черт тебя побери, Неррон, вместе с твоей бастардовой кожей в прожилках – полагался на бдительность зеркальцев и мечтал себе спокойно о сокровищах в Затерянных Городах, о совершенно новом мире, который ожидает его в награду… так, словно оставил мозги в седельной сумке!
Когда в кроне дуба над ним что-то зашевелилось, он опять решил, что это просто ветер пригнал очередной дождь, влажным шлейфом тянущийся за Феей. Но потом раздался пронзительный свист – и с деревьев, подобно бескрылым птицам, свалились они.
Старые небылицы… Ими заражена вся эта страна! Соловей-разбойник, превращающийся в птицу, чтобы уйти от преследователей. Много лет назад один охотник за сокровищами хвастался Неррону, что у него есть флейта, звуки которой, подкрепляя эту легенду о бандите, помогали опустошать целые регионы. Неррон назвал его лжецом. Но люди, окружившие их с Уиллом, не были похожи на бандитов, о которых слагают стихи. Эти были до того грязные, что, вообще-то, их за несколько миль учуешь по запаху! У одного не хватало уха, у другого глаза, и перья на их одеждах явно там не выросли. Они были даже не от той птицы! Разбойника звали Соловьем, а эти олухи понатыкали в лохмотья перья ворон и зябликов.
Их было двенадцать. В день Кровавой Свадьбы Уилл уложил гораздо больше, вытащил саблю и сейчас, но кожа-то у него человеческая. Вдвоем они зарубили троих, а потом лиходеи повалили их на землю. Чувствуя, что ему набрасывают на шею петлю, Неррон стал звать Шестнадцатую и Семнадцатого. Узел завязали так, чтобы веревка свернула им шею не сразу. Чудесно! Негодникам хотелось увидеть, как они будут дрыгать ногами в воздухе! Прежде чем Неррона вздернули, он успел сломать одному из них нос. Уилл раздавил кому-то руку, но вскоре тоже закачался рядом. Щенок извивался, как рыба на крючке – каменная кожа защищала от давления веревки гораздо лучше, – и тело его быстро обмякло. Еще немного, и он задохнется.
Разбойники удалились, прихватив их лошадей. С такими тупыми рожами арбалет в бездонном кисете они даже не найдут. Они еще не скрылись за деревьями, когда пальцы Неррона сомкнулись на спрятанном в рукаве лезвии. Торопись, Неррон. У Щенка шея мягкая. Казалось, он уже почти мертв.
Веревку на руках он перерезал сразу, а вот с той, что на шее, все оказалось сложнее. Она наконец оборвалась, и Неррон, грохнувшись на влажную землю, чуть не сломал себе шею. Когда Неррон перерезал веревку, на которой висел Уилл, лицо у того было синим, оттенка ляпис-лазури, и он упал, как подстреленная дичь. Но, ослабив петлю, Неррон обнаружил, что тот еще дышит. Заслышав за спиной шаги, Неррон решил, что возвращаются разбойники, и схватил первый попавшийся камень, но за ним стоял Семнадцатый. На этот раз он даже не потрудился принять человеческий облик, хотя, возможно, теперь это давалось ему не так уж легко. В лице у него отражался лес, а левая рука, одеревенев, походила на ветку. Шестнадцатая выглядела не лучше. Казалось, она состояла из теней и веток, и с трудом можно было различить, что у нее выросло, а что только отражение. Опустившись рядом с Уиллом на колени, она протянула руку, чтобы погладить его по лицу, но отдернула ее, увидев, что на ней нет перчатки.
– Он умер? – Семнадцатый сдирал пальцем кору с омертвевшей руки.
– Нет. Но это, пожалуй, вряд ли ваша заслуга. – Голос у Неррона был хриплым, как кваканье жабы. Его поразило, что больное горло вообще в состоянии издавать какие-то звуки. – Я напомню тебе об этом, когда в следующий раз спросишь, зачем я вам нужен.
– Да ну?! Почему же мы до сих пор не нагнали Фею? – Когда Семнадцатый злился, в его голосе слышался металлический призвук. – Проводник из тебя никудышный. Посмотри на мою сестру!
Сестру?! С каких это пор у зеркал есть сестры? Неррон склонился над Уиллом и тут же позабыл про боль в затылке: там, где пенька прорезала человеческую кожу, та стала бледно-зеленой.
Нефрит! Еще более совершенный, чем в амулетах, которые можно купить в крепости короля.
Неррон отпрянул, когда Щенок, закашлявшись, сел и стал ощупывать свою ободранную шею пальцами из матово-зеленого камня. Камень уже проступил узорами на лбу и полосками на шее у затылка. Шестнадцатая в замешательстве смотрела на Неррона, но Семнадцатый нетерпеливо манил ее в лес.
Неррон едва заметил, как они скрылись за деревьями.
Бастард не верил ни в бога огненной лавы, которому строили черные гроты ониксы, ни в малахитовую богиню своей матери. Он ничего не чувствовал, переступая порог церкви, какой бы бог в ней ни обитал. На Бастарда не производили никакого впечатления даже мрачные места жертвоприношений, сохранившиеся кое-где под серебряными ольхами или по берегам заросших ряской прудов, где обитали водяные. Но при виде нефрита в коже Уилла Бесшабашного Неррона впервые охватил благоговейный трепет. Нефритовый гоил! Как хорошо, когда сказки становятся былью! Потому-то он и искал сокровища. Чтобы испытывать это чувство. Разве нет?
