– Разочаровался твой батька, стало быть. Холера! Даже обидно!
– Он говорит, эта Леста Омела королеву покойную спортила, и через то королева сама ведьмой заделалась.
– Какую королеву? – подскочила я.
– Королеву Каланду, мир ее праху.
– Каланда не умерла! Она исчезла, и… и…
– Эту байку я уж сам слыхал, ее в городе все знают. Рассказывают, королева Каланда пропала как-то на три дня, а как ведьму, что ее спрятала, потопили, вернулась. В целости и сохранности. Только чудная какая-то вернулась. Она и до того, говорят, своевольная была, а тут волшбой, говорят, занялась, заклинания всякие распевала, с демонами вожжалась… Псоглавцы ничего не могли поделать – королева она, да и своя, андаланка, что ни говори… и старый король любил ее очень…
– А дальше что? – Я смотрела ему в рот. Меня аж трясло от волнения.
– Что дальше? Дальше – все как у людей. Родилась душа наша принцесса Мораг, цветок благоуханный. И оказалась похлеще маменьки. Говорят…
Тут он резко замолк, словно прикусил себе язык. Я заерзала рядом.
– Что говорят? Рассказывай!
– Да враки это. Народ приврать любит.
– Ты рассказывай, а там разберемся. Рассказывай, Ратер!
– Говорят… что она… ну… чертовка. Что королева ее не от короля своего родила. Не знаю… вранье это… Принцесса, конечно, выродок… – он сморщил облупленный нос, – ехендра, хотел сказать…
– Энхендра, – поправила я. – Дети высоких лордов, не отмеченные дареной кровью, называются энхендро.
– Я и говорю – ехендра. Крови дареной в ней не видать совсем… Мастью не вышла. В мамку она пошла, принцесса наша, смуглявая такая. А чудищ среди высокородных и без нее хватает. Старый Даллаверт, сказывают, кровь младенческую пьет, аки упырь… Вальревен вилланов своих собаками травит…
– А что Каланда?
– Королева Каланда потом наследника супругу родила, нынешнего короля нашего, Нарваро Найгерта. И померла через это. Кровью, говорили, истекла.
– Каланда… умерла?
– Давно уже. Лет двадцать тому. А то и поболе. Эй, ты что? Да ты что, эй!
Блики на воде слились в золотое полотно, султанчики камышей размазались и провалились в золото. Я сделала несколько глубоких вздохов, перемогая давление в груди.
– Ты что это… барышня? Реветь затеяла? Чего реветь, она ж давно померла… давно! У нее дети взрослые! И король наш старый, Леогерт Морао, он тоже помер… ну, помирают люди, что же делать… Столько лет прошло, сама подумай. Эй!.. Смотри-ка, ревет, что твоя белуга… Эй! Да хватит же! Ты что, вправду в подружках у нее ходила, у королевы нашей? А батька говорил – все как раз думали, ты ее со зла спортила, сглазила. Что, ежели бы тебя не потопили, колдовство твое черное не раскрыли, не вернулась бы она никогда.
Я наконец взяла себя в руки. Вытерла нос рукавом. Да, потери. Потери. Что ты хотела? Заявиться в замок: «Каланда, это я, твоя араньика!» Парень прав – время идет. У нее дети… посмотреть бы на них. Хоть издали.
– Слышь, – Кукушонок встряхнул меня за плечо. – Слышь, а где же ты была все это время? Сейчас только всплыла, что ли?
– Вроде того, – буркнула я, хлюпая заложенным носом.
– А мантикор откуда взялся?
Опять за свое. Кто о чем, а вшивый про баню.
– Там, на острове… На Башне на Стеклянной… озеро есть…
– Нет там никакого озера.
– Внутри. В скале. Озеро. С мертвой водой. Он там лежит. В мертвом озере.
– Мертвый?
– Да нет! Спящий.
– А-а-а… – Кукушонок моргнул, – И что?
– Что?
– Ты-то там как оказалась?
– Колдун один меня к мантикору приставил. Велел заботиться. Я и забочусь.
Кукушонок нагнулся ко мне и просительно заглянул в лицо:
– Слышь, Леста, я того… помогать буду. Заботиться, все такое. Правда! Не за деньги, за так!
Я закрыла глаза. Вздохнула:
– Хорошо. Но, боюсь, Амаргину это не понравится.
– Кому?
– Магу. Колдуну.
– Это который тебя со дна поднял, чтобы ты за мантикором присматривала? А кто же раньше, до тебя, за ним присматривал?
– Сам Амаргин и присматривал.
– А теперь ему помощник понадобился?
Я пожала плечами. Удалось избежать разговоров про ту сторону. Это хорошо. А то я сейчас в полном раздрае, вообще в голос бы разревелась. Ведь подозревала же, что Каланда мертва. Эк меня скрючило…
– А ты про меня своему колдуну не сказывай.
– Он узнает. Это маг, Ратер. Он уже и не человек почти.
– И что он сделает, ежели узнает? Накажет меня?
– Он накажет меня.
– Как?
Я опять пожала плечами:
– Отправит обратно на дно. «Камень на шею – и в реку».
– Он злой колдун?
– Нет, Ратер. Он не злой и не добрый. Он другой. Я не знаю, что у него на уме.
– Ну пожалуйста, Леста, пожалуйста! – парень заныл как ребенок. – Один разочек! Одним глазком! Я только гляну и сразу же уйду. Не убудет от тебя. Ну пожалуйста!
– Да что ж тебя так припарило? Это ведь не дракон. Ничего в нем особенного нет.
– Вот и покажи! А я уж своей головой смекну, особенный он или не особенный. Ты сама вот подумай, это же тварь такая… сразу понятно, что таких на свете быть не может. Это же чудо всамделишное. И ежели хоть один такой на свете есть, значит и чудеса на свете есть. Понимаешь?
