Варягский офицер, протискиваясь мимо Лиски, едва не выбил у нее из руки бокал. Он улыбнулся ей, что можно было расценить и как извинение, и как комплимент. Швейцар Барятинского, большую часть времени проводивший за игрой в карты с мальчиками-посыльными, рассказал Лиске, что здешние офицеры умением танцевать гордятся не меньше, чем меткостью выстрелов на дуэлях, и многие из них ездят на бал каждый вечер, а порой и не на один. На вопрос Лиски, неужели они и стреляются каждую ночь, швейцар лишь с гордостью кивнул.
Так много мужчин.
Только оглянись, Лиска, он не единственный…
Но глаза сами выбрали Джекоба, который, похоже, увидел что-то очень неприятное. Лиска проследила за его взглядом. Так и есть. Пять офицеров в серой форме. Барятинский рассказал Хануте, что Кмен в Москве – вовсе не потому, как неустанно подчеркивали гоилы, что его бывшую возлюбленную тоже ожидали в городе, а для того, чтобы заключить союз с царем.
Троих Лиска никогда не видела, а двоих узнала сразу. Присутствие среди них Хентцау ее не удивило. Во время официальных визитов Кмен редко показывался на людях без своего яшмового пса. С женщиной в военной форме рядом с ним Лиска последний раз сталкивалась в гоильской тюрьме. Воспоминания остались неприятные.
Хентцау тоже заметил Джекоба и вытаращился на него, словно не верил своим глазам. Левый, ослепленный солнечным светом, уже побелел как снег. Хентцау что-то сказал другому гоилу и направился к ним. Женщина тенью последовала за ним.
Лиска видела, что Джекоб напрягся. Не каждому выпадает возможность неожиданно встретиться со своим убийцей. Приближаясь к ним, Хентцау улыбался, словно вспоминал о метком выстреле, поразившем когда-то Джекоба в самое сердце. Облаченную в форму тень Хентцау Джекоб чуть не пристрелил в Долине Фей, а потом она за это сажала скорпионов ему на грудь. В лице Нессер ничего этого не читалось, но Лиска чувствовала, ценой каких усилий ей это дается.
Воспоминания. Джекоб изображал невозмутимость так же убедительно, как и гоилы, но Лиску ему было не провести. Ведь это Хентцау сдал Уилла Темной Фее, а самого Джекоба унизил и пытался сломить. Джекоб реагировал на такие обиды агрессией, высокомерием и холодностью, которые поначалу очень пугали Лиску. Тогда она знала его еще недостаточно хорошо, чтобы разглядеть за всем этим попытку защитить свою ранимость.
– А, угонщик самолетов. Или, лучше сказать, человек, который просто не хочет умирать? – Хентцау поприветствовал Джекоба по гоильскому обычаю, прижав кулак к сердцу. Возможно, он хотел напомнить о пуле, которой в этом месте прострелил ему грудь. – Я праздновал, когда мы утопили тебя в Большом проливе вместе с военным флотом Альбиона. Потом говорили, что ты сгорел в Мертвом Городе. Бастард клянется, что видел это своими глазами, но я всегда считал его лжецом.
– А, Бастард… Как он? – В голосе Джекоба слышалось только вежливое равнодушие.
– Откуда мне знать? Он приходит и уходит. Я ему не доверяю: в его жилах слишком много ониксовой крови.
Похоже, Хентцау действительно не знает, кого сейчас сопровождает Бастард. Гоилы стали искать нефритового гоила сразу после Кровавой Свадьбы, и тому, что Неррон до сих пор не выдал Уилла, могло быть множество объяснений. Может, Бастард его не узнал? Или у него свой план мести? Лиска не могла определиться, какое из этих объяснений настораживает больше, знала только, что даже ей невероятно трудно читать по гоильским лицам.
Хентцау окинул Лиску беглым взглядом, подтвердившим ее подозрение: он ее не узнал. Когда они в последний раз встречались лицом к лицу, она выглядела совершенно иначе: совсем ребенок, чумазая, зареванная, уверенная, что гоил застрелил Джекоба. Она никогда не простит Хентцау этой боли.
– Ну и? – Хентцау оглядел стоящих вокруг гостей. – Что же привело Бесшабашного в Москву?
– Ремесло у меня все то же, – ответил Джекоб. – Как и у вас. Но вы, я вижу, обзавелись телохранительницей. Полагаю, дает о себе знать время, проведенное на поверхности. Да и вы далеко не мальчик.
О, с каким наслаждением эти двое вцепились бы друг другу в глотку! Как псы, так и не выяснившие, кто из них сильнее. Нессер пялилась на Джекоба с такой ненавистью, что Лиске очень хотелось заслонить его собой.
– Господин Бесшабашный? – Офицер, остановившийся у Джекоба за спиной, произнес его имя почти без акцента. – Его величество царь Варягии Николай III желает побеседовать с вами о неиссякаемой магии нашей страны.
Хентцау провожал взглядом уходившего с офицером Джекоба. О Лиске он и думать забыл. Джекоб всколыхнул в Хентцау воспоминания не менее горькие, чем сам он пробудил в Джекобе: сбежавшие пленники, угнанный самолет, Кровавая Свадьба, в которой он чудом выжил…
Оркестр заиграл вальс. Гоил, не обращая внимания на Лису, резко развернулся и вместе с женщиной-тенью исчез в толпе. У Лиски отлегло от сердца.
