На второй схеме были изображены ракеты с боеголовками. Случались, конечно, минуты, когда собственная совесть отправляла Джона на скамью подсудимых. Ведь он мог бы одаривать этот мир изобретениями, которые делали бы здешних обитателей более здоровыми, а их жизнь более справедливой. Обычно он успокаивал свою совесть щедрыми пожертвованиями сиротскому дому и альбионскому обществу защиты прав женщин, хотя это сразу же пробуждало воспоминания о Розамунде и сыновьях.
– Но кто будет производить эти клапаны?
Джон вернулся к действительности, где у него не было никаких сыновей, а возлюбленная, дочь левонского дипломата, была на пятнадцать лет моложе его.
– Если такие клапаны в состоянии производить Альбион, – огрызнулся король на сомневающегося инженера, – то, думаю, и мы потянем. Или мне в будущем отправлять моих инженеров учиться в университеты Лондры и Пендрагона?
Инженер побледнел, а советники Горбуна окинули Джона холодным взглядом. Все в этом зале понимали, что означает ответ короля. Он принял решение: Альбион и Лотарингия заключат союз против гоилов. Историческое решение для зазеркального мира. Существование общего врага сплотило две нации, которые на протяжении столетий использовали любой повод, чтобы объявить друг другу войну. Старая песня.
Депешу королю и парламенту об успехе дипломатической миссии Джон решил написать в саду при дворце Горбуна, хотя там не так-то просто было отыскать скамейку, рядом с которой не стояла бы какая-нибудь статуя. Навязчивая боязнь скульптур из камня стала еще одним неприятным побочным эффектом его пребывания в гоильском плену.
Пока Джон сочинял донесение, которое подорвет соотношение сил в зазеркальном мире, его одетые в военную форму охранники коротали время, разглядывая дам, гуляющих вдоль тщательно подстриженной живой изгороди. Своим видом эти дамы подтверждали амбициозное намерение Горбуна собрать при своем дворе самых красивых женщин страны. Джона успокаивало, что Шарль Лотарингский был худшим мужем, чем Джон. В конце концов, он не изменял Розамунде, пока не нашел зеркало. А что до его любовных похождений в Шванштайне, Виенне и Бленхайме, то спорный вопрос, считаются ли нарушением супружеской верности интрижки, затеянные в другом мире. Да, Джон, считаются.
Поставив под депешей свою подпись – незаметно для других усовершенствованным пером, поскольку ему надоело, что пальцы постоянно в чернилах, – он увидел спешащего к нему по белым гравийным дорожкам человека. Джон заприметил его еще в тронном зале, где тот стоял рядом с наследным принцем. Нежданный посетитель в старомодного вида сюртуке едва ли был выше рослого карлика. Остановившись перед Джоном, он поправил очки с такими толстыми стеклами, что глаза за ними казались большими, как у насекомого. Это сходство усиливали зрачки, черные и блестящие, как у жука.
– Месье Брюнель? – (Поклон, деланая улыбка.) – Позвольте представиться: Арсен Лелу, наставник его высочества наследного принца. Могу ли я, – он прокашлялся, словно цель его визита сидела у него костью в горле, – побеспокоить вас просьбой?
– Разумеется. А в чем дело?
Возможно, месье Лелу требуется помощь в разъяснении принцу каких-нибудь технических новинок? В столь стремительно взрослеющем мире явно нелегко быть учителем будущего короля. Однако просьба Арсена Лелу не имела никакого отношения к новой магии, как называли науку и технику по эту сторону зеркала.
– Вот уже несколько месяцев мой… э-э-э… августейший ученик, – пролепетал Лелу, – наводит справки о местонахождении одного человека, который работал в том числе и на Альбионский королевский дом. Вы тоже туда вхожи, и я хотел воспользоваться возможностью и просить вас от имени его высочества помочь в поисках этого человека.
Джон слышал жуткие истории о том, как Луи Лотарингский обходится со своими врагами. Поэтому интересующий Арсена Лелу человек вызывал у него живое сочувствие.
– Конечно. Могу я узнать, о ком речь? – (Никогда не повредит изобразить отзывчивость.)
– Его зовут Бесшабашный. Джекоб Бесшабашный. Известный, если не сказать печально известный, охотник за сокровищами. Помимо всего прочего часто работал по заказу свергнутой императрицы Аустрии.
Джон с раздражением отметил, что его рука, протягивающая гвардейцу подписанную депешу, дрожит, и это не ускользнуло от внимания Арсена Лелу. Как же легко предает собственное тело.
– Укус блуждающего огонька, столько лет минуло, а дрожь в руках не проходит, – объяснил Джон. Никогда еще он так не радовался, что сменил лицо. А ведь они со старшим сыном были очень похожи. – Передайте наследному принцу, что он может прекратить поиски. По моим сведениям, Джекоб Бесшабашный погиб при нападении гоилов на альбионский флот.
Джон был горд, что ему удалось произнести это безучастно. По его голосу Арсен Лелу явно не мог предположить, что когда-то Джон, прочитав известие, которое сейчас так невозмутимо повторил, несколько дней был не в состоянии работать. Собственная реакция тогда так поразила Джона, что насквозь промочившие газету слезы он поначалу принял не за свои.
