Барятинский бросил беглый взгляд на Джекоба, почтил татуировку на шее Сильвена комментарием: «Неплохо. Якутия или Константинополь?» – и, не дожидаясь ответа, сгреб Хануту в объятия, призванные, очевидно, искупить долгое ожидание.
– Прошу прощения… неожиданное приглашение… посол Луизианы… Нигде больше так в карты не поиграешь, но я потерял целое состояние! – Голос у князя был звучный, как у оперного певца – что неудивительно при таких объемах, – и мягкий, как медвежий мех его воротника.
– Где ты потерял руку, друг мой? – воскликнул он, ткнув Хануту в грудь пальцами в перстнях. – Смотри-ка, постарел! Разве ты не искал когда-то источник с молодильной водой?
– Я его не нашел, – угрюмо признался Ханута. – Ну а ты как? Неужели дал искусать себя кыргызским мясным мухам, от их яда, говорят, золотом испражняются?
Барятинский, самодовольно улыбаясь, погладил себя по животу.
– Любопытно! Но нет, это все из-за моих новых зубов. Не поверишь, но они чертовски повышают аппетит. – Тут князь оскалился, как собака, обнажив четыре зуба из бледно-красного карнеола. – Пари проспорил, и пришлось вставить их, когда гоилы потопили флот Альбиона. И знаешь что? Я сделал это с радостью! Я, конечно, разбогател на войне с ними, но пришло время кому-то наконец оспорить владычество островных собак над морями. Только без обид, – прибавил он, взглянув на Джекоба. – Вы ведь родом из Альбиона, не так ли? Один из моих лучших друзей оттуда. Он даже шпионит для вашего короля. Сам он это отрицает, хотя вся Москва об этом знает. Очень жаль. С ним так здорово напиваться. Однажды я пытался уговорить его работать на меня, но он и слышать об этом не желает: родину, видишь ли, любит. Как можно любить какую-то другую страну, кроме Варягии?
Тут Барятинский расхохотался, и Ханута вместе с ним, хотя взгляд старика, как заметил Джекоб, оставался холодным и в нем сквозил расчет.
– Да ладно! Уверен, у тебя есть шпионы и получше, чем он! – сказал Ханута, приобняв единственной рукой могучие плечи Барятинского. – Ну-ка выкладывай, Темная Фея уже в Москве?
Барятинский поправил золоченые запонки на манжетах с раздраженным видом школьника, попавшегося на хвастовстве.
– Фея, Фея… Да кому интересно, где ее носит! – Князь презрительно отмахнулся, едва не лишив глаза одного из слуг. – Для победы над врагом Варягии не нужно никакого колдовства. Не говоря о том, что наш царь не настолько глуп, чтобы нападать на гоилов из-за отставной любовницы их короля. Но будет об этом. Ты в Москве – лучшем городе мира. Как насчет новой руки? Я знаю кузнеца, который делает протезы для всех офицеров, ставших калеками на черкасской войне. Его стальные руки для великого Альберта Хануты куда приличнее, чем твоя убогая деревяшка. У них и пальцы двигаются! А если не поскупишься – он тебе ее даже позолотой покроет.
Ханута посмотрел на князя с таким недоверием, словно тот утверждал, что выращивает руки у себя на грядках.
– Чепуха, – пробормотал он, поглаживая деревяшку, много лет заменявшую ему руку. – Эта убогая штуковина служила мне верой и правдой. Но о каком это друге ты говорил? Шпион… Быть может, я его знаю… – Альберт Ханута так легко не сдавался.
– Его называют Борзой. – Достав из расшитого жилета карманные часы, Барятинский взглянул на циферблат. – Он пытался убедить царя в том, что у него варягские корни. Наглый лгун. Я знаю из надежных источников, что он уроженец Каледонии.
– Борзой? Я знал одного с таким прозвищем, – включился в разговор Джекоб. – Он был лучшим альбионским шпионом в Левонии.
– Вероятно, это он и есть. – Князь пригладил завитые волосы. – Прошу простить, но сегодня вечером царь дает бал. Мне нужно переодеться и обсудить с поваром меню на оставшуюся неделю. Мы в этом доме придаем еде большое значение. – Он одарил Лиску карнеоловой улыбкой. – Возможно, мне потребуется спутница на бал. Жена уехала с дочерями в деревню, она находит Москву утомительной.
Лиска вопросительно посмотрела на Джекоба.
– Сожалею, Алексей Федорович, но мадемуазель Оже поедет на бал со мной, – ответил тот за нее.
– В самом деле? – Барятинский впервые взглянул на него внимательнее. – С какой стати царю оказывать честь приезжему приглашением, которого напрасно добивались некоторые влиятельнейшие жители Москвы? Пожалуйста, без обид, но даже мои кучера одеты лучше.
– Он получит приглашение, Алексей, – сказал Ханута. – Возможно, ты о нем уже слышал. Джекоб Бесшабашный, говорит тебе что-то это имя? Он приобрел репутацию неплохого охотника за сокровищами, что неудивительно: как-никак много лет у меня учился.
– Бесшабашный? Да-да, как же… – Слуга поднес князю фаршированный инжир, и тот засунул одну штучку в рот. – Вы нашли хрустальную туфельку для Терезы Аустрийской. Говорят, она на вас очень зла. И разве наследный принц Лотарингии не назначил награду за вашу поимку? – Тут князь улыбнулся Лиске, словно чувствуя себя обязанным выразить сожаление, что ее будет сопровождать на бал такой неумеха.
Лиска, улыбаясь в ответ, незаметно сжала руку Джекоба, напоминая про их пустые карманы, прежде чем тот даст ответ, который будет им стоить гостеприимства Барятинского.
