– У нас не на чем писать записку. Может, передать на словах?
– На словах… Ну, скажи: «Сегодня, как стемнеет, Леста ждет тебя на могиле Каланды».
– Принцесса мне поверит?
– Если не поверит, решит, что убийца ее выманивает. И все равно пойдет, насколько я успела ее узнать. – Я усмехнулась: – Даже скорее пойдет, чем на встречу со мной. Причем одна. Ну, можешь добавить… можешь добавить пароль: «Гаэт Ветер». Только мы вдвоем его видели… хм… она-то его как раз не видела. Это неважно. В смысле, что не видела.
– Хорошо.
Я подняла голову:
– Хелд!
Они с Кукушонком, похоже, поругались. Сидели далеко друг от друга и смотрели в разные стороны. Паромщик нехотя оглянулся.
– Хелд, не в службу, а в дружбу – дай Пеплу штук пять монет. Он пойдет в город.
– Берите что хотите, – Хелд кивнул на узел. И пожал плечами.
Пепел без лишнего смущения залез в сверток, отсчитал пять авр. Спрятал их в пояс, махнул нам рукой и ушел, поигрывая палкой, по тропочке в камышах. Наверх, к дороге, ведущей вдоль берега.
Кукушонок пересел ко мне:
– Куда ты его послала?
– К принцессе. Мне надо с ней встретиться. Сегодня ночью. Ты знаешь, где находится королевская усыпальница? Под замком где-нибудь?
– Не. То есть под замком тоже. Только там давным-давно не хоронят. Под Новой церковью теперь крипта.
– А могила королевы где?
– Королевы Каланды? Да там же, в крипте. Ты что, опять в город намылилась?
– Да, придется. Мне необходимо посетить могилу. Вместе с Мораг.
Кукушонок подозрительно меня оглядел.
– За каким таким… Ты курочить ее вздумала? Могилу то есть? Там, думаешь, ответы на загадки найдутся? Не божеское это дело, Леста.
– Курочить, надеюсь, не придется.
– Зачем тогда?
– Вопрос задать. Вернее, два вопроса.
– Кому?
– Каланде.
Пауза. Кукушонок сощурился. Непроизвольно мазнул ладонью по груди, нащупывая солю под рубахой.
– Мертвую призвать собралась… Леста, не дело это. Не дело. Боженька милостив, пока зла не вершишь, а мертвых из могилы подымать – истинное зло!
– А я-то кто, по-твоему? Не результат богопротивных действий? Что же ты дружить со мной не брезгуешь?
– О том колдуну твоему ответ держать. Пока ты зла не чинишь, я от дружбы не отказываюсь.
Он выдернул из-за ворота монетку-солю и зажал в кулаке. Глаза его в узком злом прищуре потемнели и как-то остыли. Не янтарь и не мед – холодная торфяная вода.
Я прямо-таки взвилась:
– Ах вот как! На весах, значит, взвешиваем. Пойдет направо – руку протянем, пойдет налево – руки умоем. С нас взятки гладки. Чистенькие мы со всех сторон. Разбираемся – здесь у нас зло, здесь у нас добро. Здесь у нас черное, здесь у нас белое. За белое мы ухватимся, а черное отпихнем подальше. Ногой отпихнем, чтоб рук не марать.
– Вот я и не хочу, чтобы ты маралась!
– А почем ты знаешь, насколько я измарана? Может, у меня руки по локоть в крови? Может, я детишек малых на дно утаскиваю, чтоб сожрать? Может, меня сам дьявол послал, чтоб тебя, такого чистенького, совратить и душу твою бессмертную навсегда погубить?
Кукушонок оскалился:
– Валяй, совращай. Прямо здесь. При бате.
– Уже! – Я торжествующе наставила на него указательный палец. – Уже, а ты и не заметил, глупец. Я купила тебя за пятьдесят пять золотых монет из колдовского клада! С потрохами купила!
Он отшатнулся и побелел, словно ему молоком в лицо плеснули. Даже веснушки выцвели в один момент. Глаза распахнулись до невозможности, как тогда, ночью, на островке, когда мне удалось ненадолго напугать его.
Враз помертвевшие губы беззвучно задвигались. Молитву, что ли, читает?
– Вот так и ловят таких, как ты, Кукушонок, чистюль. – Меня охватил горький восторг разрушения. – Доверяющих своему сердцу, потому что оно не знало грязи. Так и ловят – на доверии. Чтобы тебя обмануть, не надо лгать. Тебе надо говорить правду – ты сам себя обманешь.
– Убирайся, – прошептал он. – Убирайся сейчас же.
Вот такая беда.
Нас связывала общая тайна, общая опасность, все то же сакраментальное доверие… А что вышло? Пара слов, самое забавное, правдивых слов…
Я поднялась, глядя на него сверху вниз.
– Поверил?
Он смотрел исподлобья, зло и обиженно. Тискал в кулаке медную сольку. Молчал.
– Опять поверил. Плохо твое дело, Ратери. Никуда не годится…
Я оглянулась на паромщика, который ерзал задом по разбросанному тростнику, недоуменно поглядывал на нас, но в разговор не встревал. Да вряд ли он что-то слышал. Только видел – поссорились, голубки.
Да, Хелд. Поссорились. Пусть твое чадушко остынет и подумает.
А у меня дело есть. И я не собираюсь его отменять ради чьих-то капризов. Или принципов. Или другой какой ерунды.
Во рту было кисло. Хотела сплюнуть, но только поморщилась.
– Куда это она? – озадачился паромщик у меня за спиной.
Ратер не ответил.
