– Отдай мне кисет.
Проклятье. Что ему известно про арбалет? Юноша требовательно протянул руку. Теперь лицо у него было еще более юным, чем лицо Уилла. Да и черт с ним, если бы только не глаза… и не руки из стекла и серебра.
– Кисет можешь взять, – ответил Неррон. – Но содержимое принадлежит мне.
В ответ последовала улыбка, вернее, дюжина разных улыбок.
Не-пойми-кто, наклонившись к Неррону, коснулся щекой его лица. Кожа у него была теплой, но и впрямь гладкой, как стекло.
– Я могу превратить твое сердце в кусок серебра, – прошептал не-пойми-кто на ухо Бастарду. – Или в стекло. Что тебе больше нравится? Я уже проделывал такое и с человеческой кожей, и со звериной шкурой, и с панцирями насекомых, но еще ни разу с камнем в прожилках. Просто жду не дождусь.
С этими словами не-пойми-кто залез ему под куртку и вытащил кисет. Ящеричная кожа подернулась серебром, но, стоило существу убрать руку, оно исчезло, словно растаяла изморозь.
– Кто вы?
Неррон удивился, что язык еще не серебряный. Сердце тоже пока билось, хотя слишком быстро.
– Об этом тебе лучше спросить того, кто нас сделал. Он называет меня Семнадцатым.
– Сделал? – Неррон не мог оторвать глаз от кисета. Только что был владыкой мира, а теперь опять просто Бастард. Он сжал кулаки. Ему хотелось содрать с Семнадцатого все его лица, одно за другим, но тогда он, вероятно, закончит жизнь с серебряными руками. Дважды найти и дважды потерять!
– Он же и этот арбалет сделал, – сказал Семнадцатый.
Ерунда. Это оружие ольховых эльфов. А дальше, глядишь, Семнадцатый расскажет ему о возвращении великанов и драконов.
К удивлению Неррона, тот вернул кисет в рюкзак Уилла, а потом окинул Бастарда пристальным взглядом, словно хотел вслед за одеждой скопировать и его душу.
– Думаю, тебя следует убить. Он воров не любит.
Он? Что тут, все лавовые черти вас… Неррон, спотыкаясь, отшатнулся, когда его лица коснулись серебряные ногти.
– Подожди! – воскликнул он. – Послание для Феи. Щенок ведь должен передать это послание от него, да? От того, кто вас сделал. Скажи ему: если он хочет, чтобы послание дошло, ему нужен Бастард. Или вы всерьез полагаете, что молокосос сам ее отыщет?
Семнадцатый оценивающе разглядывал каменную кожу Неррона, словно хотел выяснить, как она будет выглядеть посеребренной, а потом наконец опустил руку.
Дыши, Неррон. Ему все еще мерещилось на лице прикосновение серебряных ногтей.
– Ладно. Почему бы и нет? – решил Семнадцатый. – Убить тебя я всегда успею, но ты уж позаботься, чтобы он нашел Фею быстрее. Этот мир нам не на пользу.
Неррон понятия не имел, о чем говорит Семнадцатый, но знал одно: он не хочет сердце из серебра. Не говоря уже о стеклянном.
Семнадцатый внимательно рассматривал свои пальцы, будто искал на них следы оникса.
– Ни одно из моих лиц не похоже на твое. А внутри ты тоже не такой?
Интересный вопрос. Занятный этот Семнадцатый. Занятный, как гадюка, Неррон.
– Не такой, как кто? – переспросил он. – Как мягкокожие, за которых вы себя выдаете? О да. Совсем не такой.
Семнадцатый снова сменил лицо. Похоже, размышляя, он часто это делал. Коллекция у него собралась внушительная. Все эти лица не выражали особого восторга, когда он разглядывал две луны у себя над головой.
– Не могу понять, почему они так хотят сюда вернуться?
Они. Вернуться. Похоже, речь и правда об исчезнувших эльфах. О них Неррон знал только, что, по слухам, именно они построили покинутые серебряные дворцы так глубоко под землей, что там плавится даже гоильская кожа.
– Вернуться откуда?
Брось, Неррон. Но Семнадцатый все равно его не слушал. Он с откровенным презрением разглядывал ветхую хижину, в которой спал Уилл.
– Ты только взгляни. Все здесь так убого. Сплошные грязь и упадок! Другой мир намного лучше.
– Другой?
Неррон забыл об арбалете. О мести. О Щенке.
– Да. Ты там никогда не был?
На лоб Семнадцатого легкомысленно села какая-то муха. Он без труда поймал ее рукой, как жаба – языком.
– Покажи, как туда попасть, и я найду для вас Фею, – сказал Неррон и сам устыдился страстности в собственном голосе. Это было его самое сокровенное желание. Всегда. Только поэтому Джекобу Бесшабашному удалось обокрасть его. Из-за этого нелепого желания.
И Семнадцатый это уже заметил. Неррон, соберись!
– Он ведь за зеркалом, да? – По крайней мере, голос его опять слушался.
– Да. – Семнадцатый разжал пальцы, на его ладони лежала серебряная муха. – Вот ты говоришь, что внутри тоже другой. А как насчет души? Шестнадцатая беспокоится, что у нее нет души. А у тебя?
Час от часу не легче.
– Признайся, что ты этого не знаешь. – Семнадцатый бросил муху в траву. – Потому что никаких душ не существует. Говорю ей, говорю, а она не хочет мне верить.
