– Делали. Много. Когда умерла мама…
О маме Наташа вспоминает теперь довольно часто и всегда неожиданно для Андреа.
Девочка кружится по комнате в своем черном трико, размахивая красными воланами юбки. Она только что продемонстрировала Андреа конкурсный танец, сорвала заслуженные аплодисменты и попросила поставить какую-нибудь красивую музыку, чтобы просто потанцевать. Андреа обожает французов. У нее диски Дассена, Адамо, Монтана, Далиды. Сегодня она включает Наталке Эдит Пиаф. Черноволосая «испанка» с раскосыми глазами завороженно вальсирует, вслушиваясь в каждую ноту восхитительного голоса. Андреа подпевает Воробушку:
Je renierai ma patrie,
Je renierais mes amis,
Si tu me le demandais.
On peut bien rire de moi
Je ferais n’importe quoi
Si tu me le demandais.
– Переведи, пожалуйста.
Андреа переводит, не сводя с девочки ласковых, любящих глаз:
– Я бы отреклась от своей родины, я бы отреклась от друзей, если бы ты попросил. И можно надо мной смеяться: я бы сделала все, о чем бы ты меня ни попросил. – Андреа переводит дословно, но ей кажется, что она просто рассказывает Наташе о своих чувствах. Ребенок, естественно, ничего не замечает, спрашивает:
– Это она мужчине так говорит?
– Она говорит мужчине, – Андреа подчеркивает первое слово.
– Какому?
– Своему возлюбленному, Марселю Сердану[55]. Эдит Пиаф сама написала эту песню и назвала ее «Гимн любви».
– Здорово. Они жили вместе долго и счастливо и умерли в один день?
– Нет, малыш. Счастье было недолгим. Он погиб в авиакатастрофе. Разбился.
– Как мама.
– Твоя мама попала в авиакатастрофу?
– Нет, она разбилась.
Алка льет слезы в остывший чай.
– Ну, перестань! А то будешь пить соленую воду, – утешает Андреа подругу. Наташа примостилась на другом конце стола и увлеченно грызет сухари, не отрывая взгляда от телевизора.
Алла обреченно машет рукой и начинает рыдать пуще прежнего.
– Ты не понимаешь, просто не можешь понять!
– Да уж куда мне! – усмехается Андреа. – У меня же нет детей…
– Я не это хотела сказать, – пугается Алка.
– Брось. Неважно. Все в порядке.
– Анечка, – Алла шмыгает носом, – я не хотела тебя обидеть! Просто это так ужасно, так ужасно, когда твой ребенок… – Алка роняет голову на стол, чудом избежав столкновения с чашкой.
– И что в этом такого ужасного? Мальчик еще не определился. Ему всего двенадцать.
Алка вскидывает голову:
– Ты что, ничего не поняла? Он хочет стать или милиционером, или летчиком, или пожарным, или космонавтом.
– Отличный выбор, – улыбается Андреа. – Будешь матерью героя.
– А я, я не хочу героя! Я хочу быть просто матерью! А он, он может, он может…
– Ну, что такого он может?
– У-у-уме-умереть на работе…
Андреа хочет обозвать подругу дурой, но не успевает. С другого конца стола летит фраза, которая тут же обрывает Алкины стенания.
– Моя мама умерла на работе, – спокойно сообщает Наташа.
– А кем была твоя мама? – Алла в отличие от подруги не боится задавать вопросы.
– Балериной.
Теперь разрозненные картинки прошлого маленькой танцовщицы складываются в сознании Андреа в одно целое: любовь к сцене, неприятие классического танца, боязнь уколов и детская, трогательная забота о бабушке, желание уберечь ее от своих тревог и волнений. Даже о матери Наташи она уже знает достаточно: ей известна профессиональная суть личности трагически умершей женщины и глубоко личная – она любила одного мужчину, «папу, который сейчас». Но о нем девочка ничего не рассказывает. А Андреа не спрашивает. Андреа пишет музыку.
… Что скажете об этом, Николай? Буквально вырвалось из меня вчера за каких-нибудь полчаса. Едва успевала записывать ноты…
…Теперь я точно знаю, какая Вы, Андреа. Знаю, о чем Вы мечтаете, чего ждете от жизни. Вспомнилась фраза о том, что музыка пробуждает в нас сознание наших душевных способностей. Хотите знать, какие способности услышал я в Вашей мелодии? В этом удивительном сочетании сильных и слабых аккордов, полных и долевых звуков, подлинного, первичного танца и робкого, трогательного подражания? Хотите знать, что уловил я в переплете сильного, зрелого разговора верхних струн с нежным, вопросительным лепетанием мягких нижних? Хотите знать, что почувствовал, вслушиваясь в диалог поучительных, взрослых, менторских, слегка минорных нот с озорными, детскими, впитывающими мажорными звуками?
Притаившись в кустарнике диком,
Львица гордая ждет одного:
Топот лани, оленьего крика,
Чтоб добычу поймать. Для чего?
А в кавказском ущелье далеком,
Взяв ружье и повесив его
На плечо, обходит дозором
Свой аул осетин. Для чего?
Пальцы мелом рисуют таблицы,
Просклоняв кем, о ком и кого.
