токого помещика благодаря тому, что один из них пошел к Вещей Ткачихе и попросил оборвать жизненную нить кровопийцы. У Феи наверняка свои возможности, но пока я слышал только, что смертного убивает даже сама попытка найти Ткачиху. Я спросил того крестьянина, как удалось их посланцу выполнить поручение и выжить, и он дал интересный ответ… – (Паук заполз Орландо на палец.) – Он спросил дорогу у шамана. Но не у первого попавшегося…
Орландо поднял палец, и паук повис, раскачиваясь на своей нити.
Лиска смахнула его с руки Орландо вместе с нитью.
– …а у того, который разговаривает с пауками. В конце концов, они с Вещей Ткачихой занимаются одним ремеслом.
– Умная Лиска.
– Может, ты знаешь и где найти такого шамана?
Орландо подошел к двум оставшимся лошадям. Раньше он привязал их к вросшим в землю шейным позвонкам дракона. Одна из них стояла уже оседланная.
– К сожалению, нет, – сказал Орландо, затягивая подпругу. – Шаманы верят не в того бога, которому люди молятся в золотых церквях, а в тех, что обитают в горах и реках. Единственный, кто мне встречался, разговаривал только с воронами. Но не сомневаюсь, что вы двое из-под земли достанете и того, кто общается с пауками. Пообещай мне только одно: если вы все-таки отыщете Вещую Ткачиху, мне действительно хотелось бы знать, что было нужно от нее Фее.
Орландо отвязал поводья от обветшалых костей и перекинул их через голову лошади:
– Я забираю ту, что лучше. По-моему, это справедливо, да?
Лиска не знала, что ответить. «Мне будет не хватать тебя»? Это правда.
Орландо вскочил в седло:
– У тебя ведь сохранилось перо, так? Если он будет плохо к тебе относиться, трижды проведи по стержню пальцем. Я почувствую и тут же отправлюсь в путь. Разумеется, ты можешь позвать меня и просто если он тебе наскучит.
– А если я буду плохо к нему относиться?
– Ну… я очень на это надеюсь. – Наклонившись, он поцеловал ее в щеку. – У нас опасная жизнь, так уж нам нравится, хотя для тех, кого любим, мечтали бы совсем о другой. Не забывай про перо! Когда бы помощь ни потребовалась.
Он направил коня на юго-запад. Лиска не знала даже названий тех стран, что скрывались за горизонтом, хотя наверняка шпионы там нужны везде. Она долго смотрела вслед Орландо. Вот и еще одна частичка души отпала – но Борзой уж присмотрит за ней как следует.
Она нашла Джекоба сидящим на корточках рядом с окаменелым драконьим хвостом. Скелет основательно разграбили, но Альма научила Джекоба некоторым вещам, которые знают очень немногие охотники за сокровищами. Джекоб соскреб с костей мох и срезал ножом с позвонков несколько шипов. Едва ли больше шипа розы, они отлично помогали при переломах костей и разрывах сухожилий. Джекоб спрятал их в мешочек, где у него всегда были с собой лекарства из обоих миров.
– На одной лошади мы быстро не поскачем, – сказала Лиса. – Но я могла бы превращаться. – Некоторое время лисица способна не отставать от бегущей рысью лошади.
– Нет.
– Что – нет?
– Мы поворачиваем назад. – Он выпрямился. – Мы попытались. Ханута прав: Уилл уже не ребенок. Он сам решил прийти в этот мир. Возможно, он действительно хочет вернуть нефрит. А может, собирается отомстить Фее, кто знает?
Джекоб старался не смотреть на Лиску, как обычно, когда пытался ее обмануть.
Она обхватила ладонями его лицо, чтобы он смотрел ей прямо в глаза.
– Мы ни от чего и ни от кого не убегаем. Так будет и впредь, да?
Джекоб взял ее руку и прижал к своей щеке. Как же она его любит. Может, даже еще сильнее, с тех пор как ей больше не нужно это скрывать. Но что, если однажды они предадут друг друга, как Кмен предал Фею?
Сердце Лиски билось так громко, когда он снова целовал ее. Или это его сердце? Она перестала различать их с того самого дня, когда Джекоб вытащил ее из капкана.
64Беззащитный
Паук деловито чинил паутину, за которой исчезла Фея. Чем дольше Доннерсмарк за ним наблюдал, тем больше ему казалось, будто это он сам запутался в нитях. Причудливой сетью оплела его жизнь… Олень приходил теперь почти каждый день. Лео Доннерсмарк вел учет потерянным часам, чтобы хотя бы так вернуть их себе. Но оленя он не учитывал. Когда тот уходил, Доннерсмарк пытался вспоминать, но в памяти всплывали только запахи, образы, вкус травы, учащенное сердцебиение при приближении волка, воспоминания о ветре и дожде – и она. Но сейчас ее не было.
В сеть паука угодил жук. Может, ему просто снится, что это жук-олень? Бессильное жужжание будто наждаком стирало в кровь мозг Доннерсмарка. Наконец он уже протянул руку, чтобы освободить насекомое, но на пути у него встал Хитира.
– Ты ведь хочешь пожить еще немного? Эта дверь не для смертных.
Голос Хитиры всегда звучал будто издалека. Неудивительно для того, кто уже не принадлежит к миру живых. Как можно ради любви решиться стать порхающим насекомым, бесплотной тенью самого себя? Доннерсмарк никогда еще так не любил.
