Эрайн?
Мы стоим, покачиваясь, в зеленой воде. Ворочаем башкой.
Я здесь.
Как ты ходишь???
Озадаченное молчание. Потом лапы судорожно дергаются, сначала задние, потом передние, потом дергаются распятые руки, а потом мы грузно плюхаемся животом в воду, заваливаемся на бок и повисаем в цепях.
Не помню!
Вспышка чужого раздражения мгновенно задавлена, затоптана как упавшая в солому головня.
Лессандир, не путай меня! Я не сороконожка! И прекрати задавать дурацкие вопросы!
Головня растоптана, но от нее поднимается едкий дым. А он вспыльчивый, Дракон. Помолчу-ка я лучше…
Он делает еще несколько неудачных попыток подняться. Задыхается, кашляет. Ворочается в зеленой жиже. Ворчит.
Тьма меня побери! И чему тебя Геро учит? Надо же было ляпнуть…
Молчу. Ничему он меня не учит. Ну почти ничему. Но жаловаться пока, кажется, рано. Чего я такого ляпнула? Однако молчу.
Он замирает, тяжело дыша. В груди давит, колотится сердце. И то, второе, огромное – тоже колотится.
Пауза.
Мне опять нехорошо. Извне волной накатывает озноб. Душе моей становится холодно и безысходно, словно заблудилась она в недрах этого непомерного тела. Рядом жмется еще одна душа, забыв, что тело это – ее дом родной. А тело горной грядой лежит в воде, могучее, восхитительно-нелепое тело чудовища.
Лессандир…
А?
Тут… эта мерзость внутри. Чувствуешь?
Чувствую… Но глубоко, очень глубоко. Она лежит, свернувшись тяжеленной железной цепью. Там, где ощущается ее присутствие, царит мрак. Там какой-то провал, подпол, колодец, в нем-то, в этом колодце, она и свернулась. Нет, это не колодец – это нора. Пещера. В пещере, залег гигантский змей. И он не спит, он просто лежит, прикрыв глаза, и прислушивается к нашему шепоту наверху.
Что это, Эрайн?
Если б я знал…
Мне это не нравится. Что он тут делает?
Тише… его я тоже помню.
Эту пакость надо прогнать!
Тише, говорю. Он всегда здесь был. Это нам надо уходить.
Как?
Очень просто. Надо проснуться.
Как это – проснуться?
Тихо!
Змей, житель глубин, будто понимает, что речь о нем. Я вдруг ощущаю неприятное скользкое шевеление внутри себя, словно задвигалась проглоченная живьем гадюка. В самых дальних углах заворочались маслянистые грузные кольца, подтекая черной нефтью, переливаясь одно в другое, и весь внутренний горизонт вдруг заколыхался, задвигался и поплыл на нас, как прибывающая вода…
Я боюсь, Эрайн! Кто это???
Лессандир, просыпайся!
Что ему надо?!
Просыпайся! Сейчас же!
Я… не могу… не могу!
Зелень в глазах подпрыгивает и меркнет – и все подминают под себя клубящиеся, вспухающие, заслоняющие все на свете змеиные кольца. Я уже не понимаю, где это происходит – во сне? Наяву? В стране фантазий?
Иди прочь!!!
Страшный пинок выносит меня за пределы телесной оболочки: подземная зелень прокатывается колесом, и на долю мгновения я вижу – полыхающее изумрудным огнем, встопорщившее драконий гребень чудовище бешено рвется в цепях, хлеща воду отягченным острой пикой хвостом.
* * *
Представь себе – вот ты стоишь посреди летнего луга в жаркий полдень. Лицо и грудь твои залиты светом, спина же остается в тени. Твои глаза смотрят вперед, они приспособлены к яркому освещению, тебе все ясно и понятно и не хочется что-либо менять. Но разве твоя привычка воспринимать исключительно яркий свет отменяет присутствие тени? Ты прекрасно осведомлена о ее существовании, однако делаешь вид, что ничего такого и рядом не лежало. Так ведь гораздо легче. Тень не используется в привычной жизни – зачем она нужна? Тем более теневая сторона сознания – а ведь и у сознания нашего имеется тень.
Многие поколения людей живут на свету, привыкли к такой жизни и не приветствуют изменения. Да, и им приходится считаться с существованием тени. Да, она их пугает, потому что непонятна. Да, их привыкшие к свету глаза видят в тени только тьму – и ничего больше.
Но ведь это не так. Проморгайся как следует, попривыкни – и ты разглядишь, что тень хранит целый мир, не менее огромный, чем мир под солнцем. Что же, нам отказаться от него, отказаться только потому, что наши сородичи не хотят его видеть? Да шут с ними, с сородичами, пусть живут на солнечных полянках, раз им там тепло и уютно, а мы с тобой пойдем в темный таинственный лес…
Ах, ты даже не спрашиваешь зачем и что мы в этом лесу потеряли!
Ну так я все равно отвечу. Я скажу, что маг – это охотник и наблюдатель. Магическая сила – его добыча, она же – снасть его и его оружие. Она же – опасность, подстерегающая на пути.
Конечно, сперва мы идем по тропинке – просто для того, чтобы оглядеться в лесу, познакомиться с ним, вдохнуть его воздух, услышать его голоса. Тропинка для мага – это ритуал, заклинание.
