Несмотря. Какое замечательное слово. В нем столько свободы. Смелости. Надежды.
– Эльф получил, что хотел, – прошептал Джекоб. – Может, отстанет от нас на время. Но я не буду на это рассчитывать. Обещаю, я обязательно что-нибудь найду. Какое-нибудь колдовство, которое защитит тебя от него.
– Нет, – прошептала в ответ Лиска. – Мы найдем его вместе.
Джекоб зарылся лицом в ее волосы. Он целовал ее, будто это могло помочь ему забыть мертвую Фею. И Уилла, и отца, и эльфа, который получил, что хотел.
– Давай удивим Хануту и Сильвена, – предложил Джекоб. – Мы сможем добраться до Камчатки раньше, чем они успеют сесть там на корабль.
Звучало это чудесно.
Так же чудесно, как украденное время в хлеву деткоежки или пастушьей хижине. Или драгоценные минуты на берегу, когда они выжили при потоплении альбионского флота. У них мастерски получалось воровать время. Везде. Вместе. Но она не могла позволить Джекобу сбежать. Ему не будет от этого хорошо.
– И когда ты решишь повернуть назад, как думаешь? – спросила она. – Завтра? Послезавтра? Кто знает, возможно, дня три неизвестности ты и вытерпишь. А потом спросишь меня, могу ли я еще выйти на след Уилла, хотя он и ушел далеко вперед.
Джекоб промолчал – его обычная манера признавать ее правоту. Никогда не позволять другим забывать, кто он. Видимо, если любишь, принимаешь и это.
Неподалеку от Феи, чуть в стороне от других ее мотыльков один порхал над ручьем, оставленным в траве последним дождем. В воде плавало что-то блестящее. Нагнувшись, Лиска выловила запутавшуюся в травинках… золотую нить.
Видимо, Фея все-таки нашла Вещую Ткачиху.
Лиска обвила влажную нить вокруг запястья, и мотылек опустился ей на плечо. Темные крылышки мерцали, словно присыпанные золотой пыльцой.
Джекоб стоял рядом с Феей. Он знал ее имя, и за это она пыталась его убить. Но она же и вернула ему брата, и спасла их всех в день Кровавой Свадьбы.
Когда они взяли след Уилла, мотылек полетел за ними. У Лисы не хватило духу его прогнать.
73Нет
Слышал ли он от остальных хоть слово благодарности? Кто-нибудь сказал: Игрок, ты был прав? Разумеется, нет. Воин, Книжник и все помощники-по-ту-сторону-зеркала… все они слишком увлеклись подготовкой их возвращения. А кто нашел Уилла Бесшабашного? Кто сплавил магию этого мира с их магией, чтобы они хотя бы отчасти сумели переместить себя за зеркало? А Гуисмунд – это что, его идея? Нет! Воину понадобился рыцарь! Рыцарь! Кто сказал, что бессмертие защищает от глупости?! Аполло нанял конкистадоров, Книжник – папского шпиона. Не говоря уже о всех этих карликах, дупляках и деткоежках, которых на протяжении веков подкупали сторонники помощников-по-ту-сторону-зеркала. Отстали они от жизни, вот что, безнадежно отстали – и в мыслях, и в мечтах. Но он не позволит им забыть, кто положил конец этому изгнанию. О нет.
Просто нелепо, до чего он волнуется. Неужели и остальные так нервничают? Он даже не знает, вернулся ли уже кто-нибудь из них. Все они скрывали, где держат зеркала, так же тщательно, как свое настоящее лицо. И все, разумеется, пытались найти зеркала других, но обычно без особого успеха. У Книжника одно почти наверняка во Фроне, а у Воина – в Нихоне.
Для своего возвращения он выбрал самое старое зеркало, изготовленное еще из первой воды, которую они украли у фей. Те очень долго этого не замечали…
Игрок провел пальцами по великолепной раме. Лилии на ней до того походили на настоящие, что в их чашечки то и дело по ошибке залетали насекомые. Другого столь же талантливого серебряных дел мастера найти так и не удалось. Волунд. Жизнь его закончилась печально. Этот мир оказался ему совсем не на пользу.
