е глаза. Джон, он видит лицо Изамбарда Брюнеля.
Когда гоил скрылся в темноте у них за спиной, пленник вздохнул с таким облегчением, что Тьерри Оже с насмешливой улыбкой предложил ему затянуться своей сигаретой. И они в ночи двинулись дальше. На северо-восток, если Джона не вводили в заблуждение созвездия над темными полями, те же самые, что и в его мире. Некоторые даже назывались так же. Отражение в зеркале, только и всего… Как часто он говорил себе так про этот мир, несмотря на две луны, несмотря на фей и ведьм. Он даже уже задавался вопросом, а вдруг гоилы есть и по ту сторону зеркала и просто не решаются выходить там на поверхность. Бесполезные мысли, но удобный повод отвлечься от страха, становящегося с каждой милей все невыносимей.
Джон понятия не имел, как долго они в пути. Обыскивая Джона в поисках оружия, Оже нашел и забрал у него карманные часы вместе с бумажником и золотыми запонками, на которых возлюбленная его пленника заказала выгравировать инициалы, украденные им у другого инженера. Кто заказал им его похищение? Что ему предстоит – пытки, экзекуции, новый плен? Вся с трудом налаженная рутина, дорогостоящая иллюзия стабильности и безопасности – почему каждый раз во все это веришь, хотя даже последний дурак когда-нибудь осознает, что в жизни не существует никакого постоянства?
Однажды охранник Джона задремал, и тот уже положил ладонь на дверную ручку, хотя карета неслась так быстро, что он, вероятно, сломал бы себе шею. Однако именно в этот момент предводитель, подскакав к окошку кареты, выкрикнул имя Оже. Джон не мог с уверенностью сказать, повезло ему или нет.
Уже рассвело, когда они остановились у какого-то дома. Окна с выбитыми стеклами и пробоины от выстрелов в белых оштукатуренных стенах свидетельствовали о том, что с некоторого времени в доме никто не живет. Вдалеке крутилась одна из тех ветряных мельниц, что и в мире Джона считались символом Фландрии, правда, по эту сторону зеркала деревянные крылья были окрашены в яркие цвета: в синий, как небо – даже если во Фландрии синее небо редкость, – в зеленый, как бескрайние наливные луга, и в красный, как поля тюльпанов, зачастую окружавшие мельницы. Эта маленькая страна мало чем могла защититься от гоилов.
Предводитель разбойников нетерпеливым жестом велел Джону выйти из кареты. Черная борода и косматые брови очень подошли бы какому-нибудь анархисту – на плакатах их обычно изображают именно такими. Оже вышел следом, тыча Джону в спину пистолетом.
Однако направились они не к дому, а к колодцу.
Как бешено у него забилось сердце. О да. Страху нет предела. Все эти рассказы о людях, умерших от страха… ерунда! Иначе он давно уже был бы мертв.
В колодце, как и следовало ожидать, воды не оказалось, вместо этого в глубину вели стальные ступени, какие гоилы укладывают в колодцах и шахтах, чтобы попадать туда, откуда пришли: под землю.
Нет. Джон туда не вернется. Бегает он быстро. Это раз десять спасало его в подземных туннелях. Не только от гоилов – от гигантских летучих мышей, от ящериц размером с теленка и от пауков, чьи гнезда сотнями лепятся повсюду в расселинах…
Джон оглянулся. Юнец его пристрелит. И что? Думать он был уже не в состоянии. Он сбил одного из своих охранников с ног, но не успел сделать и двух шагов, как Тьерри Оже с такой силой всадил револьвер ему в живот, что он с криком рухнул на колени.
– Я бы на твоем месте так не делал, – шепнул Оже ему на ухо. – Если будешь создавать проблемы, Диего не моргнув глазом отстрелит тебе пальцы. А лезть в колодец все-таки придется.
Диего. Насчет левонского акцента Джон не ошибся. И как его могло успокоить, что они люди? Всем известно, что есть люди, которые добровольно сотрудничают с гоилами и те платят им бриллиантами. А некоторые предлагают свои услуги даже бесплатно, потому что видят в каменнолицых освободителей от ненавистного режима или короля.
Солдат, рывком поднявший Джона на ноги, на первый взгляд тоже был человеком, однако его выдавали проступавшая на лбу полоска лунного камня и черные когти. Человекогоил. Новая раса. С тех пор как Фея покинула Кмена, никто не знал, на чьей стороне будут сражаться человекогоилы.
Диего стал спускаться в колодец первым, освещая себе дорогу шахтерской лампой. Человекогоил, охранявший теперь Джона вместо Тьерри Оже, в лампе не нуждался. Глаза представителей новой расы обычно остаются золотыми навсегда.
Колодец вел в один из туннелей, какие гоилы прокладывают прямо у поверхности земли. Этот туннель годился только для пешеходов, в то время как в большинстве из тех, что видел Джон, хватало места для всадников, во многих – для грузовых повозок, а в последнее время и поездов. В плену Джон видел схемы этой многовековой сети туннелей. Едва ли близко к поверхности земли существовало еще такое место, куда бы нельзя было добраться по подземным ходам. Кроме того, Джон знал о проектах создания туннеля, соединявшего Альбион с континентом. Похожие планы существовали и для Свериги, но даже Джон не мог сказать гоилам, как решить проблему подачи воздуха под водой. Он был рад своему неведению, иначе гоилы наверняка придумали бы, как склонить изобретателя к содействию.
