– Теннант. Орландо.
Лиска удивилась. Она ждала услышать какое-нибудь вымышленное имя. Хотя кто сказал, что это не вымышленное?
– Мадемуазель Оже… – Он подал ей руку.
– При одном условии.
Орландо Теннант улыбался. Эта игра ему нравилась. Лиска подозревала, что он все воспринимает как игру. Возможно, даже больше, чем Джекоб.
– И при каком же?
Лиска украдкой посмотрела в сторону Джекоба. Он по-прежнему беседовал с царем, а все внимание фаворитки его величества было поглощено Кменом.
– Тему для разговора определяю я, – сказала Лиска. – Не вынесу больше ни одного танца, если придется обсуждать последнюю моду на шляпки.
Борзой рассмеялся:
– Жаль, это моя любимая тема. Но я постараюсь подыскать другую.
И Лиска оперлась на протянутую им руку.
– И где интереснее служить Уилфреду Альбионскому – в Москве или Метрагрите?
«О, ты знаешь обо мне больше, чем я о тебе! – говорил его взгляд. – Это нужно изменить».
– Служить скучно везде, – ответил он.
Ответ Лиске понравился. Лисица чуяла хитрость, но не вероломство. И никакой злобы. Хотя от Синей Бороды лисица ее тоже не предостерегла. Это воспоминание заставило Лису на секунду отшатнуться, но она быстро взяла себя в руки. Порой она боялась, что никогда уже не сможет полностью доверять прикосновениям или улыбкам мужчин. Даже лицо Джекоба теперь навсегда связано с Красной комнатой.
В свете люстр пол мерцал, как скованное льдом озеро. Оркестр заиграл польку, и при звуках этой музыки Лиске показалось, что в ней бьется второе сердце.
– Правда ли, что царь втайне сделал своей любовницей дочь крепостного?
– О да. Он даже велел выстроить дворец, где прячет ее. У нее чудесный голос, но петь ей разрешено только для него. Всех остальных любовниц он держит лишь для того, чтобы дворяне не думали, что царь предпочел их дочерям дочь крепостного.
Ох, как же хорошо он танцует, просто отлично! Никогда еще Лиска так не наслаждалась своим человеческим обликом.
– А вам понравилась бы такая жизнь? Ну… быть любовницей царя, жить в отдельном дворце… но пленницей любви!
– Мы всегда в плену, если любим. – Лиска произнесла эти слова будто в тысячный раз, а ведь прежде она даже не догадывалась, что об этом думает.
– Вот как? Интересно, что заставляет вас так говорить? Горький опыт?
– Тему разговора определяю я.
– Touché[22]. Мы уже поговорили о господах, которым служим, о женщинах, которых любим… О чем теперь?
– Темная Фея привезет в Москву свое колдовство?
В танце даже шпиону трудно скрыть удивление, однако Борзой сбился с ритма лишь на мгновение.
– Сожалею, но мне об этом известно не больше, чем секретным службам царя. – Он наклонился к ней так близко, что губами почти касался ее уха. – Ответ на этот вопрос я обещал телеграфировать Уилфреду Моржу самое позднее через неделю, но обещаю: вы все узнаете раньше его.
На этот раз улыбнулась она. Ей было легко рядом с ним.
У тебя в танце закружилась голова, Лиска, вот и все.
Она продолжала задавать вопросы, чтобы Борзой, чего доброго, не заметил, насколько важно ей получить ответ только на один. «Какая волшебная вещь в сокровищницах царя самая ценная?» «Правда ли, что у него есть крылатый конь?» «Правда ли, что царь сослал в Якутию двух из своих сводных братьев, потому что те посягали на трон?»
Они танцевали и танцевали. И Борзой рассказывал Лиске о Железном волке и коврах-самолетах в царской коллекции волшебных вещей, описывал ледяные дворцы в Якутии, построенные для ссыльных братьев царя. Рассказал он и о том, как неделю назад московские улицы вдруг сотряслись и царь повелел искать под городом уцелевшего дракона. Лиске ужасно понравилось, с каким разочарованием в голосе Борзой прибавил, что там ничего не нашли, кроме крыс и бомбы какого-то анархиста.
Когда музыканты отложили инструменты, в мире внезапно стало очень тихо. И очень холодно – без руки Борзого на талии.
– Три дня, – шепнул тот. – Дайте мне на ответ три дня. Даже если я и не знаю, зачем вам нужны эти сведения.
Он поцеловал Лису в щеку, и у нее перед глазами снова встал призрак Синей Бороды, но она прогнала его – назад, в его кровавый дом – и заставила себя забыть, что это из-за него желание рифмуется у нее со страхом.
– Смотрите-ка, Орландо Теннант! – Джекоб появился так неожиданно, что Лиска вздрогнула, словно ее взял за руку кто-то чужой. – Неужели утомился от жаркого лета в Метрагрите?
– Джекоб? – Значит, его Борзой помнил. Наморщив лоб, он оглядел Лиску с головы до ног, не веря своим глазам. – Нет. Не может быть!
– Знаю. Она по-прежнему слишком часто надевает мех. Скажи ей, меня она не слушает.
Лиска не могла точно определить, что видит в глазах Орландо. Понимание, которое она там находила, вероятно, объяснялось его родом занятий: ему часто приходится менять имя, облик, каждый раз в новом месте придумывать новую жизнь.
– Боюсь, так просто от этого не отказаться, – ответил Орландо. – Извини, что захватил ее так надолго. Я и правда понятия не имел, что передо мной девушка, которую невозможно представить без Джекоба Бесшабашного…
– О нет, – перебил его Джекоб. – Лиска всегда сама себе хозяйка.