На краю тропинки, вьющейся среди могил, в двух шагах за красивой, недавно отстроенной церковью стоял черный обливной горшок, полный поблескивающих монет. Хитро так стоял, вроде бы в тени и с краю, но в то же время на виду, мимо не пройдешь. Я и не прошла. Схватила его за круглые бока.
– Ага. Ты-то мне и нужен.
Горшок в моих руках мгновенно отяжелел и взорвался гигантской черной вспышкой. Мощные лапы с размаху опустились на плечи, нос мазнуло жарким и мокрым, ладони раздвинули лохматые собачьи ребра.
– Ой-ей! С ног собьешь!
– Рррр-гав!
Пес танцевал на задних лапах, лупил меня в грудь передними и норовил вывозить лицо широченным слюнявым языком.
– Гав! Гав! ГАВ!!!
Кислое настроение неожиданно улетучилось. Вот кто не будет с постной физиономией указывать мне, что хорошо, а что плохо! Вот кому все равно – что живой, что мертвый, лишь бы человек хороший был! Я вцепилась в густющую шерсть и, радостно рыча, принялась тузить приятеля. Мы грохнулись на тропинку, покатились от камня к камню, прямо по клумбам, сминая роскошные поздние георгины и простенькие золотые шары, брыкаясь, извиваясь, визжа, хохоча и гавкая во все горло.
– А вот я вас сейчас, хулиганы! Нашли где кувыркаться!
Поперек хребта слабенько хлестнуло. Однако клубок наш тотчас развалился, мы отскочили в разные стороны.
– Вот сейчас стражу позову! – Старик-сторож воинственно размахивал клюкой и топал на нас ногами. – Вот вы у меня попрыгаете! А ну, прочь пошли! Пошли, пошли прочь! Цветы поломали, негодяи… Вот я вас!
Не сговариваясь, мы порскнули к воротам. У ворот я оглянулась – сторож ковылял за нами, через шаг останавливаясь, хватаясь за грудь и потрясая палкой. Мне стало стыдно. Цветы-то мы и вправду поломали.
– Простите нас! Больше не будем!
– Вот я вас… – донеслось в ответ.
– Он глухой, – сказал Эльго. – И впрямь нехорошо получилось. Он тут совсем один сидит, только и радости, что гонять всякую бестолочь вроде нас. Пойдем куда-нибудь в кабак, купим ему жестянку табаку.
– У меня денег нет.
Эльго осклабился:
– Да уж оторву я от себя кусок ради такого дела. Пойдем сожрем чего-нибудь. Только не рыбы! Рыба – она для рыбоедов. Сосисок с горохом, а? Колбасы жареной! Под пивко, грррр…
– Пирожков с повидлом… И рулет с орехами на меду.
– Это под пиво-то?
– А что? Нормально.
– Ну у тебя и вкусы.
– Э, ты еще не знаешь, какие вкусы у принцессы Мораг. Она такую гадость пьет!
– Да знаю я. Гулял с ней по кабакам не раз. Уж она гулять горазда! Свита вся давно под столом, а она – ни в одном глазу. Колобродит, конечно, но не спьяну. Мы с ней как-то тягались, кто кого перепьет.
– Вот как? И кто кого?
Черный пес, похоже, смутился:
– Да понимаешь… не помню. Помню только, пожар потом был. Только ты не спрашивай, кто поджег. Я, во всяком случае, не поджигал. Кажется. Зачем мне это?
Я только хмыкнула. Вот это, понимаю, принцесса! Грима лохматого споить…
Мы уже вышли на портовую площадь. Небо затянуло тучами, и город и порт как-то очень быстро накрыло сумерками.
– Слушай. – Я остановилась. – Хочу тебя сразу предупредить. Я тут… наследила в городе, и меня ищут.
– Золото?
– Ну да…
– Слыхал. Теперь понятно, чего ты так обрядилась.
– Это Пепел меня обрядил. Похожа на мальчика?
– Эт ты не меня спрашивай. Я суть вижу, а что там на тебе поверх нацеплено – мне без разницы.
– Собственно, я к чему веду. Во-первых, у меня к тебе большая просьба. Во-вторых, мне все равно придется войти в город.
– Как же без просьбы, – проворчал грим. – Нет бы просто так прийти, по-соседски… Ну, что там, давай излагай свою просьбу.
– Я прошу тебя поговорить с мертвым человеком. С королевой Каландой.
– Уау… Это еще зачем?
– Ее дочь в опасности. Мать должна ей помочь.
– Ничего она ей уже не должна, – покачал головой Эльго. – Но мертвые всегда говорят правду. Если вообще говорят.
– Надо попытаться! Очень-очень надо.
– Очень-очень?
– Очень-очень.
Грим помолчал, опустив к земле черную волчью морду.
– Леста. Подружка. Соседушка. Ты понимаешь, о чем просишь?
– Ты не можешь этого сделать?
– Сделал бы… за твои красивые глаза. – Он тряхнул головой, уши звонко щелкнули. – Но я тут могу быть только посредником. Это сделка с Полночью, понимаешь?
– Ну… да.
Теперь был мой черед уставиться в землю. Я мало знала про Полночь. Вран и Гаэт ее проклинали, Ирис ее сторонился, Королева ненавидела всем сердцем.
Амаргин Полночи не гнушался, но требовал осторожности. Еще была Перла, Прекрасная Плакальщица, совместившая в себе Сумерки и Полночь, но с ней я так и не удосужилась серьезно побеседовать.
Церковь называла Полночь первым кругом ада, Холодного Господина – князем тьмы, а жуткие рассказы и поверья про них – зловредными языческими бреднями.
Из всех моих знакомцев я больше все-таки верила Амаргину.
– Мне уже поздно чураться Полночи.