— До свиданья, Пётр Васильевич, — ответил господин, не поворачивая головы.
Дверь за офицером хлопнула. Иван Сергеевич аккуратно снял простыню и стряхнул остриженные волосы на пол.
Представительный господин не торопясь надел пальто с бархатным воротничком, достал кошелёк и протянул парикмахеру деньги. Потом взял трость и направился к двери.
— Одну минуточку, — остановил его Иван Сергеевич. — Одну минуточку.
Господин обернулся и выжидающе поглядел на парикмахера. Лицо Ивана Сергеевича осветила неожиданная улыбка.
— В следующий раз, — сказал он представительному господину, — когда будете приклеивать бороду, советую вам использовать клей «Экстра». Прекрасный клей! И не так заметно будет.
— Большое спасибо, — ответил господин и вышел из парикмахерской.
Баржа
В управлении Одесского порта дым стоял коромыслом. Капитан греческого парохода стучал кулаком по столу — у него сбежали два матроса. Офицер с французского крейсера жаловался на портовых грузчиков, которые то ли случайно, то ли нарочно разбили при погрузке одиннадцать ящиков с консервами. Начальник контрразведки прошёл прямо в кабинет военного коменданта порта.
— Готова ли баржа? — спросил он, едва переступив порог.
— Да, — ответил вытянувшийся в струнку комендант.
— Готов ли буксирный пароход? — спросил начальник контрразведки.
— Скоро будет, — ответил комендант.
— Прекрасно, — сказал начальник контрразведки. — В десять часов вечера арестованных доставят на баржу. В одиннадцать часов буксирный пароход отведёт баржу подальше. В двенадцать арестованных расстреляют, а тела сбросят в море. Всё ясно?
— Всё, — ответил комендант.
Начальник повернулся и вышел.
Ступив на подножку автомашины, он оглянулся. Перед ним лежал огромный Одесский порт. На рейде виднелись английские и французские военные корабли. У причалов стояли суда всех стран света. А вот маленький буксирный пароходик, взбив пену, подошёл к пристани. Начальник подождал, пока пароходик пришвартуется, и тронул шофёра за плечо:
— Поехали!
Машина чихнула, выпустила дымный хвост и скрылась за поворотом.
Капитан буксирного пароходика, только что пришвартовавшегося, выпрыгнул на берег и быстро зашагал к управлению порта. Через пять минут он уже стучал в дверь кабинета.
— Входите, — сказал комендант. — Садитесь. — Он указал рукой на большое кожаное кресло.
Капитан сел.
— Мы вас вызвали, — сказал комендант, — потому что мы вам верим и хотим поручить очень важное дело. Сегодня в десять часов вечера в баржу будут погружены арестованные большевики-подпольщики. В одиннадцать часов ваш пароход должен отбуксировать баржу подальше в море. В двенадцать часов арестованных расстреляют, а тела их утопят. Всё ясно?
— Всё, — ответил капитан. — Могу я идти?
— Да, — сказал комендант и поглядел на часы: было без пяти минут семь.
— Может быть, я ещё успею поесть? — спросил капитан.
— Успеете, — сказал военный комендант.
Капитан толкнул дверь маленького портового ресторана, куда пришёл поужинать, и удивился. За одним из столиков сидел известный богач — помещик Золотарёв. Вот кого капитан не ожидал здесь встретить.
— Здравствуйте! Можно к вам присесть? — спросил капитан.
— Ради бога, — ответил Золотарёв.
— Я очень тороплюсь, — сказал капитан. Он схватил за рукав проходившего мимо официанта: — Дайте мне быстренько тарелку борща.
— Сичас, — сказал официант.
— А куда вы торопитесь? — спросил Золотарёв.
Капитан перегнулся через столик.
— Это секрет, — шепнул он.
Неожиданно Золотарёв расхохотался. Он смеялся громко и заразительно, большое тело его тряслось от смеха.
— Что вас так рассмешило? — спросил недовольно капитан.
— Вы, — ответил Золотарёв и, вытащив пухлый бумажник, расплатился с официантом. — Мне пора. — Он ещё раз пожал удивлённому капитану руку и, улыбаясь, направился к выходу.
Капитан поглядел ему вслед. До чего всё-таки красив этот Золотарёв, высокий, широкоплечий... Он богат к тому же. Капитан завистливо хмыкнул и стал быстро есть свой борщ.
В трюме старой баржи плескалась вода. Когда-то баржа возила зерно и трюм её был сухим. С тех пор прошло много лет. Баржа давно уже стояла без дела, и только теперь для неё нашлась необычная работа — везти людей.
Их доставили в десять часов вечера. По одному они спускались в трюм и молча рассаживались кто куда, выбирали место посуше. Захлопнулась крышка люка. Наверху протопали сапоги, и стало тихо. Только за бортом глухо качалась вода.
— Ну вот, товарищи, — сказал чей-то голос из темноты, — кажется, всё.
— Нет, не всё, — отвечал ему другой голос. — Жили, как люди, и умрём, как люди.
И снова наступила тишина.
Капитан спустился в машинное отделение. Моторист заводил двигатель. Чах-чах-чах, — выговаривал двигатель, и блестящие, покрытые золотистой смазкой рычаги ходили взад-вперёд. Капитан постоял немного.
— Смотри, чтобы всё было в порядке, — сказал он.
Моторист молчал.
