– Не думай об этом, нам пора ехать.
– Какую цену он запросил, Джекоб?
– К тебе это не имеет никакого отношения.
Потому что он поклялся себе, что это не будет иметь к ней никакого отношения. Никогда. Но ответил он неправильно.
– Как это? Все, что имеет отношение к тебе, касается и меня.
Она абсолютно права. Не вздумай лгать, Джекоб.
– Что они обычно требуют…
Ведьмы, гномы, водяные, темные феи, ночные кошмары… а ему в этом чертовом лабиринте даже в голову не пришло, что эльф запросит ту же цену? Он так боялся за Лиску, до смерти боялся.
– Нынче пеку, завтра пиво варю, у королевы первенца отберу… – как во сне, проговорила Лиса. В страшном сне.
Те же слова, что в ее, что в его мире, только здесь они реальность. Лиска повернулась к нему спиной, но он успел увидеть ужас на ее лице. Им приходилось встречать женщин, заключивших такие сделки и пытавшихся потом сохранить детей. Лиска наверняка помнит кружевницу, которой дочь вернули только затем, чтобы посмотреть, как девочка с криком отворачивается от матери. Помнит и ребенка, вместо которого нечистая сила подкинула родителям уродца и тот на руках отца расплавился, как воск на солнце.
Джекоб взял Лиску за руку и не отпускал, пока она не повернулась к нему лицом.
– Это мой долг, – сказал он. – Только мой. И оплачивать его только мне. И уж никак не тебе.
Она хотела что-то возразить, но он приложил палец к ее губам.
– Мы будем просто друзьями. Более чем достаточно, правда? До сих пор было достаточно.
Покачав головой, она отвернулась, чтобы он не увидел ее слез.
– Я хочу, чтобы ты была счастлива, – сказал Джекоб. – Ни о чем на свете я так не мечтаю. Чтобы однажды ты держала на руках ребенка, не опасаясь его потерять. Он бессмертный, Лиска! Он может ждать, ты – нет. Ну пожалуйста! Ты найдешь себе кого-нибудь другого.
Джекоб смахнул слезы с ее ресниц, с лица, которое ему нестерпимо хотелось поцеловать. Хотелось сильнее, чем прежде. Но он не поцеловал – ради нее. Он все сделает ради нее, но это будет сложнее всего.
– Мне все равно, – отозвалась Лиска.
– Нет. – Он решил за себя и за нее.
Нет, Джекоб.
Лиска молчала, садясь на лошадь.
Она молчала весь день.
20Горе гномихи
Как всегда, незадолго до рассвета Альма отправилась верхом к руинам, чтобы нарвать там лекарственных трав. Крыши Шванштайна скрывал утренний туман, и мир вокруг выглядел обманчиво юным и девственным. Джекоб с Лиской уехали два дня назад. Ханута рассказал, что они ищут брата Джекоба.
Уилла Альма видела всего один раз мельком, когда тот прошел сквозь зеркало вслед за братом. Джекоб всегда понимал, что что-то ищет, но на самом деле не хотел знать, что именно. Он мало кому доверял из людей, зато доверял миру – как двенадцатилетний подросток, который с любопытством заглядывает под каждый камень и в каждой пещере ожидает увидеть сокровища, хотя уже не раз нарывался там на людоедов. Джекоба не тревожило, что находка, возможно, сильно его удивит. Зато его младший брат, по мнению Альмы, догадывался, что именно найдет, – и страшился этого. Знай она Уилла ближе, возможно, попыталась бы ему объяснить, что жизнь никому не позволяет прятаться от самого себя и от мира. Будь ты растение, зверь, человек – жизнь любого заставляет учиться и расти. Чем чаще пытаешься от этого убежать, тем труднее путь. А пройти этот путь все равно нужно.
Огород при руинах все еще окружала защитная каменная стена, хотя стены замка пожар разрушил. На заросших дорожках валялись ржавеющие лопаты и грабли – доказательство того, что садовников огонь застал врасплох, так же как и хозяев замка. Шпалеры для подпорки деревьев и кустарника сгнили, грядки были в запустении, но, по опыту Альмы, все выросшее в запущенном саду обладало удивительными целебными свойствами и там можно было найти даже травы, обычно растущие только в самом глухом лесу.
Собирая цветы редкого чертополоха, она услышала рыдания. В траве стояла на коленях гномиха. Вокруг руин их жило более двух сотен. Порой Альма накладывала им шины на сломанные конечности и лечила от укусов крыс и ос, которые могли оказаться смертельно опасными для маленьких тел. Гномы доверяли ей больше, чем собственному врачу. Были у них и свой пастор, и бургомистр, и два школьных учителя. Дома гномов прятались среди развалин замковых стен и на кладбище позади старой часовни замка. Гномы жили и одевались, как жители Шванштайна, но презирали тех из своих, кто там работал или, хуже того, позволял торговать собой на рынке, как курами или гусями, чтобы жить под защитой человека.
У этой горько рыдающей гномихи Альма всего пару недель назад вытащила из крохотной пятки колючку. Заметив ведьму, гномиха подняла на нее полный надежды взгляд, но та содрогнулась: на руках гномиха держала мальчика. Казалось, какой-то кузнец отлил его из серебра. Увидев в глазах Альмы растерянность, гномиха закрыла лицо руками, вновь сотрясаясь в рыданиях. На крепостную стену уже опустился золотой ворон, а вскоре наверняка объявятся и первые дупляки. Альме было нелегко убедить гномиху, что застывшему тельцу ее деточки в доме ведьмы будет безопаснее, но та наконец позволила забрать его.
