Людмила поехала на дрожках впереди, с оборотнем в качестве кучера. Черная вуаль придавала ее лицу неповторимое очарование, и Джекоб охотно поехал бы с ней рядом, только чтобы понаблюдать, как одним взглядом из-под вуали она убеждает постовых в том, что безобидна, как овечка.
Необычно прощались они с Москвой: лежа в обитом красным шелком гробу, чувствуя всем телом каждый булыжник и задаваясь вопросом, какую улицу сейчас проезжают. Поистине незабываемое путешествие. Каждый раз, когда карета останавливалась, Джекоб настраивался изображать покойника. Оборотень выбелил их лица пудрой и, чтобы обеспечить нужный запах, в дополнение к трупу, ехавшему в одной карете с Брюнелем, спрятал между гробами трех дохлых кошек. Однако гроб Джекоба так ни разу и не открыли.
Джекоб ясно дал понять, что предоставит царский ковер-самолет для побега Брюнеля лишь в том случае, если с ними полетят и Ханута с Сильвеном. Ханута передал Людмиле через связного, что они с Сильвеном, выполнив обязанности поджигателей, остались целы и невредимы, но прячутся в районе города, слишком удаленном от назначенного места встречи. Это могло сорвать все планы, и поэтому Ахматова приняла условие Джекоба неохотно. Карлица оставалась для него загадкой, но он подавлял желание спросить ее, почему она шпионит в пользу Альбиона, хотя так очевидно любит родину. «Морж хорошо платит», – кратко объяснил Орландо, но Джекобу не верилось, что дело только в этом. Ясно одно: у каждого из них свои тайны, и все они наловчились их оберегать. О том, что Джекоб не собирается переправлять Брюнеля и Орландо в Альбион, знала только Лиска, и где завершится для них эта ночь – на свободе или в тюрьме, – тоже зависело от нее – и от того, получила ли она его сообщение.
Всем останавливавшим их полицейским постам Людмила говорила, что они едут на кладбище на восточной окраине Москвы, но когда проверять стали меньше, кучера изменили маршрут. Дорога сделалась хуже – Джекоб явственно ощущал это у себя в гробу и вскоре даже не пытался угадать, где именно их везут.
Когда карета наконец остановилась и волколак снял крышку гроба, Джекоб увидел старые деревья, обширное, заросшее травой пространство и видавшие виды скамейки на дорожках, по которым, казалось, почти не ходили.
– Парк Привидений, – по-варягски прошептала Людмила, откидывая вуаль. – Сад духов и вот уже двести лет излюбленное место московских дуэлянтов. Здесь умерли многие городские знаменитости. Говорят, кто находит смерть в Парке Привидений, остается здесь навечно. Стало быть, они, видимо, все еще здесь.
Да, они были здесь. Темные дорожки не освещал ни один фонарь, и гуляющие среди старых деревьев фигуры были едва различимы. Они были цвета свежепролитой крови – свидетельство насильственной смерти.
Брюнель ошарашенно уставился на них.
– Не давайте им пройти сквозь себя, – шепнул ему Джекоб. – Если, конечно, не хотите, чтобы какой-нибудь мертвец поделился с вами воспоминаниями. В остальном они безвредны.
Нервным движением отбросив со лба волосы, Брюнель раздраженно уставился на белые от пудры пальцы.
– Чересчур много напоминаний о смерти для одной ночи, – сказал он. – Мне трудно смириться с тем, что когда-нибудь умру. Остальных присутствующих это, похоже, не беспокоит.
Один из духов остановился возле карет, словно они напомнили ему собственные похороны. Людмила хлопнула в ладоши, и красный силуэт исчез, а Джекоб поймал себя на том, что невольно высматривает силуэты из стекла. Однако ветер, надувавший парусами занавеси карет, оставался прохладным.
Ханута с Сильвеном все еще не появлялись, и Джекоб вспоминал все условленные места, где напрасно ждал бывшего учителя. Ханута редко мог точно назвать день недели, не говоря уже о времени суток, и, будучи одним из самых удачливых охотников за сокровищами, на удивление легко терялся. Джекоб надеялся лишь на то, что Сильвен окажется более ответственным.
– Могу я узнать, чего мы ждем? – раздался у него за спиной голос Брюнеля.
– Ковер, – ответила Людмила Ахматова.
57Лети, ковер, лети!
Полицейский, который грубо расспрашивал, откуда и с какой целью она приехала в Москву. Недоверие на лицах постовых при виде дорогого ковра на простецкой повозке. Офицер, который молча изучал списки объявленных в розыск преступников, пока наконец так же молча не дал знак отправляться… Лиске было чего бояться в этой ночной поездке по Москве. Но ни угроза ареста, ни ружья полицейских, наставленные на нее и на мальчишку-кучера, ничего не значили, ведь она скоро увидит Джекоба и Орландо – вот тогда и будет по-настоящему страшно: вдруг оба они станут искать в ее глазах ответ, кого из них она любит больше. Утешало только то, что ответа она уже и сама не знала.