— Слышишь?! — переспросил капитан.
Моторист молчал. Капитан чертыхнулся и стал подниматься по крутой железной лесенке. Он вылез наверх и узким коридорчиком прошёл на правый борт к трапу, по которому уже спускались на пароход два офицера и солдаты. И снова капитан ахнул.
Впереди в форме деникинского полковника шёл Золотарёв. В военной форме он казался ещё выше.
— Что, не ждали? — спросил он, глядя на маленького капитана сверху вниз.
— Не ждал, — признался капитан и сокрушённо покачал головой. — Как это я раньше не догадался, что вы работаете в контрразведке? Вот почему вы смеялись в ресторане.
— Ничего, — сказал Золотарёв, — теперь будете знать.
Он шагнул вперёд. Солдаты за ним.
— Отчаливайте!
Капитан поднялся в маленькую рубку и встал рядом с рулевым.
— Вперёд! — негромко скомандовал он.
Вода за кормой забурлила. Пароходик подошёл к барже и развернулся. Солдат, стоявший на носу баржи, бросил канат. Канат закрепили, и, деловито постукивая движком, пароходик потащил баржу в открытое море.
Моторист вытер руки тряпкой и сел на ступеньку железной лесенки. «Вот и всё, — думал он. — Это мой последний рейс. Сейчас я открою клапан в днище, и море ворвётся внутрь парохода. Уж если люди в барже погибнут, то пусть и эти гады, — тут моторист глянул вверх, — погибнут вместе с ними. Это мой последний рейс. Самый последний». Моторист встал. Послышалась команда:
— Тихий ход! Право руля!
Раздался глухой удар. Это баржа ударилась о борт парохода. Люди в барже насторожились. Каждый думал: «Вот и пришёл мой последний час». Это были мужественные люди. Они шли на смерть честно и бесстрашно, но кому хочется умирать. Моторист побледнел. «Пора, — думал он, — вот сейчас...»
Внезапно наверху послышались выстрелы: трах-тах-тах! Тах-трах!
«Что такое? — подумал моторист. — Неужели я опоздал? Почему так рано стреляют?» Он бросился к лесенке и быстро вскарабкался по ней. Первое, что он увидел, был мёртвый капитан, свесившийся через порог рубки. С пароходика на баржу перескакивали люди. Впереди всех высокий офицер. Тах-тах! Тра-рах! — гремели выстрелы. А через несколько минут на палубе баржи появились арестованные. Они вылезали бледные, измученные и, не веря своим глазам, бросались к высокому офицеру.
— Гриша!
— Григорий Иванович!..
Моторист прислонился к стенке рубки. Сердце его стучало сильно-сильно. Он всё понял. Высокий офицер перепрыгнул назад на пароходик.
— Д-давай б-быстренько! — сказал он мотористу. — П-поехали. Надо баржу оттащить к лиманам, там высадим людей.
Моторист стрелой помчался вниз. Чах-чах-чах, — говорил двигатель.
«Котовский! — думал моторист, и слёзы бежали у него из глаз. — Вот он какой!»
Допрос
Это случилось всё в той же Одессе.
Начальник деникинской контрразведки писал сводку.
«Котовского до сих пор задержать не удалось, — писал он. — Донесение агента, под кличкой «Сивый», о том, что Котовский служит в больнице санитаром под фамилией Гриневецкий, не подтвердилось. Донесение агента, под кличкой «Фиалка», о том, что Котовский работает на сахарном заводе под фамилией Попандопуло, также не подтвердилось».
Тут соринка пристала к перу начальника контрразведки, и буквы из-под пера стали выползать жирные и мохнатые. Начальник выругался, почистил пёрышко и продолжал:
«Донесение агента, под кличкой «Чёрта с два», о том, что Котовского вообще нет в городе, проверяется».
Начальник отложил исписанный листок и взял другой.
«Сообщаю, — писал начальник, — что вчера в кафе «Бродячие собаки», где часто обедают наши офицеры, было похищено двенадцать офицерских шинелей. Для чего — неизвестно. Господам офицерам, у которых украдены шинели, объявлен выговор».
Начальник поставил точку. О том, что пропала и его шинель, он не написал.
Потом начальник достал из тоненького портсигара папироску, закурил и нажал кнопку звонка на столе справа. В дверях вырос дежурный офицер.
— Арестованного! — сказал начальник контрразведки. — Сейчас начнём допрос.
— Арестованного! — сказал в телефонную трубку дежурный офицер.
— Арестованного! — сказал начальник тюрьмы корпусному надзирателю.
— Арестованного из двадцатой! — крикнул надзиратель.
Загремели ключи в замке камеры, и по широкой лестнице арестованного повели на допрос.
— Фамилия? — спросил начальник контрразведки.
Арестованный поёжился.
— Иванов, моя фамилия, — отвечал он.
— Звать как? — спросил начальник контрразведки.
— Иваном звать, — сказал арестованный.
— А по отчеству?
— Иванычем.
Начальник встал из-за стола и прошёлся по пушистой ковровой дорожке.
— Слушай ты, Иван Иванович, — сказал он. — Мы о тебе всё знаем. Никакой ты не Иванов. Дурачком не прикидывайся. Рассказывай правду. Нам известно, что ты помогал большевикам, бывал в Куяльницких катакомбах в штабе подпольщиков. Котовского знаешь?