Дверь в башню была завалена камнями, но рядом со следами сапог, несколько дней назад оставленными Джекобом, Лиской и Сильвеном, Альма обнаружила еще две цепочки следов – каждый отпечаток ноги с такими острыми краями, словно их врезали в землю. К великому ее облегчению, тянулись они не за Джекобом и Лиской, а, похоже, по другому, более давнему следу.
Она вынула из кармана застывшего гномика. Коснувшись пальцем крошечных губ, можно было почувствовать, что он еще дышит. Серебро. Из глаз Джекоба Альма удалила его по рецепту, который обычно применяла при отравлениях заколдованными металлами. Даже в самых древних ее травниках не упоминалось о посеребренных глазах, не говоря уже о покрытых серебром телах.
Альма склонилась над странными следами у башни. Такие ровные, закругленные края, как если бы она вдавила во влажную почву одну из банок, в каких хранила свои травы. Выпрямившись, ведьма взглянула на башню. Она часто подумывала о том, чтобы разбить зеркало, пока не появился Джекоб. Жаль, что она подробнее не расспросила его о тех, кто посеребрил ему глаза, но в этом мире так много всего опасного. Кобольды, деткоежки, ночные духи, феи с их проклятиями… Ей не хотелось задумываться еще и об исчезнувших эльфах. К тому же, когда Джекоб рассказывал, Альма тревожилась об одном больном ребенке – перед глазами так и стояло его раскрасневшееся от лихорадки личико. Да ладно, Альма, ты просто невнимательно слушала. Стареешь. Да и устает. Четыреста двадцать три года – все-таки возраст.
Пошел дождь, словно небо хотело напомнить о тех, кто объявил войну ольховым эльфам. Вода и земля подчиняются феям. А какая стихия – тем, другим? Догадаться несложно: воздух и огонь. Об ольховых эльфах никто не помнил. Деткоежки объясняли это тем, что феи, заводя себе любовников человеческой породы, заставили забыть все, что было известно об ольховых эльфах. Должно быть, сильно разгневались.
Альма в последний раз провела пальцем по острым краям вокруг следов. Их двое, кто бы они ни были. Сюда хочет вернуться что-то очень древнее, но эти молоды. Что, если их омолодил мир Джекоба? Изменил, обновил… Распрямляя спину, она ощущала тяжесть гномика в кармане. Если никто не помнит, кто же узнает их или их посланцев? Скольких они уже послали? С каким заданием?
Над ней на ветру покачивал ветвями бук. Утренний свет, пробивающийся сквозь ржаво-красную листву, пятнами лег на кожу старой ведьмы, напомнив о другом дереве, до которого отсюда день пути.
Но от них деревенеет язык.
Может, найдется какой-то менее опасный способ. Восемьсот лет в стволе дерева… Небось после такого хочется всласть поговорить, а Альма даже с камнями уже разговаривала.
Но пару серебряных ложек она с собой все-таки прихватит.
21Свет мой, зеркальце
Она едет в Лотарингию… Заколдовала во Фландрии целую деревню… Она собирает армию человекогоилов… Она превратилась в ядовитый пар… в воду… в стаю мотыльков…
Темной Фее не было необходимости заметать следы. Вместо нее по ложному следу направлялись все, кому не лень: скучающие жители деревень, кучера почтовых карет, провинциальные журналисты. Да что там, ее видел любой нанюхавшийся эльфовой пыльцы бродяга! Хорошо, что у Неррона были более надежные источники информации. Несмотря на промах с арбалетом, его по-прежнему считала своим не только разведка Кмена, но и шпионы лордов Ониксов, и это доказывало, что Неррон – двойной агент, не менее талантлив, чем Неррон – охотник за сокровищами. Один развозчик пива, уже много лет шпионивший для гоилов, слышал о карете, что пятьюдесятью милями восточнее переправилась через реку, проехав прямо по поверхности воды. А состоявший на службе ониксов дупляк – эти маленькие воришки слыли отличными шпионами – докладывал, что на западной украинской границе двое солдат превратились в кусты боярышника, после того как заступили дорогу карете, запряженной зелеными лошадями. Неррон не сомневался в том, что бессонницей мучились не только генералы Кмена, но и Горбун, и Уилфред Альбионский. Потому что Фея, несомненно, двигалась на восток.
Зачем? Ответ на этот вопрос Неррона не интересовал. Искать его он предоставил профессиональным шпионам, а сам просто хотел получить арбалет как неопровержимое доказательство того, что в охоте за сокровищами нет никого успешнее Бастарда. А в придачу он, похоже, передаст Кмену нефритового гоила. Кто бы мог подумать, что прогулка в захолустный аустрийский городишко принесет ему такую знатную добычу? Но в подаренной судьбой бочке меда была и ложка дегтя: с местью приходилось подождать. А ведь Бастард ни о чем другом и думать не мог, с тех пор как Джекоб Бесшабашный ускользнул от него с арбалетом сквозь зеркало. Каких только сценариев не напридумывал Неррон в поисках ушлого мерзавца – ни одной пытки не упустил! И тут… натыкается на этого щенка. Такой потрясающий способ отомстить Джекобу Бесшабашному, как захватить его младшего брата, не приходил Неррону в голову даже в самых мрачных его фантазиях.