Арестованный быстро заморгал и привстал со стула:
— Котовского? Да как не знать. Знаю. Его все знают. Вся Одесса. Хромой такой. Без ноги. Одного глаза нет. На Малой Арнаутской конюшню держит. Александр Абрамыч зовут.
Начальник поморщился, будто откусил кислое яблоко.
— А другого Котовского не знаешь? — спросил он, подходя к арестованному.
— Другого? — повторил арестованный.
— Да, — сказал начальник. — Григория Ивановича.
— Нет, — отвечал арестованный, — другого не знаю. Александра Абрамыча знаю. Он у меня о прошлом годе бочку купил. Бочар я. Бочки делаю.
— Так, так, — сказал начальник. — Значит, бочки делаешь?
— Делаю, — с готовностью подтвердил арестованный.
Начальник стряхнул с папироски пепел и сильным ударом сшиб арестованного со стула. Арестованный с трудом поднялся, сел и выплюнул себе на ладошку два окровавленных зуба.
— А ты, оказывается, гад, — спокойно сказал он начальнику контрразведки, — как есть гад.
— Что?! — заорал начальник. — Что?! Да я тебя!..
— А ничего, — ответил арестованный. — Висеть тебе на осине да ногами покачивать, вот что.
У начальника стала подёргиваться правая щека.
— Я тебя... я тебя... — тихо сказал он.
— Господин полковник! — раздался вдруг голос дежурного офицера. — Господин полковник!
Полковник обернулся.
— Господин полковник, приехали какие-то офицеры, говорят, по важному делу. Вас хотят видеть.
Начальник контрразведки нахмурился.
— Да что вы, Сергей Аполлинарьевич, — рассердился он. — Разве можно незнакомым людям так сразу пропуска выписывать! А вдруг среди них какой-нибудь Котовский.
Дежурный офицер засмеялся.
— Что за смех не ко времени? — недовольно спросил начальник контрразведки.
— Видите ли, — отвечал дежурный офицер, — среди приехавших есть полковник. Я смотрел его документы. Фамилия его Котовский. Господин Котовский. Не правда ли, смешно?
Тут уж рассмеялся сам начальник.
— Это чёрт знает что! — сказал он. — Чудес на свете не бывает. Выпишите господину Котовскому и другим офицерам пропуска. Пусть пройдут ко мне... Сотри кровь с губы, — сказал он арестованному. — Сейчас тебя уведут.
Затем он снял телефонную трубку и покрутил ручку аппарата.
— Забрать арестованного! — сказал он в трубку.
— Забрать арестованного! — сказал начальник тюрьмы корпусному надзирателю.
— Забрать арестованного! — сказал корпусной надзиратель надзирателю коридорному.
Но забрать арестованного так и не успели. В кабинет начальника контрразведки вошли несколько офицеров. Высокий офицер в полковничьей шинели закрыл за собой дверь и вытащил из кармана пистолет. Вошедшие с ним офицеры сделали то же самое.
— Рук-ки вверх! — деловито сказал высокий.
Начальник контрразведки, дежурный офицер и арестованный — все подняли руки вверх.
— Где храните дела? — спросил высокий офицер.
Начальник показал локтем на железный сейф.
— К-ключ! — коротко сказал высокий офицер.
Начальник указал взглядом на ящик стола.
— П-плохо в-вы с‑себя охраняете... — сказал высокий офицер. — За что п-посадили, батя? — обратился он к арестованному, отпирая железный сейф в углу.
— Да бочар я, — забормотал вдруг арестованный, — бочар я, господин Котовский. Бочки делаю. По ошибке посадили. Спутали с кем-то, вот и посадили.
— А звать тебя как? — спросил высокий офицер, улыбнувшись.
— Иваном звать, — отвечал арестованный, — Иван Иванычем, фамилия Иванов, бочки делаю.
— Пойдёшь на свободу, Иван Иванович, — сказал высокий офицер.
Он стоял неподалёку от стола, и вдруг начальник узнал свою шинель. Ну конечно, это она. Вот и правая пола чуть-чуть подшита. Как ладно, как хорошо сидит она на высоком офицере.
А офицер в это время, склонившись над столом, читал неотправленную сводку.
— «Донесение агента, под кличкой «Сивый», — читал он, — о том, что Котовский служит в больнице санитаром под фамилией Гриневецкий, не подтвердилось».
Офицер снова улыбнулся.
— «Донесение агента, под кличкой «Фиалка», о том, что Котовский служит на сахарном заводе под фамилией Попандопуло, также не подтвердилось...»
Офицер взял из стакана, стоявшего на столе, большой красный карандаш.
«Служит революции! — написал он и подписался: — Григорий Котовский».
Отступление
Их было восемь человек. Восемь молдаван. Толстый Греку курил чёрную трубочку. Майоля перематывал портянку на левой ноге. Взял тряпочку, плюнул на неё, приложил к царапине и крепко примотал портянкой.
Василиу лежал ничком.
Все молчали.
Говорил только взводный:
— С ума сошли, ребята! Немцы в тылу. Румыны наступают. Погибнете вы здесь! Совсем умрёте. Надо отступать.
Василиу поднял голову и посмотрел на правый берег Днестра.
— Нушти. Нет. Не пойдём.
— Как же это? — умолял взводный, которому приказали уговорить батарею. — Отступать надо!
Толстый Греку неторопливо выколотил трубочку о колесо пушки.
