ранить, а более всего – от мужа… И когда Катерина проговорила все это, сняла с шеи цепочку с рыбкой и передала ходившей за нею монашке – та вскрикнула и отшатнулась: ей показалось, что не умирающая слабая Катерина приподнимается со своего ложа пред нею, а ухмыляющийся бородатый мужчина, который был ликом темен и весьма ужасен… Но то, видать, показалось монашке – на ложе лежала сама Катерина, только мертвая… И наказ ее выполнила подруга слово в слово – Олена с радостью приняла чей-то тайный и столь прекрасный дар, даже до слез растрогалась! И стала она жить с Водопьяновым в богатстве и довольстве – много ценного отдал за нею отец, в том числе и полный сундук золота. Водопьянов не просчитался! Только до содержимого того сундука не дотрагивался он – берег до поры, и лишь, изрядно выпивши, поднимался к себе в каморку тайную, где хоронил сундук, отпирал его и копошил ручонками в чудном злате… Стал он пить без просыху и спустя всего три годка помер от белой горячки… И как при смерти был, все кричал: «Уйди, сгинь, Катерина!» А какая такая была та Катерина – про то только один его старый слуга и догадывался… А слуга его – Дормидон – шибко грамотный был, в монастыре сызмальства воспитывался, покуда монахи его в мир не отпустили – пострига принять он не захотел; вот этот-то слуга подробнейшим образом всю историю записал, а потом передал запись свою в Новодевичий. Там и сохранилась она. Он и далее тоже все описал… покуда жив был. Как Олена двойню родила и померла при родах. А отходя, повелела детей наречь по фамилии Даровацкие – в память бесценного дара безвестной монашки, который полюбился ей пуще всего другого, – ночами напролет любовалась она золотой играющей рыбкой в свете свечей, втайне от мужа… А не то – враз бы он признал, какова была та золотая рыбка, что страшнее чумы, и кто была тайная та дарительница… А еще завещала Олена передавать ту рыбку по женской линии, в память о наказе той, что ее подарила. И, стало быть, перешла она к ее дочери, Наталье. А сын Олены Димитрий повторил путь отца – влюбился без памяти в красавицу сироту, рощенную под присмотром монашек Новодевичьего монастыря. И девица та была Катеринина дочь Мария. Димитрий же не весь был в отца – взял бесприданницу в жены, благо у самого богатства хватало. Вот и сталось, что Катерина, того не зная, навлекла проклятье свое на родную дочь! Ведь та принадлежала теперь к проклятому роду… Но мало того, молодые и не догадывались, что были они единокровными братом и сестрой, жили в смертном грехе и от кровосмесительного того союза еще наплодили детей… Так и перешло проклятое то наследство к первым в Москве Даровацким. И как ни чудно это, но никто в роду не пустил в оборот золота из злосчастного сундука, не отдал сокровища в чужие руки! Знали ли потомки Оленины про тайну заклятья страшного – смертного Катиного заклятья, про которое ведал один слуга Дормидон, коий, помирая, передал записки свои в Новодевичий монастырь?.. То ли знали, то ли не ведали – только род их и воистину нес на себе печать проклятья – все мучились страшно, страдали от несчастной любви, впадали в немилость царскую, нищали и разорялись внезапно, шли по этапу в ссылку или внезапно чахли и умирали от неведомого врачам недуга… От такой неизвестной болезни сгорел и благодетель мой, Павел Андреевич. А перед самой кончиной повелел все сие изложить на бумаге, бумагу сложить поверх золота и драгоценностей в тот треклятый сундук, крепко-накрепко запереть и закопать под полом круглой залы здесь, в подмосковной усадьбе… Чтобы, ежели, не дай Бог, кто-то клад сей отроет, бежал бы от него как от огня, жизнь свою и детей своих сберегал… Что я доподлинно и исполнил, оставаясь преданным слугою Господа нашего и благодетеля моего, да обрящет он Царствие Небесное. Ныне и присно и во веки веков. Аминь!»
– Подпись тут неразборчива – с краю бумага рассыпалась, – закончил Алеша. Некоторое время они молчали, глядя друг на друга, не в силах обсуждать прочитанное… Вера, поймав в зеркальце свое отражение, вспомнила, что в ушах ее все еще вдеты бесценные изумрудные серьги. В этой горячке она о них совсем позабыла! Так же молча Вера вынула серьги из ушей, завернула в салфетку и положила в бардачок возле теперь бесполезной карты.
– Круг замкнулся, – сказала она пересохшими губами.
– Да… он замкнулся на нас! – подтвердил Алексей. – Все повторяется. И от судьбы не уйдешь! Вот что следует из этого предупреждения, посланного для нас из стародавних времен.
– Нет, неправда! Мы все-таки кое-что изменили: вспомни письмо отца – рыбка сгинула, клад тоже пропал, а значит, наш род освобожден от заклятья. А теперь едем!
– Да, пора. Дома, говорят, и стены помогают! – кивнул Алексей, поворачивая ключ в замке зажигания.
– Но мы поедем не домой.
– А куда же? – Он удивленно уставился на нее.
– На подворье Валаамского монастыря – к отцу Александру. – И Вера, перехватив его недоумевающий взгляд, добавила: – Я вчера была у него. Случайно… Словно кто-то привел меня, вот… как к тебе. И я все ему рассказала.
