Изабелла сидела, прижав к коленям неподвижные белые ладони, и смотрела в сторону калитки, ставшей причиной нашей давней ссоры. Лица ее я не видел.
– Мой отец совершил глупость, составляя завещание, от которого не могло последовать ничего, кроме бед, – продолжал я, твердо вознамерившись выговориться. – И я стал бы подлецом, принеся ваше счастье в жертву своей алчности. Или, вернее, попытался бы пойти на такое. Вы могли бы счесть своим долгом согласиться, попроси я вашей руки ради денег. Хотя никогда не скрывали своего мнения обо мне. Вы знаете все мои недостатки и беспощадны к ним более, чем кто-либо другой. Требовать от вас такой жертвы – поступок, достойный настоящего негодяя.
Девушка по-прежнему не шевелилась, дыхание ее снова сделалось размеренным.
– И вот я пришел поговорить, как старый друг со старым другом, как если бы мы были мужчинами.
– Но это не так, – ответила Изабелла с горьким смехом. Бог весть, что именно имела она в виду.
– Будучи поставлены перед необходимостью жениться против нашей воли, мы оказались в невыносимом положении. Я даже не думал никогда о вас в таком свете – о любви к вам то есть. Вы тоже давали понять, что, разумеется, не любите меня. Напротив…
– Разумеется, – эхом прозвучал ее насмешливо-усталый голос. – Напротив.
Я остановился и сидел, подбирая слова. Потом снова собрался с силами.
– В таком случае мы поняли друг друга, – произнес я, стараясь говорить непринужденно.
– Да, – отозвалась она. – Мы друг друга поняли.
Я встал, поскольку говорить было больше не о чем, но все же ощущал некую недосказанность, оставшуюся между нами.
– И мы снова друзья, Изабелла?
Я протянул руку, и после недолгого замешательства ее пальцы опустились на мою ладонь. Они казались ледяными.
– Да, полагаю, что так, – промолвила девушка, и губы ее дрожали.
Медленно, с какой-то неохотой зашагал я прочь. Путь мой лежал через калитку, где четырнадцать лет назад произошла глупая ошибка, и, взобравшись на нее, я обернулся. Изабелла сидела на скамейке боком, закрыв лицо ладонями и уткнувшись в спинку. Похоже, она плакала. Минуту или две я простоял в нерешительности. Потом, вспомнив, как неприятен ей, я медленно пошел к конюшням и разыскал свою лошадь.
Глава XXVСнова в Париже
Le courage commence l,oeuvre et…[115]
Тем же вечером мы с Джоном Тернером покинули Хоптон. Я уезжал с тяжелым сердцем, как, впрочем, всегда, когда приходилось расставаться с Люсиль. Но нас ждала работа, а необходимость действовать – лучшее противоядие от печальных мыслей. К тому же дела наши непосредственно касались Люсиль. А как показывает опыт, мужчина, отдавший свое сердце, никогда не старается так, как служа женщине, которая его получила. Ни одно другое занятие не доставляет ему такой радости.
Прибыв в Лондон, мы отправились ночным поездом на Париж, пересекли Ла-Манш на пароходе, набитом французами, которые переждали тяжкий час своей родины подальше от ее берегов. Следующее утро застало нас в Париже. Джон Тернер смотрел в окно кэба. Воистину, не было в истории города, столь опустошенного и разрушенного.
– Чертовы дураки! Проклятые идиоты! – бормотал себе под нос мой спутник.
Мне кажется, каждая обгоревшая стена и каждый разбитый памятник образовывали жестокий рубец на его сердце.
Оставил Тернера в его апартаментах на Авеню д’Антан, я отправился в квартал Сен-Жермен. В мои планы входило вселиться в Отель де Клериси и подготовить его к возвращению дам. Консьерж, как выяснилось, был убит во время одной из вылазок, а его жена, наделенная быстрым умом своих соотечественниц, придумала способ спасти особняк. Как только была провозглашена Коммуна, она предложила сдать большую его часть под квартиры для офицеров Национальной гвардии.
Эти господа – один бравый капитан, как мне сказали, торговал в мирное время мясом для кошек, – вели себя как подобает военным, оставив на атласной обивке кресел отпечатки грязных сапог. У них имелась привычка кидать окурки и спички на ковер, они истыкали несколько картин и забрызгали стены винными пятнами, но забота о собственных удобствах заставила их воздержаться от нанесения дальнейшего вреда, а этот можно было исправить за несколько дней.
Консьержка сварила мне кофе, и пока я поглощал его, принесла телеграмму. «Сэндер сообщает, что нагнал Миста в Ницце. Дождитесь меня. Выезжаю дневным почтовым. Альфонс Жиро».
Весь день я потратил в интересах мадам, собирая слуг. Те рассеялись по городу за время войны и Коммуны, опасаясь, видимо, быть обвиненными в симпатиях к аристократам.
Вечером я встретил на Северном вокзале Альфонса Жиро. Тот петушился и щеголял палкой из британского дуба, которую заготовил, по его словам, для спины Миста.
– Вряд ли дойдет до того, что мы будем колошматить друг друга тросточками для ходьбы, – заметил я.
Мы перебрались на Лионский вокзал и отбыли ночным поездом в Марсель. То была вторая моя ночь в дороге, но я был крепок тогда, да и сейчас, слава Богу, посильнее многих своих сверстников.