– А я как чудо тебя не устраиваю?
– Ты… – Он помолчал, чуть отстранившись, глядя на меня горячими, какими-то совершенно нетрезвыми глазами. Зрачки у него прыгали. – Ты… того. Можешь быть… просто сумасшедшей.
– Вот как?
– А чё я тебе верить должен? Ты пока тока языком полощешь, да дурака нашего пугаешь. Может, ты не ведьма никакая, и не дроля, почем я знаю. Я ж и золота твоего не видел.
– А ты, значит, просто верить не можешь. Тебе доказательства требуются. А в Господа Бога нашего ты веришь?
Он нахохлился, схватился за солю свою:
– А что?
– Ничего. – Я встала. – Пойдем обратно, солнце садится уже. Скоро ворота закроют.
Он поднялся, подобрал свою безрукавку.
– В город? Зачем тебе в город?
– Да вот, решила последовать твоему совету. Сняла комнату в «Королевском колесе» на пару дней. Лучше в постели спать, чем на песке, верно?
– Верно. «Колесо» – трактир видный, богатый. Так мы того… сговорились?
– Шут с тобой. Сговорились. Будет тебе мантикор. Только запомни – я не ведьма, не дролери, не мара, не навья, – в последнем я сомневалась, но Кукушонку про мои сомнения знать не следовало. – Я сама не знаю, почему тогда пропала королева Каланда. Я была ей верной слугой, я любила ее всем сердцем и ни за что не причинила бы ей вреда. Не знаю, что с ней произошло. – По правде говоря, не помню, но эти тонкости для парня тоже лишние. – А теперь я вернулась, и не очень понимаю, что мне делать. Пока делаю то, что велит Амаргин – хожу за драконом. То есть за мантикором. Все. Ты понял?
– Угу, – кивнул Ратер, – понял. А ежели врешь – Бог тебе судья.
Не вру, а умалчиваю.
Мы побрели назад. У реки похолодало, и я поднялась наверх, к дороге. Кукушонок плелся за мной, хмуря лоб и покусывая пухлые губы. С дороги мы увидели, как пересекая розовую закатную воду, под еще более розовым закатным небом ползет по провисшей струне порожний паром.
– С той стороны позвали, – сказал Кукушонок, – Кого это на ночь глядя…
– Хочешь поглядеть?
Он поколебался:
– Да ладно, без меня справятся. Батька, видать, Кайна из захоронки выманил. Провожу-ка я тебя лучше. Днем одной по городу еще туда-сюда… а вот по темну… И вообще. Не след бы тебе ходить в одиночку.
– Я заметила. А ты хочешь сказать – с тобой безопасней?
Ни слова не говоря, он сунул руку под рубаху и выхватил какую-то продолговатую штуковинку. Бабочкой крутнувшись на пальце, она выстрелила приличных размеров лезвием.
– Ого! – удивилась я, – Да ты зубастый, Кукушонок.
– Ну так! – Он убрал нож. – Это город, барышня. Здесь всякой твари по паре. Так что держись рядом.
– Не могу я все время за спину тебе прятаться. Ты же занят полдня.
– А ты не высовывайся, когда я занят.
Я усмехнулась про себя. Уже командует, вот ведь! Герой. А ведь верно говорит, не подкопаешься…
Мы прошли в ворота. Двое стражников у караулки и голов не повернули. Третий вообще спал, привалясь к стене.
– Завтра после полудня, – заявил Кукушонок приказным тоном, строго щурясь вдаль, – как смена моя кончится, зайду за тобой. Сплаваем на остров. Покажешь…
На узких опустевших улицах было гораздо темнее, чем за стенами. Городская ночь пока еще робела выползать на площади и поднимать голову к небу, но каньоны переулков и колодцы дворов были переполнены ею по самые карнизы крыш. Ночь медленно, как тяжелый дым, катилась под наклон, в сторону реки. Только на черепице, расчерченной трубами и силуэтами котов, таял последний чахоточный румянец.
На подходе к трактиру Кукушонок нахмурился, лицо его напряглось. Он поднял руку, останавливая меня. У коновязи толпились лошади, много лошадей, и даже в сумерках я смогла разглядеть, что все они в дорогих попонах, в блестящей позолоченной сбруе. Вокруг прохаживались двое мальчиков, одетых как слуги, но тоже очень добротно. Круга света от фонаря над воротами было достаточно, чтобы пестрота желтого и алого бросилась в глаза. Кукушонок зло выругался.
– Что случилось?
– Ничего хорошего. Дьявол! Надо же было так влипнуть!
– Кто-то загулял в трактире? Кто-то из благородных?
– Угу. Загулял. Высочество наше бесценное со товарищи, не к ночи будь помянуто. Поворачивай оглобли, барышня. Нам тут делать нечего.
– Погоди, – я засуетилась, – у меня там вещи.
Кукушонок ударил кулаком по раскрытой ладони.
– Каюк твоим вещам.
– Почему – каюк?
– По кочану. Разнесут трактир по щепочкам. Или подожгут.
– Да ты что? Эта… принцесса… она что, совсем?
– Да хрен ее знает. Временами кажется, что совсем. – Ратер скорчил рожу, глядя на закрытые окна трактира. Из щелей между ставен лился свет. Внутри шумно гуляли. – Одержимая она. То месяцами в Нагоре сидит, носа не кажет, то вдруг на нее блажь находит, пьянки, гулянки. Тогда ей с бандой лучше под ноги не попадаться, затопчут не глядя. А то и что похуже сотворят. Сейчас у них, видать, веселье в разгаре.