– Что «все»? – Его удивление все возрастало.
– Про нас! – Она протестующе мотнула головой. – Не выспрашивай меня сейчас! Пожалуйста… У меня все это не укладывается в голове. А он нам поможет. Он велел, как только с кладом покончим, сейчас же к нему!
– Зря ты мне ничего не сказала! – Алексей нажал на педаль газа, аккуратно вывел машину с обочины на шоссе, переключил скорость и понесся к Москве…
Ровно в двенадцать ночи Вера с Алексеем звонили в дверь квартиры отца Александра на Пречистенке. Отец Александр нисколько не удивился ни их визиту, ни столь позднему часу вторжения, – взглянув на них, посеревших от усталости, еле держащихся на ногах, перепачканных глиной, он все понял. Казалось, что он понял не только то, откуда они к нему явились, – он знал обо всем, что с ними произошло, вплоть до последнего потрясения – содержания попавшего к ним послания… Они готовы были поклясться, что священник был ясновидящим! Им такое было не дано, да и к лучшему – уж больно опасными казались теперь попытки приблизиться к сокрытому от людей тайному знанию…
Отец Александр провел своих поздних гостей в комнату, предложив им сначала помыться и перекусить. Они, поблагодарив, отказались – сильнее всего было в них сейчас желание говорить с ним, слушать его – некое шестое чувство говорило обоим, что отец Александр посвящен в какую-то самую важную тайну их рода, о которой они не знали!
– Ну что ж, дорогие мои, поздравляю вас – вы победили!
Священник стоял перед ними, высокий, прямой, сложив руки на груди. Гостей же он усадил в кресло и попросил монашку, приставленную вести его домашнее хозяйство, приготовить для них крепкий кофе.
Вера с Алексеем глядели на отца Александра во все глаза, и на устах их замер вопрос: в чем же была их победа?..
– Прежде всего, вы выполнили волю Владимира Андреевича, а это победа, потому что исполнить его волю вам было немыслимо трудно по известным мне обстоятельствам. Однако вы с собой справились!
Алеша быстрым и незаметным движением пожал Вере руку, – они сидели рядком на диванчике, откинувшись на целую груду вышитых шелком подушек.
Однако от глаза отца Александра ничто не ускользало, – заметив это тайное рукопожатие, он отошел к окну, улыбнулся, чрезвычайно довольный, и раздернул занавески.
В окно пристально глянула полная, все знающая луна.
– Где твоя рыбка, Вера? – отвернувшись от окна, спросил отец Александр.
– Она… в яме. Под землю ушла. Там не земля была, а пучина бездонная. Она вся ходуном ходила, булькала… бр-р-р-р! – Она вынула из кармана уже порядком испачканный платок и принялась мять его в руках, как будто хотела оттереть следы той земли. – И золотая рыбка… она утонула.
– То есть, можно сказать, исчезла с лица земли? – переспросил отец Александр.
– Именно так! Она канула в Лету, – подтвердил Алексей.
– Вот вам и главное доказательство вашей победы. Победы не в простом, житейском смысле слова – вам за нее не дадут медаль… Эта победа из области метафизики. Она – над временем, над судьбой… Вы замкнули круг, соединили концы невидимой глазом цепочки – и тем побороли вековое чудовищное заклятье! Вы победили одного из самых сильных слуг Люцифера, который мог воплощаться из века в век с помощью власти, данной им золотой рыбке. Помните, отец вам писал, что родовое проклятье тогда потеряет силу, когда рыбка бесследно исчезнет с лица земли… Именно это и случилось, не так ли?
– На здоровьице, миленькие, пейте кофеек! Горя-я-ченький… – Вошедшая старушка монашенка, поклонившись, поставила перед гостями поднос с двумя чашечками, в которых дымился ароматный кофе, сахарницей, тарелкой с румяными пирожками и плетеной сухарницей с круглыми печеньицами.
– Спасибо! – воскликнули в один голос Вера с Алешей сиплыми от волнения голосами.
– Ах, отец архиерей, – подплыла она меленькими шажками к стоявшему у окна отцу Александру, – какие у вас голубочки-то славные!
Старушка, видно, была глуховата и думала, что слов, произнесенных ею на ухо отцу архиерею, никто, кроме него, не услышит. Однако ее громкий шепот раскатился по комнате и заставил гостей залиться краской…
Подметив и это, отец Александр отпустил монашенку и сел перед своими смущенными друзьями.
– Голубочки… Хм! Ну и глаз у матушки Евдокии… А вы не смущайтесь! Не вам, победителям, смущаться – вон какой груз тяжкий скинули с земли-матушки… Какого врага победили! Теперь отец твой, Верушка, там, на небесах, не нарадуется – род его свободен теперь, а значит – и ты свободна… – Он выпрямился во весь рост, голос его нарастал, словно старался он передать глас неслышимый – волю небес!
Вера, поддавшись его порыву, медленно приподнялась с дивана и тоже вытянулась в струну, став перед священником. Она трепетала от предчувствия близости самой важной минуты в своей жизни…
– Вы сказали… мой отец… – начала она и недоговорила…
– Да. Ты не ослышалась, девочка. Ты – единственное родное дитя Владимира Андреевича Даровацкого. Потому что Алеша – его приемный сын!