Мне нечем было его достать. Его палец дрожал на спусковом крючке. Я слышал ток его мыслей. Они визжали, как подранки, но сила вытекла из руки. Человек поднялся на холме во весь рост, закинул винтовку за спину и исчез.
11. Наш отряд
«Бежать, – стреляло в голове то одиночными, то лупило очередями, – бросить всех, маму, мама? Ты не сможешь… Просто беги! Бежать». – Ноги отбивали ритм, иногда сбивались, шли вразнобой, дыхание пылало в груди, как газовый факел, жар вырывался изо рта и опалял губы, те растрескались и казались мне ракетным соплом, я не разбирал дороги, крутить головой стало мучительно, шея отказывалась ворочаться, обзор сузился до длинного коридора с мутными стенками, в который, как в гигантский пылесос, меня затягивало, я спотыкался, уже шел, не бежал, где-то автоматически сворачивал, иногда прижимался к стене, выжидал, кого-то пропускал, но сам не смог бы ответить, кого, прятался, полз по дренажной трубе под дорогой, дыхание завяло, шелестело в горле, как комок бумаги, который я не мог ни проглотить ни отхаркнуть, да и черт с ним, я вовсе могу не дышать, руки, в какой-то момент я долго не мог поверить своим глазам, стоял и зачарованно разглядывал ладони, кожа выбелилась до блеска, пропали линии, отпечатки, полностью ушел пигмент, вены протыкали кожу едва заметным пунктиром, а под ногтями билась, свернувшись в шарики, темная кровь. Когда я сумел от них оторваться и поднял голову, я без удивления обнаружил, куда пришел – голубое рассветное небо встречало меня над водонапорной башней Джесопов.
Я встал перед ней, оглушенный. Судьба взяла под челюсть и дернула вперед. Я запищал, засучил ногами, но сука держала крепко.
– Слыхал, малой? – спросила она пропитым, сиплым голосом. Над миром, горячая, как луна, взошла физиономия Нормана Джесопа.
– Там стреляли, – затряс он головой, с губ его срывались липкие ленты слюны и повисали на подбородке, как качели на цепях. – Убивали! – Он воздел правую, жутко сухую и какую-то дырявую, руку и тут же, затянувшись, смачно притушил об нее окурок. – А мы что же?
Он ждал ответа, по-птичьи склонив голову набок и моргая огромным желтушным глазом. Мне не хотелось его рассматривать, так похож оказался старик – да, с чего же, ему от силы сорок! – на обитателя боен, но дикость лезла в глаза, перла, растопыривала их вопиющей своей безобразностью. Старший Джесоп стал подлинным уродом. Горе высушило правую половину его тела, превратило в скверно обтянутый кожей скелет. Левая цвела, здоровешенька.
– Малой, – дернул меня за ворот и повторил: – Мы-то что?!
– Не отсидимся, – понуро выдохнул я. Мои первые слова с резни на складах. Как я оказался у башни? Она, конечно, ближе к складам, чем дом Половца.
– Воооооооот. – Джесоп встряхнулся, как собака, голова моя дергалась и дрожала, отворота куртки он из рук не выпускал. Внезапно он рванул меня на себя и носом уткнулся мне прямо в щеку, я зажмурился, ожидая какого-нибудь дерьма, но он лишь плюнул мне прямо в лицо. – Не вздумай драпать, малой. Не смей!
И когда я вдруг оказался на свободе, я не стал драпать вовсе не из страха. Норман Джесоп уже шагал прочь. На его сутулой спине, одетой в изодранную куртку, я прочел все нужные мне знаки. Стрелка, какие мы рисовали на домах, играя в байкеров-свиней. У него на спине красовалась дыра точь-в-точь как эта стрелка. Путеводная звезда. Единственный выход из моих внутренних боен. Я выдохнул, чувствуя, как остро болят синяки и ссадины, и отдался Судьбе.
Ночь закончилась.
С сознанием моим творились чудные штуки, но они не казались жуткими или удивительными. Я смотрел на все со стороны, мы с отцом стояли на обочине и пялились на нас с Норманом, как зрители в картинной галерее, задник получился невыразительным и терялся в размытой акварели утра, действие раскручивалось медленно, плоское и вытянутое, нас с Джесопом показывали сбоку, вот мы влезли на танк, у того с корнями вырвана башня, по песку за нами волочатся провода, как отрубленные хвосты. Норман исчез внутри, машина загудела, как элетропечь, начала разворачиваться, и картинка поехала вокруг меня, точно светлый, едва наметившийся голубым, холст рассвета проматывали на внутренней стенке барабана, осью которого был я. Отец крепко взял меня за локоть и шепнул на ухо: «Не дури, главное», спрыгнул с брони и похромал куда-то прочь, я пытался повернуть голову, окрикнуть его, но зрение опять туннелировалось, куда бы я ни посмотрел, взгляд мой упирался строго в водонапорную башню. Хренов внутренний оператор взял четкий прицел.
Мы с разгону протаранили одну из ее опор. Джесоп высунулся из дыры в корпусе и потряс кулаком:
– Водички не хотите, сучьи выродки?!
Башня кое-как стояла, и Норман сдал юзом, бортом своротив еще две опоры. На нас медленно летело блестящее полотно воды. Я поднял руки над головой и коснулся ее ткани. Намотал на кулак. Подергал из стороны в сторону, оторвал клок. Я принялся хлестать по низвергающемуся потоку ладонью, отбивая выпады воды в стороны. Она отлетала, я рассекал ее, сжимал, комкал, пока не разодрал пальцы о коровий зуб. Он вонзился мне в перепонку между большим и указательным пальцами. Я заорал и улетел с борта машины. Джесоп сидел на рычагах и не заметил моего падения.