Разговаривать с мертвым привыкаешь, а путешествие было долгим. Доннерсмарк узнал, что Хитира женился в восемь лет и что его невеста умерла молодой. Принц рассказал ему, как встретил Фею, и описал места, где родился и умер. Но каждый раз, когда Доннерсмарк спрашивал его о другой стороне, о стране мертвых, Хитира улыбался и рассказывал о зеленых попугаях, которые гнездятся в храмах его родины, о своих ручных слонах и реках, вымывающих из человеческих сердец боль и вину.
Жук больше не жужжал. Паук оплетал его своей нитью, пока тот не стал походить на кокон бабочки. Жизнь и смерть до жути схожи! А ведь раньше Доннерсмарк и не замечал… Может, это открыл ему олень? Он ненавидел, когда эти двое – человек и животное – пересекались. Она наверняка высмеяла бы его за то, что он все не прекратит беспомощное сопротивление. Вернется ли она когда-нибудь? Что, если нет?
Напомнит ли ее мертвый кучер Доннерсмарку его имя?
65Вещая Ткачиха
Озеро Вещей Ткачихи оказалось намного больше того, что породило Темную. И по берегу его не окаймлял лес, только бесчисленные лужицы стоячей воды среди тростника, в которых отражалось ночное небо. Их было так много, что они напомнили Фее глаза паука, через чью сеть она сюда прошла.
Между стеблями камыша и над водой тянулись сети его госпожи. В нитях этих сетей переплелись все краски, которыми играет жизнь: надежда, страх, счастье, беда… любовь и ненависть. Узор знала только Вещая Ткачиха. Она знала все узоры. В этой стране ее называли Такуси, но имен у нее было не меньше, чем сетей.
Очень старая, без начала и конца, она соткала себя сама из пряжи ночи, волосы – из лунного света, кожу – из звезд.
– Что ты делаешь здесь, сестра, ничего не знающая о смерти? – Голос звучал так, будто тысячи пальцев перебирали струны вселенной.
– Мне нужна твоя помощь, – ответила Темная Фея.
Вещая Ткачиха превратилась в стаю черных лебедей. Хлопая крыльями, они опустились на воду, и самый крупный принял облик женщины. Ее тело состояло из нитей – черных, как ночь, белых, как смерть, и прозрачных, как паутина. Она легко ступала по воде, но, когда вышла на берег, Фее пришлось смотреть на нее снизу вверх.
– Ты напрасно проделала долгий путь. – Глаза на тканом лице были круглые и черные, как у восьминогого стража. – Я не в силах тебе помочь. Ты хочешь перерезать то, что не позволено разрезать никому.
– Я знаю, – ответила Темная. – Но взамен я дам тебе ту единственную нить, которую ты не в состоянии выпрясть. Освободи меня от золотой, и одна из трех нитей моего бессмертия станет твоей.
Вещая Ткачиха вздрогнула, а может, это просто ветер прохватил ее тканое тело.
– Твоя сеть ослабнет, если взять из нее одну нить. А ты хочешь убрать сразу две.
– Дай мне вместо нее другую! Красную, синюю, зеленую… хоть белую, но только не золотую.
– Замену тебе придется выпрясть самой. Я не создаю ни узоров, ни нитей. Я только переплетаю их.
Ножницы она носила на шее как ожерелье – золотые, серебряные, ножницы из дерева и слоновой кости. С цепочки она сняла золотые.
Вещая Ткачиха щелкнула ими, как клювом.
– Это ослабит тебя больше, чем ты думаешь.
– Знаю, – сказала Темная. – Режь.
66Как много можно потерять
Шаман, который говорит с пауками… Два встретившихся им охотника знали старика, который беседовал с ящерицами. Один священник рассказал им о мальчике, который умел разговаривать с огнем (при этом священник с беспокойством оглядывался по сторонам, словно боялся рассердить такими историями своего бога). Дни пролетали за днями в этой стране, где прошлое казалось куда более живым, чем будущее, и Джекоб то и дело ловил себя на желании не найти паучьего шамана, а вместо этого бесконечно странствовать с Лиской, все дальше и дальше, пока они не окажутся в каких-нибудь землях, где ничего не знают ни о феях, ни об ольховых эльфах.
Никогда еще он не был так счастлив.
Счастья не омрачала даже мысль о том, что он бросает на произвол судьбы Уилла. Так легко было наконец поддаваться этой любви. Лиска укрощала даже гнев, который вновь разжег в нем отец. Если бы только не было так страшно: теперь Джекобу есть что терять.
Они впервые спали вместе в заброшенной пастушьей хижине, где их вынудила сделать остановку гроза. И эти подаренные непогодой несколько часов среди немытой шерсти и ржавеющих ножниц для стрижки овец вобрали в себя месяцы и годы томительного ожидания в страхе – только бы не поцеловать, не коснуться до боли родной кожи. Они были очень далеко от всего, что могло пробудить воспоминания, и казалось, будто это еще одна их самая первая встреча. Лошадь фыркает, тычась мордой в остатки овечьей шерсти, снаружи гроза, шелестит дождь. Джекоб старался удержать все это в памяти, словно драгоценности, которые он наденет на Лиску, когда бы они ни принялись вспоминать этот первый раз.