Семнадцатый прислушался к ночи, словно ветер шептал ему какое-то сообщение, – и превратился в черное стекло.
– Я скоро вернусь, – сказал он. – Берегись Шестнадцатой, она гневлива.
И тут же исчез. Но исчез ли? Неррон не был в этом уверен. Он уставился в ночь, но, так ничего и не разглядев, нагнулся, чтобы поднять посеребренную муху. Застывшее насекомое было столь совершенным, что любой серебряных дел мастер, взглянув на него, бросил бы свое ремесло, понимая, что ничего подобного ему не создать. И все же Неррон муху выбросил.
«Берегись Шестнадцатой».
Он помедлил, однако наконец направился к хижине.
Неррон привык к тому, что кожа делает его невидимым, но Шестнадцатая подняла глаза, как только он проскользнул в дверь. Она стояла на коленях рядом с Уиллом.
– Я думала, мой брат убил тебя. Он любит убивать.
Брат. Неррон сомневался, что этих двоих породило материнское лоно.
Шестнадцатая коснулась лица Уилла. Серебряные ногти скрывались под кожаными перчатками.
Глаза из стекла.
– Я заключил с ним соглашение.
Она просто смотрела на Неррона, а ему казалось, что он разговаривает с ножом. С кинжалом идеальной ковки в ножнах из цветного стекла.
Склонившись над Уиллом, она жадно разглядывала его, как кошка – миску с молоком.
– Ужасно глупо, что я должна показывать ему только ее лицо. А ведь у меня есть и другие, гораздо красивее.
Лицо, которое она надела, вновь обернувшись к Неррону, было до того прекрасным, что и про серебряные ногти забудешь.
– Уйди, – сказала девушка. – Я хочу остаться с ним наедине.
Неррон решил прислушаться к предостережению Семнадцатого. Когда у самой двери он оглянулся, Шестнадцатая, нагнувшись к Уиллу, целовала его. Щенку будут сниться сладкие сны.
22Война
Три дня. Маячившие на горизонте горы были уже на земле Украинии, а Джекоб с товарищами все еще не догнали Уилла. Однако недалеко от границы, среди множества следов на грунтовой дороге Лиса впервые напала на след, оставленный меньше суток назад.
Гоилы остановили свой захватнический поход на украинской границе, но это не означало, что по другую сторону царит мир. Казацкие правители вели борьбу за трон, и, когда Джекоб с Лиской, едва перейдя границу, угодили в перестрелку, Джекоб впервые порадовался тому, что рядом с Уиллом Бастард, – хотя по-прежнему не понимал его целей.
Заснеженные и в июне склоны, ущелья, где в темных хвойных лесах даже днем еще висит густой туман… Карпатские горы. Находясь прямо на границе, они, словно крепостная стена, защищали плодородную землю Украинии. Места эти оставались настолько глухими, что Джекоб не знал имен и половины здешних магических обитателей. Не сказать чтобы это больше располагало их к нему. Среди деревьев таились лидерки[15] – призрачные существа, появлявшиеся так внезапно, словно их порождал туман, а прикрытые ветками ямы-западни, из-за которых лошадей приходилось вести под уздцы, вырыли карлики величиной с кошку – местные жители-люди звали их маноками. Из густых крон Джекоба с Лиской забрасывали вороньим пометом какие-то гномоподобные крошки, а сородичи травяных эльфов, каждый не больше шмеля, чьими гнездовьями были усеяны верхушки деревьев, так густо роились над скользкими тропинками, что обнаруживались в одежде и много часов спустя.
Но в непроходимых горах лисица была лучшим проводником, чем Бастард. К исходу третьего дня оказалось, что след, по которому они шли, оставлен здесь часа два назад.
Лиса по-прежнему больше молчала. Вместо того чтобы обсудить, из-за чего она так немногословна, они спорили по пустякам. Это внезапное отчуждение угнетало Джекоба, он ощущал себя до того несчастным, что почти не следил за дорогой и уж тем более не заметил внезапно дунувшего в лицо не по погоде теплого ветра.
Лиска спешилась, потому что в копыте ее лошади застрял камень. Ничего не подозревая, она повернулась спиной к едва заметному среди скал прозрачному силуэту. Одежды Семнадцатого были серыми, как скалы вокруг, а лицо отражало листву и ветви, постепенно становясь таким, какое Джекоб последним видел у него в своем мире. Джекоб закричал, но было поздно. Глядя на него, Семнадцатый схватил Лиску и беззвучно, одними губами произнес: «Война». Он прижал ладонь к лицу Лиски, а когда отнял, лицо ее было уже серебряным.
Джекоб бросился к нему и, вытащив пистолет, в беспомощном отчаянии выстрелил. Неужели он думал, что Игрок сделает свои создания уязвимыми для человеческого оружия? Пули вошли в тело Семнадцатого, как в жидкое стекло.
Лиска уже не двигалась. Джекоб стоял столбом, словно и сам застыл подобно ей. Она уже не двигалась.
Семнадцатый отпустил ее застывшее тело и подошел к Джекобу.
– Вот и встретились. – Он прижал руку к его груди. – Он тебя предупреждал, не так ли?
Джекобу казалось, что даже вдыхает он серебро. Оно парализовало легкие и впитывалось в кровь, но последняя его мысль была о Лиске и о том, что он не сумел ее защитить. И это разбило его сердце на тысячи серебряных осколков.