Стоя на коленях, я слушал, как гудит колокол моей оглушенной головы. Впереди, в паре сотне ярдов опомнился Норман, танк пыхтел и одышливо кидался в небо вонючим дымом.
– Малой, – донеслось сквозь гул. – Малой!
Я поднял голову. Между мной и танком стоял Тод. Он весь перекосился, череп скривило набок, будто шея у парня стала резиновой и повисла ниже правого плеча.
– Ноги вырву! – ярился Джесоп, он вылез из танка и ковылял мне навстречу. «Бай-бай», – сделал мне пальчиками Тод, я не успел понять, что он задумал, когда Норман налетел на него, схватил за плечо и, раздавая тумаков, потащил к машине.
– Говорил тебе, не драпать? Не драпать! – Тод вывернул голову так, чтобы она смотрела пустыми глазницами строго на меня. С каждым ударом Джесопа череп дергался. Я не сразу сообразил, что так он надо мной смеялся.
Норман исчез в танке. Тод вцепился руками за поручни.
– …матерью, – донеслось изнутри машины. Танк взревел и прыгнул вперед. Они поехали за моей мамой.
Не верил, что в моих венах осталась хоть капля отчаяния. По всему телу прокатилась цепная реакция. Зашипело, взорвалось, взрезало от низа живота до горла, всадило клешни в потроха души и потащило наружу.
Дорогу по щиколотку залило водой. Я рухнул на колени, потом на руки. Я хрипел, матюги клокотали во рту, внезапно горячие, острые.
Что мне делать?!!
Я больше не мог. Обрушился лицом вниз. Грязь приняла меня и сомкнулась над головой. Дыхание билось в глотке, но грязь заполнила мой рот и ноздри, залепила глаза и уши. Она стала моей первейшей подругой, заменила мне мать. Она готова была удушить меня, а я хотел сдаться. Бог мой, как я хотел сдаться!
Зуб все испортил.
Эта тварь вывернула мне руку и заставила орать от боли. Я давился грязью – мама, не отдавай меня, пожалуйста! – но жрать ее было хуже, чем дышать, я встал на локти и ногтями принялся сдирать с себя земляную маску.
Зуб распорол мне лицо в кровь.
– Чего тебе?! – завопил я и размахнулся, чтобы вышвырнуть его прочь.
«… свезли не туда, – из кулака донесся голос Нормана Джесопа. Я поднес руку к уху, слышно стало заметно лучше. – Да ты слушаешь меня, гаденыш?! Что покрупнее оставили в трейлерном парке под брезентом… Сгодилось уродам, а мне уж тем более сгодится!»
Перед глазами появилось его размытое перекошенное лицо, я смотрел откуда-то снизу, в узкую, криво прогрызенную щель, пока не понял, что вижу Джесопа из пасти коровьего черепа. Сквозь дыру от недостающего зуба.
Я вновь попытался отбросить зуб. Тот намертво застрял у меня в ладони. По запястью текла маслянистая, полная желтых и коричневых сгустков, жидкость. Этим я стучал сейчас в сердце, это гнал по жилам. Дерьмовая жижа вместо крови.
«Глушить не буду, – предупредил Норман, выбираясь из танка, мужчина потянулся к Тоду и сдернул его с брони, – подмогнешь мне. Да и на шухере кто-то стоять должен!»
Они остановились!
Мой шанс.
Я вступил с собой в ожесточенную перепалку: шанс на что? Догнать их и сказать Джесопу… показать ему… Да он мне не поверит, он не видит, кто такой Тод на самом деле. Или ему плевать?!
Пасть коровьей головы дернулась и принялась раскачиваться в такт шагам Тода. Я узнал место. Они бросили танк примерно в четырех сотнях ярдов от ангара, в котором когда-то хранили бензовозы и длинные фуры. Теперь там ничего не должно было быть, строительные леса, опоры, быть может, разобранные краны.
Тод и Джесоп подкрадывались с задней стороны ангара, шли через пустырь. Он напоминал морское дно, усеянное ящиками и контейнерами, катушками из-под кабелей, пластиковыми бочками и прочим строительным мусором. Будто огромные медузы, колыхались скопления полиэтиленовой пленки. Двое двигались скрытно, но спешили. Море кипело вокруг них, отравленное, жаркое.
Руки опустились. Дудки! Они просто повисли плетьми, дохлые макаронины. Зуб дернулся в ладони, играя в стрелку компаса, указуя путь. Я вцепился в него зубами, раскачал и выдернул. И так, как собака с палкой в пасти, побежал.
Я не чувствовал ног, но знал, куда лететь. Я ослеп, все заслонила собой картинка из пасти черепа, но зуб вел верно.
Бег вышиб из меня сомнения. Буду колебаться позже, когда раскрою башку Тоду и схвачу за руку Джесопа.
По ангару бродили люди. Злые, вооруженные люди. Ими засеяли это поле, чтобы кроты не рыли нор, чтобы бродяги вроде меня оставили урожай в покое, чтобы стрелять, а потом спрашивать. Шаги их звучали устало, шаркающие, вялые шаги. Кто-то зевал, другие откровенно разговаривали в голос.
Я осмотрелся, насколько хватало обзора сквозь череп на голове Тода. Ангар был забит под потолок. Сюда согнали трейлеры мормонов, некоторые взгромоздили один на другой, колеса почти со всех сняли. Большую их часть свалили горой, другую нанизали на толстые балки и огородили ими часть ангара. Именно туда крались Джесоп с Тодом. Там высились ящики или цистерны, затянутые брезентом. И в самом конце ангара в потолок смотрели ракеты.