Я же смотрела, как встающее солнце бросает в Нержель горсть первых лучей и как странно сверкает в поднимающемся тумане золотая рябь, волшебно летит в опалово-белом, похожем на кипящее молоко воздухе, летит, не касаясь воды – вереницей огоньков, искристой чешуей, блистающим солнечным драконом.
* * *
У южных ворот Эльго многословно попрощался и слез. Ю велел вознице ехать дальше, к «Трем голубкам», что на улице Золотая Теснина. Мы миновали «Королевское колесо», двери которого уже были широко открыты, – видимо, последствия ночного загула принцессы Мораг записали в ее счет и привычно уничтожили; жизнь продолжалась.
У дверей маленькой гостиницы повозка остановилась. Ютер поглядел на резную медную вывеску и как-то криво усмехнулся.
– Значит, ты здесь живешь?
– Да. Не зайдешь ко мне?
Он покачал головой:
– Надо возвращаться. Не хочу оставлять его одного надолго.
Я едва не ляпнула «кого – его?», но вовремя прикусила язык.
– Спасибо тебе, Ю. Спасибо, что помог.
Ю поморщился:
– Найгерт никогда никого не наказывает без вины. Но если покопаться, вину можно найти у всякого. Для этого существуют Кадор Седой и его подручные. Помни также о Терене Гройне и его Псах.
– Ю… ты обещал поискать мою свирельку. Не забудь, пожалуйста.
– Не забуду. Прощай.
– До встречи.
Он кивнул мне довольно холодно, словно не чаял поскорее избавиться. Скорее всего, так оно и было. Я не стала ждать, пока возница приставит лесенку, подобрала подол и спрыгнула на землю.
– Трогай! – крикнул Ю, и легкая повозка покатила вперед – на узкой улочке было не развернуться.
Я глядела ему вслед, но он так и не оглянулся.
Странный он какой-то. Словно замороженный. Как узнал, кто я такая – выставил стену в ярд толщиной: не подходи! Что было – все в прошлом. Забудь. У меня своя жизнь.
Как будто я на нее претендую, на эту его жизнь. У меня своих забот хватает.
Я толкнула дверь и вошла. Несмотря на ранний час в небольшом зале было битком народу – мастеровые, лавочники… словом, среднего достатка вполне благопристойные люди, завтракающие перед длинным рабочим днем. Две служаночки носились как угорелые, из кухни пахло выпечкой. Этот аромат остановил меня на полпути и заставил призадуматься. Хотелось спать, но не слопать ли сначала чего-нибудь горячего? А то обед здесь предвидится не раньше полудня.
– Госпожа моя!
Ясен пень, кого еще можно встретить ранним утром в трактирной зале? Он что, преследует меня?
Впрочем, он сидел за столиком в одиночестве, а столик был один из лучших, у окошка, прикрытого, по обычаям всех таверн, сплошными ставнями (небось Пепел, бродяга щербатый, первым сюда приперся, еще затемно, а то и ночевал здесь).
Он помахал мне рукой и заерзал на табурете, явно радуясь встрече. Экий контраст со строгим моим дружком Ю. Интересно, а если ему рассказать, что я утопленница четвертьвековой давности, он как – проглотит или подавится? Скорее всего, не поверит.
– Утро доброе, прекрасная моя госпожа! А ты ранняя пташка… хотя вижу я следы бессонной ночи на твоем светлом лице.
– Здравствуй, Пепел. Чем здесь сегодня кормят?
– Жареная рыба очень неплоха. – Авторитетно заявил певец, хотя на его столе наблюдались только кувшин с вином и кружка. – Слоеные лепешки с сыром выше всяких похвал. Нашла ли госпожа свое сокровище?
Он показал глазами на расшитый золотой канителью кошель, который я, за неимением пояса, держала в кулаке.
– Увы. Я искала ее всю ночь. Нашла лишь это.
