Не обращая внимания на ошеломленный взгляд Хануты, Лиска отдала ему свой оружейный ремень и нож: все это против Бабы-яги не поможет. С собой она взяла только спасший ей жизнь рушник с вышивкой.
Черепа покрыли ее одежду пятнами огненного света, но к воротам подпустили, и, стоило Лиске протянуть руку, те распахнулись сами собой.
Хорошо это или плохо? Лиска, не увязай в собственных мыслях. Это делает тебя слепой и глухой.
Сверху на нее таращились деревянные лица, и нет, Джекоба среди них не было, но разве это приносило облегчение? Он мог быть дымом, поднимавшимся из трубы на крыше, черной землей у нее под ногами. С каждым ее шагом из земли прорастали цветы. Лиска старательно обходила их. Она перешагивала через улиток, носивших на себе по саду ведьмы свои пятнистые домики, через попадавшихся ей на пути гусениц и сороконожек.
– Кто несет смерть в дом Бабы-яги, сам там и умрет, – щебетали в деревьях у нее над головой птицы.
Лисица их понимала, а вот человеческое ухо не расслышало бы их предупреждения. Лиска не хотела опять сделаться настолько глухой. Она собиралась вернуть свое платье. И Джекоба.
Она постучалась, и венчики покрывавших дверь деревянных цветов тут же закрылись. Ей очень хотелось взяться за ручку, но она подождала, и дверь наконец открылась.
Перед ней стоял ребенок в таком же пестром платье, что и переброшенный через Лискину руку рушник, – девочка лет восьми-девяти (если можно считать ее возраст в человеческих годах). Ведьмы способны принимать почти любой облик.
– Если тебе нужна бабушка, – сказало дитя, словно прочтя ее мысли, – то ее нет. Ох как она разозлилась! Он ее перехитрил, а такое бывает не часто.
Звонкий детский смех совсем не вязался с мрачной избушкой. Внучка Бабы-яги взмахнула рукой, словно поймала что-то в воздухе, и в пальцах у нее появилась золотая нить, не тонкая, какую плетет паук, а плотная, будто скрученная из шерсти. Девочка скользила по нити пальцами, пока та не привела ее к сердцу Лиски.
– Так я и знала. – (Нить исчезла, стоило ребенку опустить руку.) – Это твоя.
Девочка взяла у Лиски рушник и потянула ее через порог. За дверью было темно, но девочка хлопнула в ладоши.
– Эй, чего ждете? – воскликнула она. – Зажигайте свет, у нас гости!
Тут же вокруг нее вспыхнула дюжина свеч, словно зажженных невидимыми руками.
– Принесите ей пирожков и молока! – крикнула девочка. Невидимые слуги повиновались, и Лиска села на придвинутый к ней поближе стул.
«Где Джекоб? Что вы с ним сделали?» – так и вертелось на языке у Лиски, но вместо этого она пила молоко и ела сладкий пирожок, а девочка наблюдала за ней зелеными, как у кошки, глазами. Она подождала, пока Лиска не проглотила последний кусочек и не сделала последний глоток, а потом снова взяла ее за руку.
В каморке, куда девочка привела Лиску, было еще темнее, чем в остальной избушке. Деревянные цепи, опутав руки, шею и ноги Джекоба, приковывали его к стене. Лицо у него было расцарапано и в крови, а сам он – без сознания. На лбу и щеках зияли глубокие раны.
– Парень так и не выдал ей, куда делось твое платье, – сказала девочка. – Хоть она и спустила на него своего ворона. Он просто сделал так, что оно исчезло прямо у нее на глазах!
Лиска попыталась освободить Джекоба от цепей, но те только плотнее сомкнулись вокруг него, однако, когда их коснулась девочка, оковы тут же упали, будто сами собой. Лиса успела подхватить Джекоба. Он пришел в себя, но был словно в оцепенении, и Лиска сомневалась, узнал ли он ее.
– Уводи его скорее, – торопила девочка. – Пока бабушка не вернулась.
Лиска напрягала все силы, чтобы поддерживать Джекоба. О платье она его не спросила: видела по нему, что он вряд ли понимает, кто он и где находится.
– Почему ты нам помогаешь? – спросила она девочку, когда та открывала им дверь.
В ответ внучка Бабы-яги вытянула руку, и в пальцах у нее вновь замерцала золотая нить.
– Золотую пряжу вынуждена уважать даже моя бабушка. Но ей очень хотелось получить твое платье.
Джекоб уткнулся лбом в Лискино плечо. Он едва стоял на ногах.
– Дай ему время, – посоветовала девочка. – Его душе пришлось спрятаться, иначе ворон раздолбил бы ее клювом на куски.
Она сорвала росший у двери репейник и протянула Лиске горсть колючек, а затем достала из рукава носовой платок.
– Когда у тебя за спиной закаркает ворон, бросишь через плечо на дорогу колючки. Если Баба-яга будет преследовать вас и дальше, плюнешь в платок и тоже за спину бросишь. А теперь иди! До ворот тебе придется добраться без меня. Бабушка чует, когда я выхожу из избушки.
Казалось, изгородь с черепами совсем близко, но Лиска с трудом удерживала Джекоба, и ворота будто отдалялись с каждым шагом. Лиска снова и снова шептала на ухо Джекобу его имя, боясь, что он оставит его здесь. Ханута с Сильвеном ждали у деревьев. «Стойте, где стоите», – одними глазами умоляла их Лиска – лисица часто обходилась без слов, – и Ханута, схватив Сильвена за руку, оттащил его назад, когда тот хотел броситься ей на помощь.