Дорога, по которой они шли, выглядела так, словно ее проложили совсем недавно. Она была вымощена ониксом – еще один способ поиздеваться над древним кланом знати, правившим гоилами до Кмена. Туннель выходил в просторный зал, спроектированный, как вокзалы, какие строились повсюду у поверхности земли, разве что не нуждался в защищавшей от дождя и ветра стеклянной крыше. На путях ждали два грузовых поезда. Вероятно, они прибывали сюда из портовых городов Фландрии, чтобы снабжать подземные города гоилов всем, что давали колонии: сахаром, кофе, хлопком и гусеницами шелкопрядов. Работорговля, столь прибыльная для Альбиона и Лотарингии, гоилов не интересовала. Они симпатизировали народам, считавшимся, подобно им, третьесортными, и предпочитали использовать на принудительных работах военнопленных. Такая позиция обеспечивала гоилам верных союзников и в тех странах, куда сами они не добирались из-за страха перед морем.
Третий состав, стоявший за двумя первыми на охраняемом солдатами пути, оказался бронированным, а на локомотиве виднелся герб Кмена, на котором после свадьбы с Амалией вместо черного мотылька Феи на карнеолово-красном фоне был изображен аустрийский орел.
Гоил, ожидавший Джона в последнем вагоне, чувствовал себя в кованых стенах явно неуютно. Хентцау ненавидел все порождения нового времени, и Джон был уверен, что это не изменилось. Левый глаз у гоила уже так помутнел, что тот им, вероятно, ничего не видел. Страх, ненависть, беспомощность… При виде Хентцау Джона захлестнули воспоминания, и он тонул в них, как в море. С той самой минуты, когда похитители открыли ему, что они на пути во Фландрию, он опасался, не стоит ли за его похищением яшмовый гоил, – и отмахивался от этой мысли, считая ее паранойей. Однако действительность вновь не уступала самым страшным его кошмарам.
Кожу Хентцау испещрили мелкие трещины. Он дорого платил за свою преданность. Мало кто из его соплеменников оставался на поверхности дольше месяца-двух, а Хентцау без устали разъезжал по поручению своего короля. Его яшмовое лицо казалось Джону таким же знакомым, как собственное, или как лицо Кмена. Интересно, король так же постарел, как его ищейка? Судя по фотографиям Кмена и его человеческой жены в газетах, он не изменился. Король гоилов был красавцем, гораздо привлекательнее и моложе правителей из рода людей, которым он объявил войну. («Это они объявили нам войну, – возразил бы на это Хентцау, – и уже давно».)
Новое лицо Джон воспринимал как маску. Не подведет ли она? Он выработал в своей речи альбионский акцент и научился боксировать, чтобы изменить язык тела: ничто так не выдает, как привычные жесты. И все же еще слишком быстро появлялась нервная дрожь, которой одарили его годы, проведенные под землей. Хентцау наверняка это помнит. Как и многое другое.
– Можно ли узнать, какова цель похищения?
Да, Джон. Все правильно. Изамбард Брюнель не боится и ничего не знает о гоилах, кроме того, что они враги Альбиона и страшатся открытого моря.
– Похищения? Вот уж не думал, что мое приглашение будет воспринято именно так. Клифтонский мост, железнодорожная линия между Голдсмутом и Пендрагоном, туннель под Лондрой, телеграфный кабель до Нового Амстердама… – Хентцау потер растрескавшуюся кожу. – Наш король большой почитатель вашего инженерного искусства, господин Брюнель.
И действительно, маска держалась – даже под мутным взглядом человека, который долгие годы не упускал ни единой возможности разрушить любые иллюзии Джона на свой счет. Хотя что тут удивительного? Она выдержала даже взгляд его сына.
– Вы преувеличиваете. Мне известно, что на гоилов работает как минимум столь же одаренный инженер. Как-никак его самолеты потопили мой пока лучший корабль. – Ого, чужое лицо лишает осторожности. Джон, как это понимать? Тебе все еще мало похвал в адрес своего гения?
– Ах да, самолеты… – Хентцау улыбнулся. Если то, как он растянул безгубый рот, можно назвать улыбкой.
Стоявшая у него за спиной женщина в форме протянула ему плоский кожаный футляр. Гоил достал оттуда зеркало с такой изящной серебряной ручкой, что она утонула в его яшмовой ладони.
– Впервые услышав про инженера, которому король Уилфред Альбионский обязан вызывающими всеобщий восторг безлошадными каретами, я запросил у наших шпионов описание внешности этого Изамбарда Брюнеля. Они прислали описание, и я подумал, что ошибся. А потом услышал про этот железный корабль… Много лет назад мы планировали строить железные корабли. Все сорвалось лишь потому, что мы лишились инженера.
Хентцау встал рядом с Джоном, держа зеркало так, чтобы они оба могли заглянуть в него. Джон во все глаза смотрел на отражение в зеркале. Своего настоящего лица он не видел больше восьми лет.
– Потрясающе, правда? – Хентцау опустил зеркало. – Человек, у которого я конфисковал эту чудесную вещицу, утверждал, что нашел ее в одном из заброшенных серебряных дворцов. Не знаю, слышали ли вы о них. Входить туда очень небезопасно для здоровья.