— Кто это? — повторил настоятель.
— Котовский! — отозвалось эхо.
Может быть, это было вовсе не эхо, а ветер, который час назад пролетал над деревней. Может быть, это был вовсе не ветер, а худенький служка, который привёл корову, так это и осталось неизвестным. Замершая было толпа снова зашевелилась. Настоятель стёр пот со лба большим, как салфетка, носовым платком.
— Котовский! — слышалось со всех сторон. — Этот разбойник грабит богатых, а награбленное раздаёт беднякам.
— Горит усадьба помещика Морошана!
— Закройте ворота! — закричал настоятель. Припадая на левую ногу, он подошёл к монахам. — Молитесь, братие. Да избавит нас бог от злодея Котовского. — Потом он погладил кожаную сумку и уже спокойно сказал худенькому служке: — Коровёнка-то костлявая.
— Какая есть, — угрюмо пробормотал служка.
— А звать как? — спросил настоятель.
— Чернуха, — отвечал служка.
Наступила ночь. Заснули деревни. Заснул монастырь. Дотлевали угли на развалинах усадьбы помещика Морошана. Спала маленькая Мариула в хате, спал толстый настоятель в монастырской келье. Долго ворочался с боку на бок отец Мариулы. «А что, если заберёт монастырь за долг и козу? Что тогда?» — всё думал он. Потом и он заснул.
Сторож, охранявший монастырские ворота, как мог боролся со сном, но сон оказался сильнее. Сторож проверил в последний раз тяжёлый замок на воротах и задремал, подперев голову рукой. И уже не слышал он ни шелеста деревьев на монастырском дворе, ни внезапного шёпота за стеной.
— П-подсади, Захарий, — прошептал кто-то.
Над стеной показалась голова, затем появились широкие плечи, ноги цепко обхватили гребень стены, и высокий человек бесшумно соскользнул вниз. За ним другой и третий. Сторож не успел вскрикнуть: у него во рту уже торчала невкусная тряпка — кляп.
— Не-п-плохо живут монахи, — прошептал высокий товарищам.
Луна освещала богатые монастырские постройки, белую колокольню, свежий сруб колодца.
— В-веди, Захарий, — сказал высокий.
Три фигуры неслышно двинулись вперёд. Три тени побежали по монастырской стене, пересекли двор, на минутку задержались у входа в здание монастыря. Связанный сторож катался по земле, пытаясь выплюнуть кляп. Узкими монастырскими переходами три человека пробирались наверх, прямо к комнатке настоятеля.
Впереди шёл Захарий Гроссу, он знал монастырь. Запомнился ему день, когда этой же дорогой провели его к толстому настоятелю. Как просил тогда Захарий отца Фёдора повременить с уплатой долга! Всё бесполезно. Отвёз Захарий жену с дочкой к родным, подпалил свою хату и ушёл в лес, к хорошим людям. А долг так и остался на бумаге в кожаной сумке отца Фёдора. К нему-то и вёл Захарий друзей.
Настоятель спал. Снилось ему, будто кто-то высокий подходит к кровати и лезет рукой под подушку, туда, где хранится заветная сумка. От ужаса настоятель вздрогнул и проснулся. У изголовья стоял высокий человек.
Он улыбнулся и произнёс, слегка заикаясь:
— 3-з-здравствуйте.
— Ой-ой! — прошептал отец Фёдор и зажмурился.
Когда он открыл глаза, незнакомец стоял на том же месте, лицо его было серьёзным.
— Я К-к-к... — начал он, но настоятель уже всё понял.
— Чур меня! Чур меня! — забормотал отец Фёдор.
Но незнакомец строго спросил:
— Г-где расписки?
— Не знаю. Вот убейте, не знаю! — застонал отец Фёдор и снова зажмурился.
Когда на этот раз он приоткрыл веки, то увидел в руках незнакомца круглый предмет, завёрнутый в газету. Высокий человек небрежно вертел его, перекидывая с руки на руку.
— Это бомба, — сказал он. — Ч‑ч-через минуту и вы и ваш монастырь взлетите к ч‑ч-чертям! Где расписки?!
Трясущейся рукой отец Фёдор указал на подушку.
— Вот так, — сказал незнакомец, вытаскивая сумку. — С‑спасибо. — Он положил бомбу отцу Фёдору на лоб и вышел.
Всё было тихо и спокойно. Спали монахи, ничего не подозревая. Спал в своей хате отец Мариулы, не зная, что с этой минуты он уже ничего не должен монастырю.
Пот стекал со лба отца Фёдора сначала каплями, потом струйками, потом ручейками, которые превратились бы в речку, если бы не настало утро. Под утро монах, который вышел во двор, увидел связанного сторожа, а немного погодя монахи уже толпились у кельи настоятеля. Войти никто не решался, все давали советы:
— Отец Фёдор, не волнуйтесь! Отец Фёдор, не шевелитесь!..
Настоятель дышал, как рыба на суше, глаза его были вытаращены. Дольше он терпеть не мог. Судорога свела его жирное тело, он дёрнулся, бомба на лбу закачалась. Все замерли. Минута — бомба упала на пол, газета развернулась, и из неё выкатилось обыкновенное яблоко. Спелое, румяное яблоко, чуть подгнившее с одного бока. Отец Фёдор привстал.
— Это?.. — Он указал пальцем на яблоко. — Это?.. — Он замолк и бессильно опустился на подушки.