Старший сын… Разумеется, Джон уже много лет знал, что Джекоб последовал за ним на эту сторону зеркала. Все газеты писали об успехах Джекоба в охоте за сокровищами. Тем не менее неожиданная встреча в Голдсмуте стала сильным потрясением для Джона, пусть новое лицо защитило и в тот раз, позволив скрыть переполнявшие его чувства: испуг, любовь – и изумление оттого, что он все еще испытывает ее.
Джона не удивило, что Джекоб последовал за ним. В конце концов, записку со словами, указывающими дорогу, он оставил в книжке не то чтобы нечаянно (сам он обнаружил ее в одном учебнике химии, который достался Розамунде в наследство от одного из ее знаменитых предков). Джона приводило в восторг, что его старший сын посвятил себя поискам утраченного прошлого зазеркального мира, в то время как сам он вел этот мир в будущее. А вот характером Джекоб пошел скорее в мать. Розамунде всегда было гораздо важнее сохранять существующие обстоятельства, чем их изменять. Имел ли Джон право гордиться сыном, которого бросил? Да. Он собирал все статьи о достижениях Джекоба, все газетные иллюстрации, запечатлевшие его лицо или дела. Никому, разумеется, не рассказывая об этой коллекции, даже возлюбленной. Скрыл он от нее и слезы, пролитые по старшему сыну.
– Нападение гоилов? О да, да. Впечатляюще. – Лелу прогнал муху с бледного лба. – Эти самолеты уже слишком часто помогали гоилам побеждать. С нетерпением жду того дня, когда ваши машины будут защищать нашу священную землю. Благодаря вашему гению Лотарингия сможет наконец дать достойный отпор каменному королю.
Льстивая улыбка наставника наследного принца напомнила Джону сахарную глазурь, которой ведьмы-деткоежки покрывали пороги своих пряничных домиков. Опасный человек этот Арсен Лелу.
– Позволю себе, однако, вас поправить, – с явным смакованием продолжал наставник. – Очевидно, секретные службы короля Уилфреда не столь всеведущи, как принято думать. При разгроме альбионского флота Джекоб Бесшабашный выжил. Я имел сомнительное удовольствие встретиться с ним несколько недель спустя. Бесшабашный утверждал, что Альбион его родина. Кроме того, мои расследования показывают, что в охоте за сокровищами он нередко прибегал к экспертной оценке профессора истории Пендрагонского университета Роберта Данбара. Поэтому весьма вероятно, что рано или поздно он появится при альбионском дворе. В конце концов, он зависит от коронованных заказчиков. Поверьте, месье Брюнель, я не стал бы утруждать вас, не будучи уверенным, что в этом деле вы сможете быть очень полезны наследному принцу!
Джон не сумел бы дать определение своим чувствам. Они вновь оказались на удивление сильными. Должно быть, Лелу ошибается! Вряд ли кто-то выжил, к тому же Джон просматривал списки не меньше десяти раз. Ну и что, Джон? Какая разница, мертв его старший сын или жив? Отказаться от единственного человека, которого когда-либо в жизни любил бескорыстно, – такова цена его новой жизни. Но в плену, во мраке гоильских подземелий, подобно одному из бесцветных растений, которые гоилы выращивают в своих пещерах, выросло желание Джона быть оправданным в глазах старшего сына. А вместе с ним ожила и надежда на то, что любовь, столь легкомысленно им отвергнутая, утрачена не навсегда.
Джон признавал: обычно его прощали с большой готовностью – мать, жена, любовницы… Сыновья, вероятно, прощают не так легко, особенно такие гордецы, как этот.
О да, Джон помнил, какой Джекоб гордый! И бесстрашный. К счастью, Джекоб был слишком юн, чтобы осознавать, что за жалкий трус его отец. Страх… Им определялась вся жизнь Джона: он боялся мнения других, боялся оказаться неудачником и посредственностью, боялся собственной слабости и собственного тщеславия. В плену у гоилов Джон поначалу испытывал чуть ли не облегчение: наконец-то у него появилось серьезное основание для страха. Смешно бояться, если ведешь образ жизни, где самое худшее, что может с тобой приключиться, это автомобильная авария.
– Месье Брюнель?
Перед ним все еще стоял Арсен Лелу.
Джон заставил себя улыбнуться:
– Я наведу справки, месье Лелу, и тут же дам вам знать, как только что-нибудь выясню. Обещаю.
В черных глазах жука сверкнуло любопытство. Арсен Лелу не купился на историю о блуждающих огнях. Изамбард Брюнель[1] скрывал какую-то тайну. Джон не сомневался, что стоящий перед ним человек коллекционирует подобные тайны и прекрасно умеет в нужный момент обращать их в золото и влияние. Однако и Джон обладал некоторым опытом в сохранении своих секретов.
Он поднялся со скамьи. Не помешает напомнить честолюбивому человечку-жуку, кто здесь важнее.
– Проявляет ли ваш августейший ученик интерес к новой магии, месье Лелу?
Джекоб часами мог слушать объяснения отца о работе выключателя или тайнах аккумулятора. Тот самый сын, который с такой страстью посвятил себя возвращению в этот мир Старой Магии. Или это все же неосознанный вызов отцу? В конце концов, Джон никогда не скрывал, что его интересуют исключительно рукотворные чудеса.