– Есть новости о Мисте? – поинтересовался банкир, когда поезд остановился на станции в Ипсвиче, – как человек спокойный, он терпеть не мог перекрикивать стук колес.
– Сэндер пишет, что два раза едва не поймал его, причем дела существенно пошли в гору с тех пор, как вы дали отставку Диверу.
– Ничего удивительного. Дивер был сообщником Миста и держал его в курсе всех ваших шагов. Но замешан тут и еще кто-то.
– Некое третье лицо?
– Да, третье лицо. – Тернер кивнул. – Я слежу за этим делом, Дик, и не считайте меня старым жирным ослом, как это может показаться. Тот чек обналичил не Мист и не Дивер. Если поймаете Миста, то вместе с ним скорее всего попадется и этот третий, некий странствующий рыцарь финансового рынка. Попомните мои слова.
В этот миг поезд тронулся, и мой друг погрузился в мирный сон, продлившийся до самого Саксмундхема.
– Как понимаю, – сказал мой компаньон, очнувшись, – наша прекрасная Мадемуазель выйдет замуж за Альфонса, едва тот получит назад свое состояние?
– Видимо так, – отозвался я, и Джон Тернер снова закрыл глаза, состроив странную гримасу.
На станционном дворе Лоустофта мы обнаружили Альфонса Жиро. Тот с удобством расположился на высоком сиденье охотничьей коляски. С переменным успехом, иллюстрируемым потоком французских восклицаний, молодой человек пытался управлять породистой упряжной, которой почему-то пришла в голову прихоть пятиться, огибая угол.
– Тут только что детей из воскресной школы провожали в Ярмут, – пояснил маленький француз. – Был марш с духовым оркестром – слишком громко для нас! Тпру, le petit[111], тпру! Мы такие нежные. О, bonjour[112], месье Тернер! Как дела? Ну же, мы стоим, стоим!
– Не уверен, – с сомнением протянул банкир. – А я никогда не сажусь в то, что движется.
При помощи нескольких бездельников, придержавших коня, мы ухитрились взгромоздить нашего дородного друга на сиденье рядом с Альфонсом, тогда как я с багажом устроился сзади. Мы припустили вперед со скоростью и креном, явно окрылявшими нашего возницу, и в ходе вояжа по узкой Хай-стрит несколько раз спасались от катастрофы только чудом.
– Какое наслаждение править таким конем, – радостно изрек Альфонс, когда мы миновали маяк и наш скакун перешел на резвую рысь.
– Не сомневаюсь, – сказал Тернер. – Только в следующий раз я возьму кэб.
В усадьбу мы прибыли как раз к обеду и были встречены нашими дамами у дверей. Люсиль, помнится, была мрачна, зато виконтесса пребывала в превосходном расположении духа.
– Так значит, новости верны, – воскликнула она, не дожидаясь, пока мы слезем.
– Да, мадам, эти чудесные новости совершенно правдивы, – отозвался Тернер.
И не покрывая головы, на манер второй своей родины, пожал дамам руку на манер родины первой.
Говорили мы по-французски, потому как Джон Тернер усвоил его в совершенстве. За обедом было много разговоров: банкир рассказал нам о Париже много такого, о чем не писали в газетах. Ему довелось пройти через настоящее испытание, которое он выдержал с честью благодаря трезвой голове и железным нервам. Впрочем, о себе финансист распространялся мало, посвятив все свое внимание делам виконтессы. Всякий раз, когда с губ его срывалось мое имя, Люсиль хмурилась.
После еды все проследовали в сад, который простирался от мрачного старого дома до берегового обрыва, а по обеим сторонам был защищен двойным рядом приземистых и искривленных зимними ветрами шотландских елей – все деревья клонились к западу, странным образом напоминая человека с поднятыми плечами и колыхающимися руками-ветками.
Но в пределах сада нам всегда удавалось выращивать простые цветы, испокон веку привыкшие к британской почве. Они радовали глаз и наполняли воздух ароматом свежести.
– Ваш сад неизменно напоминает мне английский характер, – проговорила мадам, коснувшись моей руки, когда мы проходили мимо окна столовой. – Немного цветов, зато изобилие мощных надежных деревьев.
К нам подошел Альфонс, сразу пустившийся описывать восточный шторм – совершенно обычное в наших краях, но новое для него, и достаточно величественное зрелище. Дело в том, что ветер налетает на дом и утесы, набрав разгон на просторах Северного моря.
Люсиль и Джон Тернер неспешно прогуливались рядом по узкой тропе, идущей от дома к валу вдоль обрыва, покрытого скудной растительностью, способной прижиться на песке и под постоянной моросью соленых брызг.
– Как здорово, что можно с кем-то поговорить по-французски, – сказала Люсиль, когда они отдалились от нас.
Девушка не одела ни шляпы, ни перчаток, и я видел, как солнце играет на ее волосах
– У вас есть Альфонс Жиро, – напомнил Тернер.
Люсиль пожала плечами.
– И Говард время от времени наезжает, – добавил банкир.
Получив разрешение закурить, он нырнул в карман жилета за перочинным ножом, чтобы обрезать кончик сигары.
– Какой толк говорить по-французски с тем, кто понимает все как англичанин, – выпалила девушка.