Вдруг раздался смех. Гулкие монастырские своды повторили смех тысячами голосов. Казалось, что бомба взорвалась в монастыре. Это смеялся худенький служка. Все строго смотрели на него, а он хохотал во всё горло, и слёзы текли у него из глаз. Смеясь, он вошёл в келью, поднял яблоко и побежал вниз. Он бежал через двор туда, где стояла осиротевшая корова. Он подошёл к ней и протянул яблоко. Чернуха взяла яблоко мягкими губами и с хрустом разгрызла.
„Ноги вверх!“
Никандр Васильевич умел ковать лошадей, паять кастрюли и даже немного понимал в электричестве.
В ту пору электричество было большой редкостью.
Держал Никандр Васильевич в Кишинёве мастерскую возле рынка, низенькую будку, где по стенам висели клещи, мотки проволоки и разный инструмент. Целый день в будке шумел паяльник и раздавался стук молотка.
Это Никандр Васильевич паял кастрюли, делал вёдра и водосточные трубы. Брал он недорого — зависело от того, какая работа. Друзей у старого мастера почти не было.
И вот почему.
Всегда Никандр Васильевич любил что-нибудь мастерить. В детстве они с приятелем решили сделать самый большой в мире самопал. По копеечке собрали денег, купили в магазине селитры, намешали в неё толчёного древесного угля и набили в толстую ржавую трубу, что валялась у колодца. Труба с одного конца была сплющена молотком, а с другого в неё заложили снаряд — набросали винтов, гаек и всунули кусок рельса. Потом провертели дырочку, намочили в керосине паклю, положили на трубу и подожгли.
Очнулся Никандр Васильевич дома.
Над ним качался потолок, возле кровати стоял отец и говорил что-то. Он говорил, а мальчик не слышал. С той поры он так ничего уже больше и не слышал и говорить не мог.
Отец пристроил его в подмастерья к жестянщику. Мастер писал ему на бумажке и рисовал всё, что надо, а Никандр Васильевич делал. У него были замечательные руки. Потом мастер умер, и досталась в наследство Никандру Васильевичу будка возле базара. Когда кому чего надо было сделать, то говорили: «Идём к немому». И писали ему на бумажке что к чему.
Потому-то и был у Никандра Васильевича всего один друг — безногий инвалид Костя-румын. Костя сидел на базаре и гадал. Перед ним стоял ящичек, а на ящичке сидел чёрный дрозд. Дрозд тащил билетики. Билетик — копеечка. Костя всем желал счастья, потому и билетики всем доставались счастливые. Хорошая вещь — счастье!
По вечерам друзья встречались. Костя брал бумажку и писал: „Как дила?”А Никандр Васильевич радовался, размахивал руками и писал: „Хорошо”.
В тот день Костя приехал на своей тележке раньше обычного. Взял бумажку и написал: „Сигодня мине один дал 50 р.“.
Никандр Васильевич очень удивился и приписал снизу: „За что?”
А дело было так.
Сидел Костя со своим дроздом на рынке. Гадал. К нему подошёл высокий человек с усиками на круглом лице и сказал: «А ну погадай». Дрозд запрыгал-запрыгал и вытащил билетик. Человек развернул его и прочёл: „Кто вас ищит, тот найдёт. Ваша щастья не далеко”.
В углу билетика цветными карандашами была нарисована синяя незабудка.
Человек расхохотался и сказал:
— Ну, это мы посмотрим — найдёт или нет!
Потом он сунул билетик в карман и достал из него бумажку. Отдал инвалиду и ушёл.
Костя посмотрел на сложенную вчетверо бумажку и ахнул — 50 рублей. Да у него за всю жизнь, наверное, столько не было. Сидевшая рядом старая цыганка увидела 50 рублей и закричала громко, на весь базар:
— Люди добрые, посмотрите, что делается!
Собралась толпа. Каждый хотел взглянуть на 50‑рублёвую бумажку. А Костя-инвалид пробрался сквозь толпу и покатил к Никандру Васильевичу.
Никандр Васильевич долго вертел 50 рублей в руках, глядел на свет и, наконец, написал всего лишь одно слово: „Котовский“.
Костя сразу стал серьёзным, быстро спрятал деньги за пазуху и поехал домой.
Уж теперь-то он заживёт, как человек. Купит себе новую коляску, а Никандру Васильевичу слуховой рожок, чтобы лучше слышал. Но всё обернулось иначе.
Утром к Никандру Васильевичу приехал приказчик от помещика Мунтяну и привёз такое письмо:
«Уважаемый господин Сидоров!
Я слыхал, что вы знакомы с электричеством. Не откажите в любезности сделать в моём имении электрическую проводку.
М. Мунтяну».
Никандр Васильевич не спеша собрал чемоданчик с инструментом, сел в коляску рядом с приказчиком, и они поехали.
Самого помещика в имении не было — он отправился на озеро рыбу удить. Никандру Васильевичу передали от него ещё одно письмо.
«Уважаемый господин Сидоров!
В нашей округе появилась шайка Котовского. Позавчера был ограблен купец Назаров, вчера утром помещик Иваницкий, а ночью — настоятель монастыря отец Фёдор. На полицию надежда плохая, они сами боятся Котовского. Поэтому я решил сделать у себя в доме секретную сигнализацию. К ножкам всех столиков надо прикрепить кнопки звонков. Если появится Котовский, то любой человек, сидящий за столом, сможет незаметно нажать ногой кнопку, и в караульном помещении зазвонит звонок. Приказчик покажет всё, что надо сделать, а я приеду домой к вечеру и приму работу.