Пепел озадаченно нахмурился:
– «Нашла»?
Подбежала знакомая девочка-прислуга, и я велела принести жареной рыбы, лепешек и вина. Пепел выжидающе глядел на меня. Конечно, держи карман, расскажу тебе, где таких толстеньких кошелечков водится видимо-невидимо.
Я бросила кошелек на стол, он глухо звякнул.
– Я бы отдала его целиком за мою свирельку. И еще столько же сверх того.
Бродяга сглотнул, туда-сюда дернулся кадык на тощей шее.
– Госпожа… ты просишь меня отыскать свирель?
Подошла служанка с подносом. Замелькали ловкие девчоночьи руки, расставляя оловянные тарелки, а Пепел все смотрел на меня сквозь это мелькание с совершенно непонятным выражением на лице – то ли радости, словно означенный кошелек был уже у него за пазухой, то ли ужаса, словно его посылали на бой с драконом, вооружив только ореховой палкой, прямо отсюда и прямо сейчас.
Я дождалась, когда служанка отойдет и спросила:
– А ты возьмешься за это дело?
Он, рывком подавшись вперед, наклонился над тарелками так низко, что неопрятные кончики волос едва не обмакнулись в сметану, которой щедро была полита жареная рыба. Зрачки у него расширились, почти скрыв рыжее пятно в правом глазу.
– Возьмусь!
Я пододвинула тарелку к себе, пока в нее не нападало Пепловых волос. М-да… вот это алчность… Или ему и впрямь что-то известно? Может, он связан с городскими ворами и попрошайками, даром что в Амалеру недавно прибыл, а братия эта не хуже крыс знает все тутошние ходы-выходы. Это было бы неплохо… очень даже неплохо. Я отложила ложку:
– По рукам, Пепел.
Мы скрепили договор рукопожатием. Ладонь у певца оказалась чистая, но холодная и влажная, и какая-то уж чересчур хрупкая, будто ящеричья лапка.
Некоторое время я копалась в рыбе, а Пепел смотрел в кружку, хмурился и шевелил бровями.
– Эгей! – гаркнул кто-то едва ли не над самым ухом, я чуть рыбьей костью не подавилась. – Гля, парни! Это ж та ведьма, что Гафу Медарову накаркала! Это ж она, парни, я ее с закрытыми глазами узнаю!
Посреди почти опустевшего зала топталась шестерка молодых оболтусов в нарядах ярких, однако порядком уже заляпанных и несвежих; некоторые буйные головы сохранили суконные шапки с хвостами, а двое даже щеголяли каким-то странным оружием, размерами скорее напоминающим меч, чем кинжал. Компания явно вчера не допраздновала и продолжала искать приключений. Мне они очень не понравились.
Я им, видимо, тоже.
– И впрямь, Донел, она. Я точно помню – ткнула она эдак в Гафа пальцем и говорит: гореть тебе ныне в адском пламени, Гаф! И Кику Ржавому тож сказала: берегись!
– И чё?
– А не чё! Гаф теперь червей кормит, а Ржавый обезножил, вот чё. Ведьмища она, вот чё! Гафа Медарова погибель – ейных рук дело!
– Так это… псоглавцев, что ли, звать, раз ведьмища?
– Вот еще. Сами разберемся, не таким хвосты крутили.
Я украдкой взглянула на Пепла. Тот сидел, деревянно выпрямившись, белый, как стена, словно это ему собиралась крутить хвост недогулявшая компания. Я заметила, что ни один из парней не был как следует трезв. Впрочем, как следует пьян тоже никто не был.
– Назад! – рявкнула я пробирающемуся между столов в нашу сторону лопоухому. Рожа его была мне смутно знакома, видимо, он тоже сидел тогда в «Колесе» вместе с покойным Гафом. – Назад, говорю! Хочешь, чтобы я и тебе накаркала? Сейчас накаркаю, мало не покажется!
