И следователь начал задавать вопросы.
— Фамилия? — спросил он.
— Котовский Григорий Иванович.
— Возраст?
— От роду мне двадцать три года.
Перо быстро бежало по бумаге, буковки цеплялись одна за другую.
— По народности и племени я русский.
— Где имеете местожительство? Живёте где? — спросил следователь.
— Постоянного жительства не имею, — отвечал Котовский, помолчав немного. — Живу где придётся. Больше разъезжаю.
— Какое образование? — спросил следователь.
— Окончил сельскохозяйственное училище, — отвечал Котовский.
— А какое у вас имущество? — спросил следователь.
— Имущества нет никакого, — отвечал Котовский спокойно.
Следователь поднял брови.
— Ну это вы врёте! — убеждённо сказал он.
— Поверьте, нет у меня никакого имущества. Вот всё, что на мне. Только костюм. Был, правда, револьвер, так его во время обыска отобрали.
Следователь засмеялся.
— Куда же вы девали награбленное? — спросил он.
— Раздавал бедным, — ответил Котовский.
Следователь захлопнул папку и сказал:
— Мне пора обедать, — и ушёл.
Следователь обедал вместе со своим начальником в кафе «Фанкони». Они сидели на открытой террасе, пили пиво и разговаривали.
— Вы знаете, — сказал следователь, — этот Котовский уверяет, что всё раздавал бедным.
— Врёт! — сказал начальник. — А если не врёт, то, значит, сумасшедший. Только сумасшедший станет рисковать головой, чтобы раздавать награбленное.
— Да, да, — согласился следователь и отхлебнул пиво из кружки.
— Ведь вы никогда бы не стали этого делать? — спросил начальник.
— Ни за что на свете! — ответил следователь.
А Котовский сидел в это время в сырой тюремной камере на нарах и пел грустную песню.
Всякому овощу своё время
Загремел замок. Обитая железом дверь отворилась, и Котовский вошёл в большую комнату, где по стенам в два ряда — одна над другой — стояли деревянные нары. На нарах лежали люди, остриженные наголо. Это была тюремная камера.
Котовский помедлил у двери. Поглядел на людей, с которыми ему предстояло жить. Посмотрел на окно, закрытое железным Козырьком. И ему стало очень грустно.
Он подошёл к нарам, присел и сказал негромко:
— У кого есть верёвочка, дайте.
Парень в рубахе на выпуск достал кусок бечёвки и протянул Котовскому. Котовский перепоясал бечёвкой штаны. В тюрьме носить настоящий ремень запрещено.
Парень в рубахе сказал:
— Давай в карты сыграем.
— Не играю, — ответил Котовский.
Но парень всё равно достал карты. Карты были самодельные. В тюрьме играть в карты тоже запрещено.
— Давай на куртку сыграем, — сказал он.
— Ишь ты хитрый, — сказал Котовский, — у тебя рубаха драная, а моя куртка новая совсем. Не буду играть.
Парень задумался.
— Слушай, — сказал он, — а ты как в тюрьму попал?
У Котовского морщинки побежали к переносице.
— Вот так и попал, — отвечал он. — Шёл по улице, вижу стоит большой дом, написано «Тюрьма». Ну я и зашёл ненадолго.
— На сколько? — спросил парень.
— Ерунда, — сказал Котовский, — на всю жизнь.
Парень помолчал.
— Слушай, а тебя, случайно, не Котовским зовут?
— Нет, — ответил Котовский и лёг на нары.
Утром все пошли на прогулку. Котовский оказался в паре с низеньким курчавым человеком. Они шагали по кругу в квадратном дворике, а сверху на стене стоял надзиратель и наблюдал за ними.
— Давайте познакомимся, — сказал низенький.
— Давайте, — ответил Котовский. — Вы за что в тюрьму попали?
— Случайно, — сказал низенький. — Шёл я по улице, вижу написано «Тюрьма», ну я и зашёл.
— Надолго? — спросил Котовский.
— Не очень, — отвечал низенький, — на десять лет.
Тут прогулка и кончилась. В камере все залезли на нары — кто на нижние, кто на верхние. Парень в рубахе на выпуск подошёл к низенькому человеку и сказал:
— Эй, ты, — сказал он. — Тебе вчера передачу принесли: масло, сахар и колбасу краковскую. Давай её сюда!
Низенький сидел молча.
— Эй, ты, — повторил парень, — гони колбасу и сахар заодно! Что-то колбаски хочется.
Котовский слез с нар и встал во весь рост. Парень окинул его взглядом. Котовский толкнул парня, тот закачался.
— А тебе чего? — спросил парень.
— А н-ничего, — ответил Котовский.
— Политических защищаешь, — сказал парень, — а сам за грабёж сидишь!
Котовский ударил парня прямым в скулу. Тот отлетел к стене и сполз на пол. Глаза его закатились. Раздался пронзительный свист. Три странные фигуры спрыгнули с нар. Первая фигура — здоровенный человек в тёплых кальсонах с тесёмками, которые волочились по полу, вразвалку подошёл к Котовскому. Спокойно обошёл его кругом. Потом остановился совсем близко и пощупал у Котовского мускулы.
— Во! — Он показал двум другим парням, мрачно стоявшим неподалёку, какие у Котовского мускулы.