Еще пара шагов.
Лиска обернулась.
Внучка яги стояла на пороге, оглядывая деревья вокруг, будто слышала, что бабушка уже возвращается.
Еще шаг. Всего один шаг, Джекоб. Но настрадавшийся пленник был так далеко, что Лиску накрыла новая волна страха: а вдруг он так никогда и не выберется из мрачной избушки, даже если сейчас они сбегут от Бабы-яги?
Пальцы нащупали створку ворот. Лиска толкнула ее ногой, руками так крепко обхватывая Джекоба, что чувствовала, как бьется его сердце.
Девочка все еще стояла на пороге, но лишь только Лиска закрыла за собой ворота, она слилась с резьбой, словно всегда только ею и была – худенькой деревянной фигуркой между резным вороном и старухой.
Пот заливал лоб Хануты, но он ждал, пока Лиска доберется до деревьев. Сильвен молча взвалил Джекоба на плечи.
Они повернули на северо-восток, туда, где лес редел. Ворона они услышали очень скоро. Стоило Лиске бросить на дорогу у себя за спиной горсть колючек репейника, там, достигая верхушек деревьев, выросла колючая живая изгородь. Под гневные вопли Бабы-яги они спешили дальше: через ручьи и топкие болота, через луга с ярко-зелеными кругами в местах, где танцуют русалки. В детстве Лиска видела одну из русалок на ярмарке в Лотарингии. Устроитель поставил ей в клетку ведро воды, но блекло-зеленая кожа русалки напоминала увядшие листья. Отчим просунул сквозь прутья решетки палку, но Лиска вырвала ее у него из рук и помчалась оттуда – прочь от запертых в неволе русалок, лесовиков и чуть ли не умирающих от голода домовых.
Дальше. По чужому лесу под злобные крики ведьмы.
Джекоб по-прежнему не приходил в сознание, и Лиска не могла избавиться от ужасной мысли, что его душу она оставила в избушке, а Сильвен несет лишь пустую оболочку.
Как и предупреждала внучка Бабы-яги, их снова нашел ворон. Лиска бросила платок – и за спиной у них образовалось большое озеро. Ворон собрался его перелететь, но хозяйка позвала его назад. Баба-яга стояла на берегу в платье с такой же пестрой вышивкой, что и рушник, с помощью которого Джекоб спас Лиске жизнь, и глядела им вслед, а потом резко развернулась и скрылась за деревьями с вороном на плече. Возможно, старуха увидела в озерной воде лицо внучки и упрек в ее глазах.
Но Лиса все шла и шла, пока лес окончательно не остался позади, и остановилась, лишь когда перед ними простирались одни поля да луга. Ханута заходился таким ужасным кашлем, что его, как жука, опрокидывало на спину. А Джекоб спал. На поля пришли и ушли крестьяне, а он все спал, а Лиска сидела рядом, спрашивая себя: неужели в том лесу она потеряла все, к чему прикипела сердцем?
Джекоб открыл глаза, когда безлюдные поля давно уже заливал лунный свет, и Сильвен ругался во сне. Несколько секунд Лиска не решалась встретиться с ним взглядом, боясь не обнаружить там ничего, кроме пустоты. Но они его вернули! Возможно, в его глазах читалось теперь чуть больше знаний о тьме этого мира. Возможно, Баба-яга украла у него несколько лет жизни – но душу его не удержала, что, как говорят, проделывала нередко.
Джекоб достал из кармана куртки перо. Лиска сразу его узнала, хотя белый пушок запятнала кровь. Перо человеколебедя. Несколько месяцев назад она сама стащила его из одного гнезда. И заплатила за это шрамом на плече.
Джекоб положил перо ей на колени.
Меховое платье появилось так внезапно, словно воплотилась самая заветная Лискина мечта. Лиса гладила мех, который был ей роднее собственной кожи, а другой рукой утирала слезы.
Все потеряно и обретено вновь.
– Все равно ты не должен был туда возвращаться. Это всего лишь платье.
– Ясное дело, – сказал Джекоб, потирая разбитый лоб. – Всего лишь платье.
Лиска едва не поцеловала его в губы, чтобы ощутить вкус его улыбки. Она чуть не забыла: это запрещено.
31Исчезла
Темная исчезла. Бесследно, будто ее поглотила река, которую она наполнила мертвыми казаками. Можно было подумать, что она никогда и не пересекала границы с Варягией! Однако и кучер почтовой кареты, которую Неррон остановил, безуспешно проискав Фею целых два дня, и деревенский кузнец, и встретившиеся Уиллу с Нерроном этим утром бурлаки – все они клялись, что Темная на пути в Москву, чтобы дать царю целые армии человековолков и человекомедведей. И тогда Варягия одолеет гоилов, и разбойничий Альбион, и горбатого короля Лотарингии. О золотые времена! Описывая их, скрюченный подагрой кучер нес какую-то невнятицу с видом счастливого ребенка. И даже бурлаки на берегу, день за днем тянувшие грузовые баржи по слишком ленивой воде, со ссадинами на плечах и полумертвые от перенапряжения, с тем же восторгом предавались мечтам о славных временах, которые Фея принесет их родине.
Говорят… сказали… кто-то слышал… Неррон хотел бы найти более конкретное доказательство того, что Фея действительно направляется в Москву. Но Семнадцатый все больше терял терпение и каждый чертов день будил гоила еще до рассвета. На плечах Неррона уже остались серебряные отпечатки его пальцев.