И указкой обводят границы
Стран на карте большой. Для чего?
Защищают и кормят, и учат.
Тратя силы, года от того,
Что вопрос «для чего» их не мучит.
Им известен ответ на него.
Для того, чтобы в жизни ветвистой,
Где ухабов с дерьмом пополам,
Этот путь не казался тернистым
Легким, трепетным детским шагам.
Пожалуй, Андреа, я откажу Вам в способностях. Их у Вас нет. Вы сполна владеете талантом любить ребенка…
15
– Для ребенка? Для какого ребенка? – ревниво хмурится Наталка. – Для Сережи, что ли? Так он уже большой. Зачем ему крокодил?
– Нет, не для Сережи.
– А, твоему племяннику.
– Нет, Наташ. Для чужого ребенка. Как думаешь, какой лучше?
Андреа снимает с полки двух крокодилов. Один держит в руках гармошку и при нажатии на живот начинает петь песенку про голубой вагон, у второго на плече сидит маленький Чебурашка.
– Зачем ты собираешься дарить игрушку чужому ребенку? – Девочка уже присвоила себе право целиком и полностью распоряжаться Андреа.
– Ревнючка! – Андреа ласково треплет малышку по щеке. – Давай купим тебе куклу, а крокодила поедем дарить вместе.
– Давай. Только кукла пока у тебя полежит. Потом заберу, когда с бабушкой познакомлю.
– А с папой?
– Папа в Америке.
16
В Америке жизнь, как на зоне: от звонка до звонка.
– Здравствуйте! Как вы там?
– Скучаем, Марат. А ты как?
– Нормально. Где младшая скучающая?
– У нее новое увлечение. Испанский. Какой-то факультатив в школе.
– Серьезно?
– Вполне. Занимается как сумасшедшая три раза в неделю.
– И что? Есть успехи?
– Мне сложно сказать. Но знаешь, ей иногда звонит учительница, и Наталка лопочет в трубку что-то непонятное.
– Ладно. Привет ей. Здесь погода тоже не очень. Ветер с Гудзона. Наталка пришла из школы?
– Пришла и ушла. Пошла с классом в консерваторию.
– В консерваторию – это хорошо.
– Да. Мне очень нравится их классный руководитель: музеи, концерты, выставки. Даже на ледовое шоу детей водила.
– Ледовое шоу? Здесь такие развлечения тоже очень популярны. Только билеты дорогие. Разве в Москве не так?
– Не знаю, Марат, на билеты родительский комитет выдает из тех денег, что мы в начале года сдавали.
– Где моя дочь? На испанском?
– Не угадаешь, Марат!
– Не томите!
– Она снова танцует.
– Правда?!
– Да, я случайно увидела. Шла в магазин, а за стеклом – Наталка.
– Она что, скрывает от вас? Зачем?
– Готовит сюрприз. Я потом к учительнице подходила по секрету. Представляешь, Наталка сама пришла, попросилась. И все у нее теперь получается. Скоро конкурс. Думаю, на него-то она меня и пригласит.
– Вы все же за обман ее отругайте. Что это за тайны такие?!
– Расстроенная? Не хочет разговаривать?
– Да, вернулась расстроенная. И даже плакала. К чему детям такие потрясения?
– Что случилось, Роза?
– Учительница возила их в детдом. Они дарили детям игрушки. Наталка все причитала про какого-то мальчика-ровесника, которому она привезла крокодила. Зачем такие переживания? Ну, что ты молчишь? Разве я не права?
– Нет. – Марат задумчиво цитирует Заболоцкого:
Не позволяй душе лениться!
Чтоб в ступе воду не толочь,
Душа обязана трудиться
И день, и ночь, и день, и ночь!
– Музеи, Роза, заставляют работать серенькое вещество, а надо еще заставить работать сердце.
– Пап!
– Ну, наконец-то! А я уж думал, ты мой телефон забыла!
– Пап, когда ты приедешь?
– Соскучилась?
– Пап, когда?
– Не знаю пока, малыш. А что?
– Хочу тебя кое с кем познакомить.
17
– Познакомилась? Не верю!
– Он сказал: на уик-энд, в фамильный замок друзей. Приезжаем. А там она. «Наконец-то, – говорит, – мой сын соизволил привезти вас в родовое поместье. Если бы вы только знали, насколько я, герцогиня Свенсон, рада вас видеть».
Андреа и Алка скрючиваются от смеха.
– Ну а ты?
– Я так обалдела. Стою, головой трясу и блею: «Nice to meet you»[56].
– Надо полагать, ее сыночку это так просто с рук не сошло.
– Как бы не так! Она за все выходные нас ни на секунду вдвоем не оставила, а спальни у нас вообще были в разных концах замка. Аристократы чертовы! Герцоги! Я думала, он нормальный бизнесмен, а он герцог!
– Так ты что, не знала? – спрашивает Андреа, и они с Алкой снова смеются.
– Нет, – сверкает Зоя глазами. – Откуда? Я только в его собственной квартире в Стокгольме была, а местожительством мамочки не интересовалась. Если бы знала, я бы хоть подготовилась, литературу бы почитала…