Представь, что ты пошла за земляникой – ты знаешь, что земляника растет на взгорочке, между Козьим логом и ручьем Каменкой. Ты вспоминаешь, какая тропинка ведет в земляничное место, идешь по ней куда тебе надо и в итоге набираешь ягод сколько потребуется. Точно так же маг работает с ритуалом. Кропотливо совершая последовательные действия, маг получает тот результат, который предполагался. Это самый древний отработанный и проверенный способ. Несведущие люди, а также многие из тех, кто практикует волшбу, считают, что это и есть магия.
Но здесь, дорогая моя, таится главная ошибка. Потому что магия – это не совокупность заученных слов и телодвижений, это не ритуалы вызывания духов, не заклинание стихий. Магия – не сверхъестественная сила, обладание которой делает мага магом. Магия – не забава, не способ и не средство. Она не существует сама по себе.
Магия – это мироощущение.
И нам с тобой следует запомнить, что заклинание в первую очередь заклинает не духов и не таинственные силы – заклинание заклинает самого заклинателя, ведет его волю по проторенной тропе и выводит к искомой земляничной поляне. Сложные заклинания-ритуалы, приуроченные к месту и времени, позволяют заклинателю черпать извне сырую силу природы, преобразовывать ее и использовать как свою собственную. Но силы природы – это не магия.
Ритуалов и заклинаний несметное множество, можно всю жизнь посвятить их изучению, многие мои коллеги так и делают, но жизни человеческой на все это не хватит никогда. Да и стоит ли, подумай? Чем художник отличается от ремесленника, даже прекрасного ремесленника? Тем, что ремесленник всю жизнь ходит по одной и той же дороге, а художник всегда ищет новый путь. Творчество – оно или есть, или его нет. Творчество, если откровенно, штука не слишком практичная. Польза от него неочевидна. Новые дороги не всегда лучше старых. Творчество, как и истинная магия, – мироощущение, и только.
В темном лесу, в царстве тени, есть множество тропинок, протоптанных нашими предшественниками. Там же существует бездорожье, по которому тоже можно пройти, применив, однако, гораздо больше усилий и средств. И конечно, это неизмеримо опаснее, но новые места сулят новые сокровища, а храбрый исследователь находит свою награду.
Маг выбирает дорогу по силам своим и умению, а также по смелости своей, если таковая у него найдется. Однако надо помнить, выбирая путь, что не дорога ведет тебя, а ты идешь по ней, и не единственная верная тропа приведет тебя к твоей цели, а все тропы, все буераки и колдобины, все дебри непроходимые и мертвые пустоши – все они ведут к желанной цели, и лишь потому, что таковой была твоя воля.
Эй, ты понимаешь, что я говорю? Или я зря тут сотрясаю воздух?
– Не очень, Амаргин. Как-то это все слишком пафосно.
– Балда.
– Не спорю.
– Лентяйка.
– Отвяжись от меня, я устала.
– Вставай, утро на дворе!
Я вздрогнула и села.
Сумрак большого грота пересекал косой луч, освещая длинную гряду золотого лома, а в золоте, словно ягоды земляники, горели рубины и альмандины. На стене, под самым сводом, в зеленом пятне отраженного света, танцевала водяная сеть.
Под стеной бездымно горел костерок. У костра на корточках сидел Амаргин и сыпал что-то из матерчатого кулька в курящуюся паром чашу.
– Который час?!
– Две тысячи двадцать второй, с момента гибели наевшейся спорыньи землеройки Пеструшки. Люди из города сказали бы тебе, что сейчас середина второй четверти. – Он отвлекся от варева, посмотрел недовольно. – Кто посуду не помыл? Я тебе кто – прислуга приходящая? Присохло все, окаменело совсем! Что за свинарник, Лесс, что ты себе позволяешь? Устала она! Где ты вчера была?
– В городе.
Я поежилась. Опустила глаза и обнаружила, что сижу на одеялах, совершенно голая, укрытая только плащом цвета хвои, а волосы у меня чуточку влажные.
– В городе, в городе, – ворчал Амаргин, размешивая что-то в черной от копоти чаше. – Вот и оставалась бы в этом городе. Сюда небось приходишь только денег взять.
– Мне… нужно… пятьдесят золотых. Выкупить парнишку одного.
– Ну конечно! На что еще можно деньги тратить? На парней и на наряды. Да я смотрю, ты наряды свои на берегу теперь оставляешь. Чтоб водой не попортить. Что означает – посуху ты так перебираться и не научилась. Двадцать раз показывал – все без толку. А еще в ученики набивалась. Мне такие ученики задаром… – Тут он зашипел, обжегшись, отдернул руку, выронил ложку, которая сейчас же канула в кипящее варево. – Вечно с тобой все наперекосяк. Я стараюсь, обустраиваю, забочусь о ней, вытаскиваю ее, полумертвую, из воды…
Он злобно уставился в котелок, морща лоб и раздувая ноздри.
– Когда? – я напряглась.
Опять он спас меня? Вытащил из речной норы, в которой я вчера застряла? Или из подземного озера, в которое я все-таки выплыла?
– Когда?! – Он мельком взглянул на меня и скривился от омерзения. – Когда! Она уже не помнит, когда! Недели не прошло, а она уже все позабыла! – Отвернулся и горько пожаловался котелку: – А если бы я тогда не пришел, до сих пор бы валялась в мертвой воде! И что? Где благодарность? Где уважение, черт побери? Она почему-то думает, что я ей что-то должен!