В ответе Джекоба слышались не только гордость и нежность. К ним прибавилось что-то еще. Боль. Раскаяние. Страх. Иди! Ты свободна. Не дай мне причинить тебе боль.
Музыканты поспешно взяли в руки инструменты: царь собрался покинуть зал. Толпа расступилась перед ним, точно стая птиц перед ястребом, и оркестр заиграл гимн Варягии. Проходя мимо Джекоба, его величество кивнул ему. Николай III был выше большинства своих офицеров, с курчавыми темными волосами и профилем, которым гордился бы и изображенный на гербе его страны двуглавый орел. Не только женщины, но и мужчины провожали государя восхищенными взглядами. «Он вновь сделает Варягию великой!» «Он напомнит дворянству, что у нас восточные корни». «Он примирит бедных и богатых и освободит крестьян от рабства». За весь вечер Лиска не услышала о царе ни одного худого слова, но ведь это были его бал и его дворец.
Вслед за Николаем III, кроме его любовницы, зал покинула дюжина его офицеров. И Кмен. Хентцау с другими гоилами присоединились к своему королю уже возле двери.
– Значит, союз гоилов с Варягией заключен на правительственном уровне? – спросил Джекоб. – Твоему работодателю это очень не понравится.
– Да уж, – отозвался Орландо. – Говорят, они преподнесли царю подарок куда более полезный, чем усыпанные драгоценностями мечи, которые ему обычно дарят. Но Москва хранит в строжайшем секрете, что это за подарок. А ты-то чего здесь ищешь? Жар-птицу, молодильные яблоки или череп с изгороди Бабы-яги? А может, причина твоего появления в Москве связана с вопросами, которые задавала твоя спутница?
Ответа Джекоба он дожидаться не стал.
– Надеюсь, Темная Фея еще долго заставит себя ждать, – шепнул он Лиске на ухо. – Если это задержит Джекоба с вами в Москве.
С этими словами Орландо Теннант растворился в толпе.
35Нерасторжимая связь
Там, где ступала Темная Фея, в осоке распускались цветы. Ее целовал дождь, деревья шептали ее имя, но она ничего не чувствовала, кроме нити нерасторжимой связи, ставшей после приезда Кмена в Варягию петлей из золотой пряжи.
Он так близко.
Зачем он приехал? Искушение приказать Хитире повернуть карету и, реализуя собственные вымыслы, все-таки отправиться в Москву было так велико, что от стыда вернулся гнев.
«Поезжай дальше!» – приказывала она себе, пока дождь пропитывал насквозь платье и волосы. Он лил так упорно, будто хотел весь мир превратить в озеро, из которого она появилась на свет. Прочь, прочь от него… Но вместо этого она неподвижно стояла под хмурым, чужим небом, гадая, что чувствует Кмен. Скучает ли по ней? На самом ли деле считает, что это она убила его сына?
Он так близко.
– Надо ехать дальше. – Доннерсмарк утирал с лица дождевые капли. – У меня нехорошее чувство, что кто-то нас преследует.
Кто-то. Можно подумать, она этого не знает! Она видит сны из стекла и нефрита, но какое это имеет значение? Бежит она от Кмена.
Быть свободной. Свободной от них, свободной от него, свободной от самой себя. Поэтому она и села тогда в карету. Юноша, который сейчас следует за ней по пятам, ее нашел. Это она видела во снах, сколько себя помнила. Возможно, если она действительно хочет быть свободной, он должен догнать ее. Она всегда верила, что однажды он это сделает. Что же касается тех, кто его охраняет… их Фея видела во снах очень нечетко, два силуэта из стекла и серебра, едва заметные рядом с темной фигурой гоила, словно умели прятаться от нее. Она знала, кто их послал, хотя ни ей, ни ее Красной сестре прежде не доводилось встречаться с пропавшими эльфами. Много лет назад недалеко от замка, где провела ночь с Кменом, Фея случайно набрела на одну из серебряных ольх. Дерево стояло в снегу, но под ним было душно, как в летнюю ночь, и в шелесте листвы она услышала голос. Он понравился Фее – как многое, что внушало ужас ее сестрам.
И все-таки почему Кмен поехал на восток?
Не ради нее.
Нет.
А если и так, он себе в этом не признается.
Доннерсмарк не скрывал нетерпения, но она все стояла – чтобы искать того, от кого бежала, сердцем, которого у нее не было. Сердце ей дал Кмен. Она ощущала его в груди, когда была с ним.
Уже смеркалось, когда Фея наконец села в карету. Хитира пустил лошадей вскачь, и золотая нить натянулась как струна. Она вздыхала и пела.
Темная Фея приказала своему мертвому кучеру ехать быстрее.
Не из-за серебра.
Не из-за нефрита.
Только из-за него.
36Сама себе хозяйка
С бала они вернулись уже за полночь. Хозяин дома проводил остаток ночи за игрой в карты у лотарингского посла, а Джекоб лежал в кровати из Поющего дерева, которую князь наверняка приобрел в Суоме, и не мог уснуть, несмотря на мелодичные звуки, издаваемые ее резными столбиками. Фея на балу так и не появилась. Она бесследно исчезла, не говоря уже об Уилле. Не было вестей и от Данбара, а царь только через два дня собирался сообщить, зачем ему понадобился искатель сокровищ. Значит, снова ждать. Джекоб никогда этого не умел. Эх, танцевал бы лучше, как Лиска, до упаду. С ней…