– Завидую, вы проспали всю ночь! – воскликнул Альфонс поутру, когда наш поезд мчался по долине Луары.
– Естественно.
– А я вот не сомкнул глаз – ведь каждый миг приближает нас к Мисту. Нет, Дик, вы не охотник.
– Лучший охотник тот, кто сохраняет трезвую голову, – сонно парировал я.
В Ниццу мы приехали после обеда. Уже от мостовой веяло нестерпимым жаром. На станции ко мне подошел человек и, приподняв шляпу, спросил мое имя. После чего вручил письмо, которое я прочитал в ту же секунду.
«Податель сего следит за Мистом в Ницце. Я перекрываю пути отхода на Вентимилью и Коль ди Тенде. Мист очевидно намеревается встретиться со своим сообщником в Генуе. Он приобрел два билета на пароход, отплывающий оттуда в Буэнос-Айрес в субботу».
Письмо было без подписи, но почерк принадлежал моему хитроумному агенту Сэндеру. Дела принимали скверный оборот для месье Миста. Я видел, что Сэндер думает исключительно о деньгах и планирует схватить обоих воров. Податель письма, француз, рассказал, что следит за Мистом, который остановился в старинной гостинице «Шапо-Руж» на набережной Массена и выдает себя за путешествующего коммерсанта.
– Месье должен слушаться меня, – сказал француз. – Таково распоряжение мистера Сэндера. Не исключено, что у Миста при себе лишь часть похищенных денег.
Мы отправились в «Отель де Англэ» и зарегистрировались под вымышленными именами – не стоило пренебрегать ни единой мерой предосторожности. Альфонс в своем рвении хотел было назваться англичанином, но я урезонил его, сказал, что любая комнатная муха ни на секунду не усомнится в истинной его национальности. Тогда он позаимствовал имя друга, уехавшего в Пондишери. Данные нам инструкции предписывали не покидать пределов гостиницы, и остаток дня и вечер мы провели в полной бездеятельности. Жара стояла ужасная, и центр города буквально вымер. Даже половина магазинов закрылась.
В постель я отправился рано и почти уже заснул, когда в дверь постучали. Это был коллега Сэндера. Войдя в комнату, он отпустил приведшего его портье. Привлеченный шумом, на сцене появился Альфонс, вынырнувший из дверного проема, разделяющего наши комнаты.
– Быстрее, господа, одевайтесь! – сказал агент. – Я тем временем выложу свои новости. Наш клиент, – продолжал он, одновременно исполняя роль камердинера, – выехал ночным дилижансом на Сен-Мартен-Лантоск. В состоянии ли господа проделать сорок миль верхом ночью?
– Мы мужчины или школьницы? – яростно заявил Альфонс, сражаясь с воротничком. – Отвечайте же, мистер полицейский!
– Другого способа, кроме как ехать верхом, нет, – продолжал коллега Сэндера. – Это шестьдесят километров, из них тридцать по горам. Дилижанс имеет быстрый ход, ни одна повозка за ним не угонится. Он мчится на рысях там, где любой частный экипаж плетется как улитка. Вы нанимаете лошадей и берете наших злодеев теплыми. Hein![116]
И он подкрепил высказывание жестом, красноречиво иллюстрирующим успешную поимку.
– У меня есть обычай проверять, уютно ли спится моему клиенту ночью, – доверительно продолжил наш собеседник. – И вот вечером отправляюсь я в «Шапе-Руж». Господа знают этот отель: выходит на реку, вино – превосходно, канализация оставляет желать лучшего. Оказывается, нашего друга нет. Забрал багаж. Мист исчез, фюить! В восемь он был, точно знаю, а в десять исчез. Никаких следов. Этот человек собирался в Италию, так. Парохода нет. Остается одно. Дилижансом до Сен-Мартен-Лантоска, это в пяти милях от границы, в начале долины Везюби. Потом пешком через перевал. Это всего лишь тропа, да еще покрытая сейчас снегом. Пересечь самую дикую часть Северной Италии, чтобы попасть в Энтрак. Оттуда поездом через Кунео и Савону в Геную. Спрашиваю в конторе дилижансов. Все как я думал. Мист в дилижансе. Сейчас он… – агент извлек часы, – где-то между Ла-Туретт и Леваном. Время половина двенадцатого. Дилижанс отбыл с опозданием на двадцать минут. Наш друг имеет два часа и десять минут форы перед вами, господа.
Вместо ответа мы лишь ускорили сборы. Наш приятель, стоит заметить, здорово помог нам, ибо обладал не только хорошо подвешенным языком, но и проворными пальцами.
– Лошади ждут нас на улице Парадиз. Совсем рядом. Спокойная улица. Добрые кони. Принадлежат двум моим приятелям из конной жандармерии, которые сейчас в увольнении. Если придется, оставьте их в «Отель дез Альп» в Сен-Мартене, и пришлите мне весточку. Если лошади пострадают, то джентльмены, думаю, не оставят в накладе моих товарищей?
При этих словах Альфонс, одолживший у меня накануне денег, извлек две банкноты по пятьсот франков и сунул их агенту.
Пока мы спешили к улице Парадиз, наш осведомленный друг знакомил нас с особенностями дороги.
– Это дорога на Леванс. Месье ее знает? Ладно, не важно. Говорят, ее построили много веков назад, еще до римлян. Она идет вдоль берега реки, потом разделяется. Надо держаться левее, через деревню Сент-Андре. Два километра спустя путник оказ