– Я велел подготовить для вас лучшие комнаты, – сказал князь. – Мой дом открыт… даже для альбионцев, – прибавил он, взглянув на Джекоба. – Каждый день в полдень я поднимаю на крыше флаг, чтобы вся Москва знала, что мой повар закончил работу. Я приглашаю весь город убедиться в том, что нигде не кормят лучше, чем в этом дворце. Иногда я даже не знаю сидящих за моим столом гостей, но жизнь коротка, а наши зимы так суровы! Откуда вы? – обратился он к Сильвену, только что положившему в рот фаршированный инжир. – Надеюсь, не из Альбиона?
Сильвен подавился инжиром, взглядом умоляя Хануту о помощи.
– О, нет-нет, Сильвен из Аркадии, – ответил тот за приятеля.
Барятинский с сожалением оглядел гостя.
– Варварская страна… Эти колонии. Горбуну от них не много радости. Варягия охотно избавит его от этого бремени.
Усмехнувшись собственной шутке, князь поклонился Лисе, когда один из слуг напомнил ему, что пора идти.
– До свидания, мадемуазель, – сказал он, целуя ей руку. – За удовольствие принимать вас под этой крышей я с легким сердцем прощаю Альберту даже то, что он привел сюда альбионца. В Москве много балов, а я отлично танцую. И не теряю надежды.
Ханута едва заметил, что его старый друг вновь оставил их наедине со слугами. Он стоял как вкопанный, уставившись на свою деревянную руку.
– Железные пальцы, – пробормотал он. – И они не заржавеют?
Джекоб обнаружил, что Лиска разглядывает его грязную одежду. Да, чем заплатить за недешевые бальные наряды? Жаль, что Семнадцатый набил серебром его тело, а не карманы. Ханута уже внимательно изучал часы на каминной полке, словно прикидывая, сколько за них дадут на московском черном рынке, когда Лиска сняла с пальца кольцо.
– Вот, – сказала она, кладя его Джекобу на ладонь. – Уверена, прежняя владелица не стала бы возражать против того, чтобы обменять его на бальные наряды.
Это кольцо они нашли в пещере людоеда – когда Лиса убила его, тот как раз полировал оставшиеся от жертв драгоценности.
34Царский бал
Гул голосов, наполнявших зал, напоминал жужжание в гнезде диких пчел, и даже обилие золота на стенах казалось налипшим на них светло-желтым медом. А музыка! В детстве, с закрытыми глазами кружась в лесу, Лиска часто представляла, что танцует на таком балу, и оркестр ей заменяли птичий гомон да шелест ветра в листве деревьев над головой. И теперь ей не терпелось до упаду танцевать в этом дворце, среди малахитовых колонн, которые якобы подарила варягскому царю какая-то волшебница.
Казалось, огромный зал не сможет вместить всех гостей, что потоком все шли и шли через высокие двери. Многие мужчины были в военной форме – самых разных цветов и стран. Лиска видела черные варягские мундиры, голубые альбионские, алые лотарингские и сине-зеленые туркмарские. Дамы с русалкиными слезками и золотыми сеточками в волосах, скрывая лица под вуалями из лотарингского кружева, шуршали платьями из шелка Поднебесной – темно-синими, сиреневыми, изумрудно-зелеными, – расшитыми по подолу эльфовым стеклом и бриллиантами. И все же многие провожали взглядом Лиску, когда она под руку с Джекобом пробиралась в толпе в платье цвета киновари.
– Я бросаюсь в глаза, как пятно крови на снегу, – прошептала она на ухо Джекобу.
– Скорее, как дикий мак в букете искусственных цветов, – шепнул он в ответ и взял два бокала шампанского с подноса в руках одного из слуг. – Ты уверена, что сможешь быть осторожной, пока я предлагаю царю свои услуги? Барятинский наверняка попытается тебя подловить, как только увидит, что я убрался с дороги.
– Ну… если он действительно хороший танцор… – шепнула Лиска, – а если нет, я просто буду наступать ему на ноги. Наш гостеприимный хозяин явно дрожит над своей обувью.
Она танцевала с Джекобом всего один раз, на празднике в одной альбионской деревне. Но только они закружились в танце, как пьяные солдаты подпалили крысиный хвост другу Джекоба, историку Роберту Данбару, и Джекоб, разумеется, тут же бросился ему на помощь.
Ей так хотелось потанцевать с ним – в этом зале, в этом платье, но эльф украл у нее то, что уже почти ей принадлежало. Все было бы не так ужасно, не появись у нее надежда. В последние месяцы они все время были вместе, все чаще позволяли себе проявлять нежность друг к другу… а теперь вот боялись лишний раз и руку друг другу пожать. Лиса слишком хорошо знала Джекоба, чтобы надеяться, что это изменится. Не изменится, пока он считает, что таким образом защищает ее.
Царь очень обрадовался известию о том, что в Москву приехал самый знаменитый на Западе охотник за сокровищами. Он не только пригласил Джекоба на бал, но и пообещал организовать ему экскурсию по своей коллекции волшебных вещей, недоступной для посещения, в отличие от кунсткамер аустрийской императрицы. Лиска поспорила с Сильвеном, что его величество поручит Джекобу поймать Жар-птицу. Ханута же полагал, что царю страсть как хочется заполучить платье Василисы Премудрой с крылышками – многие правители безуспешно пытались завлечь ко двору эту ставшую легендой дочь морского царя. Что бы им ни поручили, оплата наполнит их пустые карманы, а при покровительстве царя они смогут, если Уилл и Фея все-таки не приедут в Москву, беспрепятственно передвигаться по Варягии – что обычно позволено иностранцам лишь избранным, и то со многими оговорками.