Джекоб уже стоял рядом с царем. Николай III расположился в украшенной цветами ложе в другом конце зала – со своей нынешней фавориткой. Ходили слухи, что в ее жилах течет русалочья кровь. Учитывая зеленоватый оттенок ее волос, в это легко верилось. Мужчину, которому она сейчас улыбалась, Лиска впервые видела в штатском. Кмен, первый король гоилов. Фрак он, вероятно, надел для того, чтобы подчеркнуть, что намерения у него исключительно мирные. При свечах его карнеоловая кожа сверкала, как медь. Лиске безумно хотелось бы знать, что он сейчас говорит Джекобу. Телохранители короля немного нервничали, глядя на столпотворение у ложи. Совсем недавно ониксы совершили еще одно покушение на Кмена, при котором погибли трое из его телохранителей. Неужели король проделал столь дальний путь только ради того, чтобы лично скрепить союз с царем? Или все-таки из страха, что его возлюбленная сделает варягам какое-то заманчивое предложение? «Кмен не знает слова „страх“» – так говорили о короле гоилов даже его враги. А слово «любовь» – знает? А ревность? Или гнев на убийцу сына? Если Фея убийца. Джекоб в этом сомневался, и не он один. Хотя за последние недели много мужчин заплатили жизнью, попавшись ей на пути.
Казалось, Москва затаила дыхание в ожидании Темной, даже в этот вечер, даже в этом зале. И разве найдется более подходящий повод явить себя, чем бал у царя. Всякий раз, стоило церемониймейстеру возвестить о прибытии очередного гостя, все взгляды обращались на двери – и взгляд Кмена тоже.
– Вы позволите пригласить вас на следующий танец?
Перед Лиской склонился офицер в варягской форме, красивый как картинка. Он не единственный, Лиска… Она положила руку ему на плечо. Возможно, танцуя, она с большей вероятностью что-то выведает о Фее, чем Джекоб у царя, который собирался говорить с ним о волшебных сокровищах. Правда открывается порой в самых неожиданных местах.
Заиграл оркестр, и музыка разлилась по залу, как дурманящий аромат, противостоять которому не могли ни Селеста, ни лисица. Красивый офицер не говорил на ее родном языке, не знал и альбионского с аустрийским. На ее вопросы он отвечал молчаливой улыбкой, напоминая Лиске, что она находится в далекой, чужой стране. К сожалению, танцевал он далеко не так хорошо, как Людовик Ренсман, который как-то раз, на устроенном его отцом празднике, обучил Лиску нескольким новомодным виенским па. Ей приходилось прикладывать усилия, чтобы уберечь туфли и подол платья от начищенных до блеска офицерских сапог. А Джекоб все еще стоял между царем и Кменом.
На следующий танец Лиску пригласил министр, оказавшийся куда лучшим танцором, чем красавец-офицер, и свободно изъяснявшийся по-лотарингски. Но узнать от него можно было только придворные сплетни: о новой любовнице царя (очевидно, не той, что сейчас стояла рядом с ним), о лучшем московском портном, о самом знаменитом шляпном мастере… Министр явно полагал, что круг тем, интересующих женский пол, весьма ограничен. Лиске очень хотелось, чтобы оркестр играл громче и музыка заглушала весь этот вздор. Голос министра встревал между струнными и кларнетами, как плохо настроенный инструмент.
Третьим ее поклонником стал адмирал, чьи потные ладони оставляли на красном шелке платья влажные отпечатки. Когда, мокрыми губами запечатлев на ее руке поцелуй, он спросил, где сможет ее найти, Лиска пожалела, что не предоставила танцевать Джекобу и не пошла вместо него разговаривать с царем о сокровищах. И тут рядом с ней кто-то откашлялся.
– Простите… не уверен, что танцую достаточно хорошо, чтобы соответствовать такому платью и такой партнерше… но обещаю стараться изо всех сил.
Борзой почти не изменился и по-прежнему мало походил на шпиона. Он заговорил с ней на ее родном языке, и лотарингский звучал в его устах очень естественно (если Лиска не ошибалась, он знал больше дюжины языков), но каждое слово он окрашивал в цвета Каледонии: ее серо-зеленых каменистых гор, штукатурки цвета бычьей крови на фасадах домов, долин в рубцах от следов великанцев, соленых озер, в которых отражаются руины замков и рыбаков подкарауливают чудища с железной чешуей. Нигде больше нет таких белоснежных от русалкиных слезок морских берегов и долин, где туман рождает воинов из дождя. Лиска любила Каледонию. И Борзой ей нравился. Она была рада встретиться с ним вновь.
Он был одновременно красив и некрасив и строен как кипарис. Это наводило на ошибочное предположение, что прозвищем он обязан своей внешности. Пепельно-русые волосы непослушно падали ему на лоб, и он постоянно откидывал их, когда говорил. В его необычных для каледонца карих глазах читалась почти обескураживающая мудрость и такое же, как у Джекоба, бесстрашие. Возможно, даже более безоглядная удаль, заставляющая забывать как о себе, так и о других.
– Могу ли я узнать, как зовут это чудесное платье и прекрасное лицо?
Лиска ожидала, что он ее не узнает.
– Селеста Оже. А как зовут вас?
Улыбка выдавала, что он явно доволен собой: верно угадал, на каком языке к ней обратиться.
Он слегка обозначил поклон, что говорило о его нелюбви кланяться.