– Вы не любите англичан?
– Только честных, месье, – сказал Люсиль, глядя на море.
– Вот как?
– Знаю, знаю! – нетерпеливо воскликнула Мадемуазель. – Вы из числа защитников Говарда. Они так многочисленны и так готовы отстаивать его. Вот только сам за себя он никогда не говорит.
– Тогда давайте рассмотрим эту тему подробнее, – предложил Джон Тернер, спокойно попыхивая сигарой.
У Люсиль подобного намерения не было.
– Это мистер Говард просил вас – как мою мать и иногда Альфонса, – вести за него войну и расхваливать передо мной?
Банкир ответил не сразу, и Люсиль потеряла терпение.
– Ну же?
– Просто пытаюсь вспомнить, как давно Дик упоминал при мне ваше имя. Месяца три назад, кажется.
Молодая француженка шла, высоко вскинув подбородок.
– Что вы имеете против него? – спросил мой друг после недолгого молчания.
– Мистер Говард пришел к нам из вашего дома. Заявился к отцу, сказал, что беден, но, как он сам признался потом мне, то была надуманная причина, просто предлог. А от мистера Гейерсона я узнаю, что он действительно беден. Сдается, мистер Говард полагает, что чувства женщины можно купить за деньги.
– Все эти факты имеют объяснение, Мадемуазель.
– Ну так объясните мне их, месье!
– Пусть сам Говард это сделает, – предложил Тернер, стряхивая пепел с сигары.
– Объяснения мистера Говарда меня не интересуют, – отрезала Люсиль. – У него никогда не поймешь, чему верить. Так богат он или беден?
– Это зависит от его желания.
Девушка язвительно рассмеялась.
– Дик мог бы стать богатым хоть завтра, если бы внял моему совету, – буркнул толстяк.
– Какому же, месье?
– Жениться на деньгах и женщине, которую не любит.
Пройдя еще немного в молчании, они вышли к земляному валу, воздвигнутому против ветра, словно против вражеской армии. Пройдя по мостику, пересекающему насыпь, пара расположилась на одной из скамеечек с внешней стороны. Под ними простирались, уходя в обе стороны, чистейшие пески – отмели Кортона.
– И почему Говард не принимает вашего совета?
– Потому что он упрямый идиот, каким был и его отец. Это все отец виноват – он поставил сына в такое дурацкое положение.
– Не понимаю, – промолвила Люсиль.
Джон Тернер закряхтел, закидывая ногу на ногу.
– Тем не менее, все просто, Мадемуазель. Отец и сын поссорились. Старый Говард, такой же твердолобый, как Дик, вбил себе в голову, что его отпрыск должен сочетаться браком с Изабеллой Гейерсон. Много денег, смежные земли – короче говоря, вечная история. Дик, достойный сын своего родителя, отказался наотрез, и полетели пух и перья. Дик, опутанный долгами, наплевал на угрозу старика лишить его наследства и отправился в Париж. Изабелла ему никогда не нравилась, как и идея пожертвовать своей свободой ради округления родовых имений. Это его собственные слова, Мадемуазель. А в Париже с ним произошло нечто, о чем вам, полагаю, известно лучше меня.
Он посмотрел на Люсиль. Та срывала с насыпи стебельки травы. Глаза девушки блестели, но она не говорила ни слова.
– Когда Говард-старший умер, – продолжил банкир, – выяснилось, что этот вспыльчивый старый дурак составил именно такое завещание, которое составляют вспыльчивые старые дураки на радость авторам романов и адвокатам. Он оставил Дика без гроша, если только тот не согласится жениться на Изабелле. Говоря вашему батюшке, что беден, Дик не вышел за границы правды, хотя руководствовался в данном случае собственными интересами. А утверждая в разговоре с вами обратное, молодой человек исходил из того, что эта ссора, как и многие прочие, будет в конце концов улажена. Он переживал, что ввел в заблуждение вашего батюшку, и хотел облегчить совесть. Смерть отца поменяла все, выставив нашего юного друга лжецом со всех сторон. Думаю, вы, Мадемуазель, прекрасно знаете, что вовлекло его в такую неприятную ситуацию.
Люсиль не собиралась признавать сей факт.
– Вы забываете об Изабелле! – возмущенно заявила она. – И вы, и мистер Говард.
– Эта дама не позволит нам так с собой обходиться, моя дорогая леди.
– А разве она обязана ждать, сложа руки, пока мистер Говард будет решать: женюсь или не женюсь?
– Дело тут не в ожидании, – возразил Тернер. – Дик определился давным-давно, еще при жизни отца, и Изабелла наверняка знает о его решении. Да и посудите сами, Мадемуазель: любят они друг друга, как полагаете?
– Нет.
– Существует ли какая-нибудь причина, заставляющая их быть несчастными, если они того не хотят?
– Изабелла не может быть несчастнее, чем сейчас, хоть и хорошо скрывает это.
– Вот как? – задумчиво протянул банкир. – Любопытно почему?
Люсиль пожала плечами. Она явно не могла или не хотела ответить.
– Слишком много денег? – предположил Тернер. – Когда у женщины есть много денег, ей всегда хочется заполучить то, чего купить нельзя.