Он почувствовал, как губы его растягиваются в горькую усмешку, но иронизировал он лишь над самим собой. Вся тоска, гнев, все его многолетнее ожидание – и только ради того, чтобы торчать тут, как артист в спектакле, для которого он годами учил не те слова. И что за сцена для такого представления – лишенный сердца драконий скелет. Более подходящего места он себе и вообразить не мог.
– Быть потопленным ударами самолетов, которые спроектировал отец, – задумчиво повторил он. – Это было бы не лишено иронии, да?
Как он избегает его взгляда. Кажется, даже стал меньше ростом. Разумеется.
– Полагаю, для объяснений слишком поздно?
– Да, это правда.
Он бросит его здесь. Пусть Орландо остается с ним, если хочет. Во имя отечества… или чего другого. Возможно, и поэтому Джекобу всегда было чуждо понятие отечество… потому что у него не было отца. Нет и сейчас. Характерно, что Джон Бесшабашный, чтобы спрятаться, украл имя у самого знаменитого инженера девятнадцатого века. «Он любит выезжать на чужих плечах», – любил повторять дедушка по материнской линии, но Джекоб слишком долго этому не верил.
Он чересчур резко развернулся – боже, как же он зол! – и, спотыкаясь об окаменевшие кости, зашагал прочь, наружу, хотя там по-прежнему лило как из ведра. Брюнель что-то крикнул ему вслед. Джекоб не собирался называть его другим именем. Возможно, год назад он еще спросил бы о чем-то, сказал какие-то слова, но слишком много всего случилось. И найти Уилла важнее, гораздо важнее.
Он ускорил шаг под дождем, за чьей туманной пеленой расплывались земля и небо. Ему было трудно дышать – как будто чужак с двумя лицами крадет у него мир, который он так долго называл своим.
Ноги спотыкались обо все подряд. Спокойнее, Джекоб, не так быстро… Но он пошел еще быстрее. Быть может, понимая, что никогда не бросит то, от чего бежит.
– Джекоб? – Вынырнувшая из дождя лисица поменяла обличье так быстро, словно девичье тело выросло из ее мокрой шерсти. – Что случилось?
Джекоб притянул ее к себе, как в тот раз, когда без нее едва не утонул, нашел ее губы, будто, чтобы не задохнуться от гнева, ему нужно было дышать вместе с ней. Никогда, Джекоб. Отпустив ее, он пробормотал какие-то извинения… но Лиса зажала ему рот рукой. Она сцеловывала дождь с его лица, слезы, гнев, и Джекоб отвечал на ее поцелуи – наперекор эльфу, наперекор обещанию, которое дал себе и ей. Не потерял. Она – его. Только его. Впервые и уже так долго. Это всегда должна была быть только она. Разве этого не достаточно для оправдания?
У них за спиной из мокрых ветвей какого-то дерева взмыл в небо дикий гусь.
61У цели
За окнами ее кареты вновь тянулся бесконечный скупой пейзаж. Море желтой травы, разбивающееся в голубой дали о рассеченные ущельями горы, юрты кочевников и мохнатые лошадки, среди которых паслись верблюды. Люди здесь были черноволосыми и темноглазыми и утверждали, что все они происходят от одной принцессы, родившейся степной гусыней. Казах. Она даже дала их стране название. «Каз» означает «гусь», «ах» – «белый».
Теперь Темная Фея ехала и днем, спрашивая дорогу у каждой реки, каждого ручья и дождя. В ответ они указывали только одно направление: юг. Потом восток. Снова и снова восток. И Хитира гнал лошадей дальше, по стране, чье колдовство казалось Фее настолько чуждым, что она посылала Доннерсмарка в деревни и юрты собирать сказания, потому что многие тайны сохраняются только в них. Она узнала о человеке, который так долго обманывал смерть, что та в конце концов превратилась в змею и укусила его, о золотых людях и волшебной подушке из черного дерева, об орлиных князьях и конных кочевниках – но ни слова о той, кого искала. Хотя о ней много где рассказывали. Фея понимала, что это значит: она приближается к ней. И все же в Фее росло беспокойство, вдруг тот, кто идет за ней, догонит ее раньше, чем она достигнет цели.
А потом – не находя этому объяснений – она вдруг поняла, что наконец отыскала ту, кого загадала.
Хитира почувствовал это еще раньше. Он остановил карету, не дожидаясь приказа.
Между двумя дикими яблонями была натянута огромная паутина, сплетенная искуснее, чем самое дорогое кружево. На ее клейких нитях висели тысячи капель росы, отражая мир вокруг, а паук в середине был зеленым, как кроны деревьев, между которыми он растянул свою шелковую ловушку.
– Уйди с моей дороги, – сказала Фея.
Паук послушался, лишь когда Темная коснулась шестипалой рукой его сети. Он поспешил по нитям наверх, пока его не скрыла листва деревьев, а паутина не осталась перед Феей без стража.
– Ты уверена? – прошептал внутренний голос.
Кто это спросил? Точно не она. Не та, кем она хотела быть.
Фея шагнула сквозь сеть, чувствуя, как рвутся нити и как по коже бисеринками заструилась холодная роса.