Стекло между идеальной формы серебряными цветами явило Игроку его настоящий облик. Зеркала без него не пропускают. Большой недостаток, но все попытки изменить это правило были тщетными. А еще остальные эльфы настаивали, чтобы Игрок дал свое лицо Семнадцатому – ребяческая попытка наказать брата за то, что протолкнул собственную идею. В конце концов, Воин отдал свое Шестнадцатой. Огорчительно, что этих двоих они потеряли, но Игрок всегда считал, что шансы выжить, выполняя миссию, у них ничтожно малы.
Восемь веков изгнания. Восемь веков в чужом мире.
Он поднял руку.
Этот мир был добр к нему.
Что о другом можно было сказать не всегда. В этот миг, которого он так мучительно долго ждал, казалось, будто за зеркальным стеклом собралось все, что есть там тягостного и неприятного: забытые поражения, давние враги, ожидавшая его там отсталость, ужасы последних дней…
Нет, Игрок.
Он прижал руку к стеклу.
Домой…
На несколько секунд он прикрыл глаза, прислушиваясь к собственному дыханию и ощущая, как меняется вокруг него пространство, его простор и глубину. Запах ему не понравился. В воздухе пахло потерянным временем, поражением и прошлым, забытым настолько, что оно полностью утратило вкус. А еще пахло стихиями фей – землей и водой.
Открыв глаза, Игрок увидел хорошо знакомые вещи, которые слишком долгое отсутствие хозяина сделало чужими. Ужаснее всего в изгнании то, что родина становится мечтой, приукрашенной и очищенной от всего плохого в ней. Но возвращаешься ведь не к образам, которые лелеял все эти века, а в реальность, а она в сравнении с романтизированными картинками видится убогой.
Серебряные колонны, балкон, люстры, пол из стекла… Каким все это кажется пыльным, каким старомодным. Вчера… Найдется ли более безжалостное слово?
Его шаги гулко отдавались в пустом зале.
Когда-то он безумно гордился этим дворцом. Трогательно. Теперь гордиться трудно, сравнивая его со стеклянными башнями, которые касаются облаков.
Игрок, остановившись, схватился за лоб.
Что такое?
Кожа над левой бровью словно содрана. Пальцы нащупали шершавый струп. Нет, это не струп.
Чуть ли не с поспешностью смертного он вытащил из кармана свой зеркальный глаз.
Но да, вон она лежит. Прекрасное тело уже стало распадаться на цветы. А теперь давай покажи мне ее сестер! Вот оно, озеро. Засыхающие деревья, мутная от умирающих лилий вода. Никаких признаков жизни. Неужели проклятие умирает медленнее, чем они? Да. Должно быть, так.
Игрок вернул медальон в карман жилетки – одежда другого мира, к ней он тоже чересчур привык – и уставился на свою правую руку. На тыльной стороне ладони выскочили крошечные шершавые пятна.
«Нет!»
Игрок произнес это вслух, в своем пустом дворце, где стоял такой затхлый, такой тяжелый запах их стихий – воды, земли, где он был наедине со своей яростью и всем своим бессмертным разочарованием.
Какая-то последняя малая частичка… Неужели это возможно? Что от них все же осталась какая-то последняя малая частичка?
Он провел рукой по лицу, шее – ничего. Пока ничего. Успокойся. Проклятие снято, Игрок, иначе ты бы давно превратился в дерево.
Но что-то от них, видимо, уцелело. Что, если эта последняя искра нашла хранителя? Кого-нибудь из их мертвых любовников, смертных слабаков, считавших фей неотразимыми.
Игрок снова достал медальон, но тот показал ему лишь ее распадающееся тело и картины, которые он уже видел.
Нет.
Нет!
Он не отступит.
Он отыщет то, что от них осталось. Что бы это ни было.
Он создаст новых существ, еще лучше. Бессмертных, неутомимых, более ужасных, чем все, что когда-либо выходило на охоту в этом мире.
О, он сам себе не нравился, когда терял терпение.