Щенок искал его взгляд. Глазами, в которых пятнами уже проступало золото. Встав на ноги, Щенок даже двигался иначе. Ловко, как гоил. Как один из них.
Ну и что теперь, Бастард? Но Неррону не хотелось думать. Хотелось только смотреть на него.
– Арбалет у них, – сказал он, хотя и не был уверен, что это все еще важно.
– Ты знаешь, куда они пошли?
Неррон кивнул. Нефрит распространялся дальше. Уилл ощупал разгладивший его щеку камень.
– Я позвал его – и он появился.
– Хорошо, – хрипло сказал Неррон.
Все было хорошо.
43Забытые истории
Для того, кто не любит путешествовать, Роберт Данбар в последние месяцы слишком часто собирал чемодан. Доклады в Бенгалии, Нихоне, а теперь в Тасмании. Он сомневался, что есть смысл читать лекции по истории Альбиона в стране, где половина жителей – насильственно переправленные сюда по морю каторжники. И все же он принял приглашение в надежде найти в этой части света место, где его отец, чистокровный фир дарриг, мог провести остаток жизни, не подвергаясь оскорблениям и побоям из-за своего крысиного хвоста.
Уже через несколько дней Данбар не был уверен, что Тасмания именно такое место: здесь даже с коренными жителями-людьми обращались не слишком деликатно. Он оценил здешнюю погоду (в сыром климате Альбиона унаследованная от отца шерсть неприятно топорщилась), и было приятно побыть вдали от всего, что считалось важным в Лондре и Пендрагоне. Но Данбару недоставало его книг, библиотек Пендрагона, всех тех бесчисленных источников, где веками копились знания для подобных ему жадных умов. После телеграммы Джекоба Данбар ощущал эту нехватку особенно остро.
Ольховые эльфы! Даже в Пендрагоне он не знал бы, где искать их давно затерявшиеся следы. Большинство коллег высмеяли бы его, даже если бы он просто попытался это сделать. Это все равно что искать забытых богов: Зевса, Аполлона, Одина или Фрейю… Существовали ли они вообще? Сам Роберт Данбар ответил бы «да, конечно», но он отвык высказывать такие взгляды вслух. Явно больше шансов было раскопать что-то о зеркальных существах. По описанию Джекоба, все выглядело так, как если бы Изамбард Брюнель вбил себе в голову идею создавать людей и объединился для этого с ольховыми эльфами. Очень обнадеживало, что они называли себя Шестнадцатой и Семнадцатым: это могло означать, что до них где-то остались следы пятнадцати других.
В Альбионе какую-то информацию об исчезнувших эльфах Данбар стал бы искать в Тинтагеле и Камелоте. Там было собрано больше всего книг об Артуре Альбионском и связанных с ним легендах. Легенды и сказки были единственным известным Данбару источником, где упоминались ольховые эльфы. Однако любой историк становился посмешищем, защищая точку зрения, что легендарный король Альбиона на самом деле происходил от феи и эльфа. Большинство из них даже не знали, что ольховые эльфы – совершенно особый вид эльфов. Что же до созданных ими зеркальных существ, библиотекарь исторического факультета в Пендрагоне, выглядевший так, словно несколько десятков лет не знал солнечного света, наверняка напомнил бы Данбару о путевых заметках одного писателя. Почти сто лет назад тот увидел на одном поле в Аустрии посеребренных женщин. А еще Данбар исследовал бы с кем-то из сведущих в ботанике коллег растущую неподалеку от старой городской стены ольху с серебряными украшениями разных веков на ветвях. Но… он не в Альбионе, а в Тасмании, и библиотека недавно основанного университета в Парраматте производила крайне жалкое впечатление по сравнению с печатными сокровищами Пендрагона.
Если бы еще не беспокойство в последней телеграмме Джекоба – ему совершенно несвойственное. Отчасти это беспокойство отражалось, видимо, и в лице Данбара, когда он стоял среди полупустых полок университетской библиотеки.
– Могу я спросить, что вы ищете? Похоже, у вас с этим трудности.
Стоявшая перед ним библиотекарша держала в руках огромную стопку книг, прижимая ее подбородком. Седые волосы она забрала наверх, похоже, второпях, однако, несмотря на книги, умудрялась улыбаться, и эту улыбку легко можно было представить на лице двенадцатилетней девчонки.
– Нет, но, признаться, нужную мне информацию было бы нелегко найти даже в библиотеках нашей с вами прежней родины. По вашему акценту я вижу, что вы тоже родом из Альбиона? Роберт Данбар.
Сгрузив книги на стол, она пожала протянутую им руку, нисколько не смутившись, что та покрыта серой шерстью.
– Джоселин Багеналь. И да, я действительно родилась в Альбионе, меня пароход доставил в эту часть света много лет назад. Можно спросить, что же за информацию вы ищете?
– Свидетельства о существах из зеркального стекла, превращенных в серебро людях и животных, а еще… об ольховых эльфах. – Последние слова Данбар прибавил после некоторого колебания. У большинства людей слово «эльф» ассоциировалось с маленькими, едва ли с палец ростом, травяными и песчаными эльфами, а список и так звучал довольно нелепо.
– Вот как. Забытые легенды.