62Трус
Сколько раз он безрезультатно экспериментировал с коврами-самолетами, пытаясь применить их магию в своих самолетах, – кто бы мог подумать, что однажды эти попытки окажутся полезными? Чтобы удалить прежнюю настройку, нужно обойти узор против часовой стрелки. Однако Джону едва удалось в одиночку выволочь ковер из-под драконьих ребер, а нужно было поторапливаться: в любую минуту могла вернуться Лиса – с Теннантом или Джекобом. Будет трудно забыть, как сын смотрел на него. В его взгляде было то, чего он никогда не видел в глазах Розамунды, при всем ее разочаровании, – гнев. И решимость не прощать.
Забудь об этом, Джон. Забывать он умел мастерски. Правда, с возрастом это, похоже, давалось тяжелее. Разум Джона все еще продолжал формулировать то, чего он так и не сказал Джекобу, объяснения, оправдания… снова и снова, в бесконечно затейливых вариациях.
Небо над скелетом было зловещего желтого цвета. Проваливай отсюда, Джон. Но куда? В Альбион вернуться он не мог. Даже если Морж все еще жив, Брюнеля наверняка заподозрят в том, что он выдал царю строжайшие государственные тайны. Нет, Джон, конечно, скучал по Альбиону и по своей возлюбленной, но не настолько, чтобы ради этого пойти на многомесячные допросы в подземельях альбионской тайной полиции. Множество стран готовы принять Изамбарда Брюнеля с распростертыми объятиями.
Против часовой стрелки… Ощущение было такое, будто он массирует босыми ногами спину мохнатого зверя. Обходить узор непременно нужно босиком, этому он тоже научился за время экспериментов. Джон заставлял себя ступать как можно медленнее. Ковры-самолеты на удивление своенравны. Согласно одной теории они перенимают характер своего создателя. Оставалось надеяться, что этот не слишком упрям.
Упрям, как его старший сын… Это качество Джекоба всегда восхищало Джона. Розамунда ценила характер гораздо меньше. Эти двое очень часто ссорились. Со стороны легко было понять, что это любя, но мать с сыном все усложняли, скрывая любовь, как будто каждый из них боялся, что другой распорядится ей как-нибудь не так. И неправда, что старший сын похож только на него. Неужели Розамунда этого не видела? Или ее ослепляло куда более очевидное сходство с Уиллом? Господи, воспоминания о ней снова и снова выскальзывают из наглухо запечатанной комнаты его сердца. Как основательно комнату ни запирай, но она остается, а в ней – его утраченная жизнь… Джону нравилось определять это именно так, было в этом что-то трагическое, что-то роковое. Будто не сам он отказался от жены и сыновей, как от костюма, в котором себе больше не нравился.
Куда же собирается лететь Джекоб? Наверняка за каким-нибудь сокровищем, он ведь всегда что-то ищет. А найти отца он никогда не пытался? Один из вопросов, которые Джон мог бы задать сыну, хотя сомнительно, что тот ответит. Гордость – еще одно качество, которое всегда восхищало Джона. В его собственном характере гордость перевешивало тщеславие.
Он уставился на ковер у себя под ногами. Как всегда, Джон. Во всех сложных ситуациях ответ один: бежать.
Но что, если на этот раз он останется?
Что, если вернет себе сына, которого когда-то очень любил? Если расскажет ему про то, как собирал газетные вырезки, и про то, что задания Джекоб Бесшабашный получал в Альбионе только по рекомендации Изамбарда Брюнеля. Быть может, ему даже удастся объяснить Джекобу: его мать он оставил, придя к убеждению, что без него она будет счастливее. Это не вся правда, но тем не менее…
Ладно, ему придется придумать отговорку, почему из памяти ковра стерта цель путешествия. Возможно, удастся списать все на дождь.
Его босые ноги овеяло странным для такого прохладного дня ветром. Он оглянулся на драконий скелет. Неужели тот спустя столько лет все еще излучает тепло? Кости дракона как возможный источник энергии… Джон обулся. Это было бы сенсационным открытием! Ведь эти скелеты находят повсюду.
Казалось, теплый воздух шел со стороны черепов. Первый так и застыл когда-то с разинутой пастью. Сейчас между его зубами что-то шевелилось. Джон резко остановился. Стеклянная фигура. Он видел сквозь нее кости и зубы дракона, серые тучи. Но потом у нее внезапно появилось лицо. Да, фигура все больше и больше принимала вид человека – девушки. Со смешанным чувством ужаса и восторга вытаращившись на возникавшее перед ним существо, Джон нащупал пистолет, который дала ему карлица. Практически не сомневаясь, что пули этому существу нипочем.
Джон отступал назад, пока снова не ощутил под ногами мягкий ворс ковра.
Девушка выпрыгнула из пасти на траву. Глаза. Они были как зеркала. И кожа… она казалась обычной человеческой, но руки были с острыми, как шлифованное стекло, краями и серебряными ногтями.
Но самым странным было лицо. Оно словно бы состояло из сотни лиц. Почти как если бы серебряную пластину снова и снова подвергали воздействию света и каждая полученная фотография растворялась в следующей. Просто дух захватывает. Джон никогда не видел ничего подобного. Казалось, это существо из стекла и серебра породили скорее тот мир и время, откуда он пришел, чем этот. Нет, оно походило на смешение обоих миров – то, о чем он всегда мечтал, но все его попытки объединить технологию с магией с позором провалились. Эта, похоже, тоже не вполне удалась. На лице виднелись ссадины или следы шлифовки, а из гладких, как стекло, плеч пробивались листья.