Лопоухий затормозил, но его товарищ в сбитой на затылок фиолетовой шапке выхватил длинющий кинжал и завопил:
– Холодное железо! Вот чем у нас ведьм крестят!
Я вскочила, стрельнув глазами вправо, влево, до двери далеко, до лестницы наверх еще дальше, дорога в любом случае перекрыта…
– Ты! Будешь первый! Ты, смерд, чьим рукам по праву полагаются навозные вилы, посмевший поднять меч на женщину… – Он попер вперед, я схватила со стола тарелку с объедками и запустила ему в голову. – Ты будешь первый! – заорала я, срываясь на визг. – Тебя сожрут крысы!
– Окружай ее, ребята! Не дрейфь! Нечистый железа боится!
Последние посетители разбежались по углам, маленькая служаночка из-за кухонной двери подавала мне какие-то знаки. Лопоухий, осмелев, отшвырнул с дороги скамью. Второй меч-кинжал покинул ножны. Холера черная!
До меня вдруг дошло, что показывает служаночка.
Окно за спиной!
Подхватив подол, я прыгнула на свой табурет, с него – на стол… в это мгновение проявил себя позабытый мною Пепел. С неожиданной для своего возраста прытью, он метнулся вперед, навстречу фиолетовой шапке, легко отбил руку с мечом, а другим концом посоха врезал ему под дых. С моей стороны в голову лопоухому полетел кувшин, тому, кто лез справа – полная кружка.
– Леста, окно! – крикнул Пепел, с несусветной скоростью размахивая своей палкой.
Я развернулась, пытаясь ударом ноги вышибить ставень… не тут-то было! В Амалере строили добротно, на века, и уж не женской ножке суждено нанести сей постройке какое-либо повреждение. Я судорожно зашарила в поисках щеколды… Сзади невнятно завопили, что-то загремело.
Мельком оглянувшись, я увидела, что Пепла прижали спиной к столу, но своей палкой он пока умудрялся сдерживать два меча и восемь, или сколько их там… кулаков.
Щеколда нашлась, обрывая ногти я рванула ее – и распахнула окно.
– Пепел!
Тяжелый кинжал свистнул, косо перерубая посох, бродяга остался с двумя обломками в руках. Взрыв радостных воплей.
– Уходи, Леста!
– Пепел!
В этот момент он упал. Я не поняла, как это случилось, он вдруг сильно откачнулся вправо, словно уклоняясь от удара – и скрылся за краем стола. Компания разом заголосила, сгрудившись в тесном проходе, кто-то рванул ко мне – и получил коленом в подбородок.
Они ж его убьют!
Беги, дура!
Убьют же…
Все поплыло перед глазами, воздух сделался плотным и соленым, будто морская вода, я разинула рот, чтобы крикнуть – и завязла в нем зубами. Сцена вдруг накренилась и начала проваливаться куда-то в подпол, словно я смотрела в длинную трубу, по гладкой стенке которой медленно съезжали, вяло шевелясь, пестрые фигурки.
– Ма-а-а… бе-е-е… а-а-а…
Тяжко, смазанно, глуша биение сердца, колотился в ушах мучительно медленный бас, словно пытался заговорить каменный великан.
Глубоко-глубоко под ногами, меж объедков и винных пятен, я разглядела толстенького моллюска в шитой золотой канителью раковине. Нагнулась, протягивая удлиняющуюся на глазах руку – сквозь вязкие пласты течений, сквозь путаницу водорослей, сквозь лохмотья тины… рыбий скелет облекся плотью и скользнул прочь… тарелка распалась двумя половинками пустой перловицы. Пальцы зачерпнули песок и донный мусор вместе с золоченой раковинкой – и отправили их широким, неспешно оседающим веером прямо в лупоглазые лица, слипшиеся гроздью воздушных пузырьков. Рыжая и черная муть, клубясь, потянулась со дна.