государственная власть? Ни к чему она. В мутной водице рыбка лучше ловится. Только ты не увлекайся, не воруй. И законным путем сейчас можно сделать очень хороший бизнес. Законы ведь никто не исполняет. Если для нас кто и опасен теперь — так это чекисты. Им хлеб свой надо отрабатывать, реабилитироваться в главах общественности. Вот они и стараются. С Чека, Миша, ухо востро надо держать. Это люди идейные — и потому страшные. Лучше с ними не ссориться, обходить их