И все же Лиска обрадовалась, увидев вынырнувшие из ночной тьмы кованые ворота Парка, указанного в письме Джекоба. Некоторые из духов, которым Парк был обязан названием, поджидали сразу за входом, словно в благодарность за ночное развлечение. Лошади отважились проехать мимо них, лишь когда Лиска забрала поводья у юного кучера. Ей встречалось в жизни много привидений, и не только в охоте за сокровищами. Еще ребенком она часто видела утопленников, серых, как море, где они нашли смерть. Но солдаты, попавшиеся им с Джекобом на поле одного давнего сражения, были такого же кроваво-красного цвета, как призраки в этом парке.
Живые ожидали у обелиска, установленного в честь поэта, которого застрелил на дуэли любовник его жены. Выходя из кареты, Лиска задавалась вопросом, что думала об этом жена. Джекоб стоял рядом с Ахматовой и человеком, от которого так подозрительно пахло волколаком, что у лисицы шерсть встала дыбом. Орландо прислонился к обелиску, а мужчину рядом с ним Лиска никогда прежде не видела. Вероятно, Брюнель. Странно… его запах совсем не сочетался с внешностью.
Вопрос, кого Лиске обнять сначала, за нее решил Орландо. Шагнув к Лиске, он притянул ее к себе так, словно был уверен, что никогда больше не заключит ее в объятия. Однако первым он произнес имя Джекоба – что без него он закончил бы свои дни в безымянной московской могиле.
Никогда еще Лиска не обнимала Джекоба в таком смятении. Разве можно одновременно любить двоих? По глазам Джекоба Лиска видела: он волнуется, простила ли она ему снотворный порошок, но почувствовала его облегчение, после того как еще крепче обняла его – за слова, которые он написал, но никогда не смог бы произнести.
Джекоб тревожился, что до сих пор не подошли Ханута с Сильвеном. Лиска догадывалась, почему старик не торопится показаться ему на глаза, но промолчала. Джекобу и так будет достаточно тяжело, когда он все узнает от самого Хануты.
Они раскатали ковер, и тот засветился, как будто его краски оживил звездный свет. Он был такой большой, что наверняка выдержал бы и двадцать человек, однако в ответ на вопрос Лиски, не полетит ли Людмила с ними, та покачала головой.
– Я не люблю подниматься в воздух, – сказала она. – Карлики – земные создания. Хотя, возможно, я на какое-то время покину Москву. Его брат, – она показала на волколака, – работает на одного волчьего князя на Камчатке. Уверена, что хорошая шпионка ему не помешает, или, может, кто знает, я там для разнообразия пошпионю для царя? Женщина всегда за любовь, лисья сестра, – прибавила она с улыбкой, которая очень подошла бы лисице. – Мужчины же всегда за власть. Этот урок пришлось выучить даже Фее. Ради власти они предадут нас в любой момент, почему бы и нам не поступать так же? Если бы только сердце от этого не остужалось навсегда. – Она протянула Лиске обтянутую перчаткой руку. – Надеюсь, мы еще увидимся. Береги сердце. Золотая пряжа привязывает крепко, но причиняет боль.
Тут карлица многозначительно взглянула на Джекоба.
Он отправился навстречу двум силуэтам, которые проходили в ворота до того нерешительно, словно ожидали встретить не друзей, а врагов, но охватившее Джекоба чувство облегчения не позволяло ему это заметить. Разумеется, это облегчение не слышалось в его голосе, когда он крикнул Хануте, чтобы они – черт возьми! – поторопились.
Ханута увлек его за собой, а Сильвен тем временем подошел к Лиске. Она заметила, что он хромает. Очевидно, его анархистская ночь не прошла без ущерба, но выглядел он так, будто, несмотря ни на что, отлично провел время.
– Как, думаешь, он это воспримет? – обеспокоенно прошептал Сильвен ей на ухо.
Плохо. А как еще? Лиска не слышала, что говорил Ханута, но могла прочитать это на лице Джекоба. Он изо всех сил старался скрыть разочарование, потрясение, боль, ревность к Сильвену, но не слишком в этом преуспел.
Лиска подошла к нему и встала рядом: вдруг ему потребуется утешение – или придется защищать от него Хануту.
– А что будет с «Людоедом»?
О да, он был в ярости… Обижен, как мальчишка, у которого увели лучшего друга. Ханута, конечно же, делал вид, что ничего не замечает.
– Я дал телеграмму Венцелю. Он может забрать корчму себе. Мы вернемся с полными карманами золота, вот увидишь.
На Сильвена Джекоб старался не смотреть. Он питал к нему симпатию, но в эту минуту явно посылал его ко всем чертям. Или обратно в камеру ольховых эльфов.
К ним подошла Людмила:
– Вам пора отправляться.
Джекоб только кивнул. «Знаешь, что эти двое задумали?» – спросил он Лиску взглядом. И наверняка прочел в ее глазах правду.
Сильвен едва не задушил их обоих в объятиях, не находя ни одного проклятия, чтобы облегчить душу.
– Пошли Венцелю телеграмму, как только доберетесь до места, – попросила Лиса Хануту. Где бы это место ни было.
– Телеграмму?! Ерунда! О наших приключениях вы прочтете в любой газете. – Расчувствовавшись, Ханута всегда становился шумным. Он обнял Лиску почти так же крепко, как Сильвен.
– Береги его, – шепнул он ей. – Ты же знаешь, сам он в этом не силен.
Да, кому, как не ей, это знать. Но если она и дальше будет оберегать его, в конце концов это разобьет ей сердце.
Орландо уже стоял на ковре, изучая узор. Возмож