— Нушти. Не пойдём. Там, — он махнул рукой на правый берег Днестра, — там дом, детишки.
Он показал рукой, какие у него маленькие детишки.
— Вот дурачьё! — сказал взводный. — Да на вас две армии идут. Приказано отступать на Одессу.
Маноля, прихрамывая, подошёл к взводному. Рябое его лицо сморщилось, высокая молдаванская шапка наползла на брови.
— Нушти, взводный. Уходи. Здесь земля наша. Не пойдём из Бессарабии.
Взводный присел на корточки и в отчаянии стал раскачиваться из стороны в сторону.
— Я вас расстреляю, — жалобно бормотал он, — за невыполнение приказа!
— Нушти, взводный, не пойдём.
— А-а-а! — закричал взводный. Он вскочил и выхватил из кобуры тонкоствольный маузер. — Становись! Может, вы в плен сдаться хотите! Откуда я знаю.
Восемь мужиков покорно поднялись и стали неровно в ряд: толстый Греку, высокий Маноля, седой Василиу...
Взводный молчал. Маузер в его руке подрагивал. Мимо шла вторая батарея. Ездовые погоняли лошадей.
— Чего ждешь, Трофимов? — крикнули со второй батареи. — Поехали.
Взводный стоял молча. Показалась группа всадников. Командир Тираспольского конного отряда, переходившего Днестр чуть ниже, подъехал к бессарабской батарее.
— Кого ждёте? — спросил он.
— Вот, — сказал взводный, — четвёртая батарея. Уходить не хотят. У них на правом берегу семьи. Родина ихняя.
Командир Тираспольского отряда поглядел на правый берег. Насколько хватал глаз, лежали пашни. Виноградники карабкались по склонам холмов. Где-то за холмами лежали Ганчешты. Там он родился и вырос. Там был город Кишинёв, где он скрывался от полиции, где сидел в тюрьме, где жили его друзья. Это была родина.
Думал ли он год назад, когда суд приговорил его к смертной казни, что вернётся сюда, что станет командиром отряда.
Что ему делать с этими несмышлёными мужиками, которые не хотят уходить и не понимают, что надо уходить только для того, чтобы вернуться назад. Разве он меньше их любил родину? Разве не болело его сердце при мысли о том, что они погибнут...
Командир закрыл глаза, грузное тело его осело в седле.
— Отступать будете? — хрипло спросил он по-молдавански мужиков.
— Нушти. Не будем!
— Оставь их, взводный, — сказал командир.
Все восемь сразу повеселели. Майоля подошёл к зарядному ящику. Толстый Греку удовлетворённо погладил стальной хобот орудия.
Был 1918 год. Красная Армия отходила на Одессу. Тащились батареи, шли, увязая в грязи, пехотинцы. Скрылся из виду Днестр. Вдруг командир остановил коня и прислушался. Издалека донёсся разрыв снаряда. Молдаванская батарея открыла огонь.
Спор
Первого солдата звали Пётр Сидоркин. Второго солдата тоже звали Пётр Сидоркин. В их деревне Сидоркиных было тридцать дворов. Были среди них Сидоркины высокие, были низкие; были богатые, были бедные; были Сидоркины родственники и были однофамильцы. Вот двоих Сидоркиных-однофамильцев и мобилизовала проходившая мимо деникинская часть. Время военное — хочешь не хочешь, иди. И пошли мужики Сидоркины сражаться за белого генерала Деникина.
Офицеры, чтобы не путать, называли их по номерам: Сидоркин первый и Сидоркин второй. А солдаты те же номера прикрепили к именам, получилось очень смешно: Пётр первый и Пётр второй. Совсем как русские цари.
Как все цари на земле, так и эти жили не слишком дружно, хотя и слыли приятелями. Всему виной был задиристый нрав Петра первого. О чём только он не спорил! И о том, какая завтра будет погода, и о том, какой обед кашевар сварит. О том, сколько лет командиру роты, и о том, чья винтовка лучше.
На этот раз спор разгорелся из-за Котовского.
— Я вам говорю, что Котовский бритый! — кричал невысокий Пётр первый, от волнения суетливо дёргая локтями.
— Котовский рыжий, все это знают! — подливал масла в огонь степенный Пётр второй.
— Завтра разберётесь, — сказал проходивший мимо солдат.
И в это время труба пропела сбор. На сельской площади выстроились солдаты. Деникинский полковник в зелёном френче вышел на крыльцо поповского дома.
— Солдаты! — прокричал он. — Солдаты! Завтра вам предстоит бой с бандитом Котовским! Знайте, солдаты, что Котовский пленных не щадит. Сражайтесь до последнего! — Полковник взмахнул рукой.
Снова запела труба. Она сыграла «отбой», и все стали расходиться. Спор разгорелся с новой силой. Опять Пётр первый бурлил, как чугунок в печи.
— Котовский, — наскакивал он на Петра второго, — с пленных живьём кожу сдирает! Нам командир говорил.
— И нам командир говорил, — безразличным голосом отвечал Пётр второй, — что Котовский пленных на кострах сжигает.
— Нет, сдирает!
— Нет, сжигает!
— Ии-их! — Пётр первый кинулся было на спорщика, да спохватился.
К ним бежал ефрейтор Кузьма Гнеденко.
— На ночь Сидоркины пойдёте в охранение, — сказал ефрейтор.
— И то дело, — сказал Пётр второй.