Все трое направились к своему приятелю, лежавшему на полу. Один из них взял кружку, набрал воды и плеснул ему в лицо.
— Вставай!
Парень пришёл в себя, сел и медленно вытащил из кармана тусклый, похожий на живую рыбку, финский нож. Здоровенный детина взял товарища за руку.
— Не шпеши, Шеня, — сказал он шепеляво. — Вшякому овосчу твоё время.
И они снова залезли на нары. Скоро оттуда послышалась ругань — там вовсю шла игра в карты.
Низенький человек сказал Котовскому:
— Не откажите в любезности. Я приглашаю вас сегодня к себе в гости. В свой угол. В вашу честь я дам сегодня званый обед.
— Спасибо, — сказал Котовский, — я приду с большим удовольствием.
Перед отбоем (а в тюрьме не спать после десяти часов вечера тоже запрещено) Котовский перелез со своего места на соломенный тюфяк в углу, где жил его новый знакомый. Они набрали кипятку в две жестяные кружки и «накрыли стол»: на расстеленное полотенце низенький человек выложил полкруга краковской колбасы, разноцветный постный сахар и пайку — ломоть чёрного хлеба. Котовский пришёл в гости со своим угощением — он принёс свою пайку. Хлеб они резали тонким самодельным ножом, спрятанным в щелях между досками (держать в тюрьме нож тоже запрещено).
Низенький человек подул на кипяток и сказал Котовскому:
— Прелестное у нас сегодня угощение. Странно, что вы из-за него едва не погибли.
— Ничего. У меня ещё всё впереди, — уверенно сказал Котовский.
— Я вас не совсем понимаю, — сказал низенький человек. — Я слыхал, что вас судили за грабёж. Молодого человека, которого вы сегодня так удачно стукнули, тоже судили за грабёж. И ещё за убийство, кажется. Но это неважно. Не могу я понять: почему вы помогли мне, а не стали отнимать у меня вместе с ним краковскую колбасу? Ведь я политический.
Котовский прожевал кусок хлеба.
— Вкусная колбаса краковская, — сказал он, — хотя я больше предпочитаю сало. А вы, значит, политический?
— Да, — ответил низенький человек.
— Вот как! — удивился Котовский. — Значит, вы против несправедливости?
— Да. Именно так, — сказал низенький.
— Какое интересное совпадение, — сказал Котовский, — я тоже против несправедливости. А эти, — он указал на воров, которые играли в карты, — не против несправедливости. Они только за себя. Им бы награбить побольше.
Он обернулся и увидел, что три парня снова слезли с нар, стоят и смотрят на остаток краковской колбасы и обломки постного сахара.
Двое парней покачали головой, а третий повторил:
— Вшякому овосчу швоё время.
— Отбой! Спать! — закричали надзиратели в коридоре.
— Знаете что, — предложил Котовский, — я перенесу свои вещи поближе к вам.
— Буду очень рад, — ответил низенький человек.
Котовский спал крепко, но чутко. Бывает и такой сон. Его хорошо знают те, кто всегда живёт в тревоге. Поэтому и среди ночи Котовский расслышал голоса. Первый голос сказал: «Не терпится», а второй: «Не шпеши, Шеня, вшякому овосчу швоё время». Котовский потянулся за самодельным ножом, спрятанным между досками, но его уже не было, кто-то его украл.
Утром низенький человек сказал Котовскому:
— М-да. Втравил я вас в неприятное дело.
Котовский сидел задумавшись.
— Н-ничего. Говорят, в тюрьме первые десять лет трудно, а потом привыкаешь. Впрочем, я не первый раз в тюрьме, и мне осталось скучать не слишком долго.
Низенький засмеялся.
— Пройдёт десять лет, увидим, — сказал он, — а пока у нас более сложная задача. Нам надо решить, что делать с бандитами.
Котовский по одному сжал пальцы в кулак.
— Вот это и делать, — сказал он.
— Ку-ку! — сказал низенький человек. — Бандитов трое, да дружков у них пятеро, а всего восемь.
— Чик-чирик! — отозвался Котовский. — Зато нас двое, да руки у нас четыре, да ноги четыре, а всего десять.
Дверь камеры отворилась, и надзиратель крикнул:
— Котовский на выход!
Котовский не двинулся с места.
— Котовский на выход! — снова крикнул надзиратель.
Котовский не пошевелился. Дверь захлопнулась.
Через некоторое время в камеру вошёл военный в очках. Это был начальник тюрьмы.
— Господин Котовский, — сказал он, — я прошу вас пройти в мой кабинет.
— Только при условии, что м-меня вернут в эт-ту же камеру, — сказал Котовский и взглянул на низенького человека.
— Обещаю, что вас вернут в эту же камеру, — сказал начальник.
— От-тлично, — сказал Котовский.
В кабинете у начальника тюрьмы состоялся разговор.
— Послушайте, Котовский, — сказал начальник. — Поступили сведения, что вас хотят убить. А мне скоро отчёт писать о проделанной работе. Зачем вы вступаетесь за этого, политического? У меня из-за вас неприятности могут быть.
— А я сам политический, — сказал Котовский.
— Как так? — удивился начальник. — Ведь судили вас не за политическое преступление.
— За политическое, — повторил Котовский.
— Ничего подобного, — сказал начальник. — Вы останавливали людей на большой дороге.