бе. И правильно делал. Каланда тронула своего гнедого одним едва уловимым движением корпуса.
– Араньика. Ты имеешь необходимость сидеть прямо. Спина прямая, комо уна эхпада…
Легкое похлопывание между лопаток. Я поспешно выпрямилась. Спину ломило с непривычки. После скачки меня еще немного трясло, но гордиться было чем: я проехала весь маршрут галопом и ни разу не свалилась.
На высоком берегу сиял малиновый шатер. Вокруг суетились слуги, а чуть дальше, под соснами, дожидалась мою госпожу группа пестро разодетых верховых. Собак держали на сворках, смолистый утренний воздух тек нетерпением и азартом.
От группы отделился всадник на высоком вороном красавце – широкоплечий статный мужчина в винно-красной фестончатой котте, в алом плаще с золотистой подкладкой, украшенной сквозными ромбами. Густые волосы, черные, с несколькими ярко-белыми прядями, падали на плащ. У мужчины было светлое гордое лицо, лишенное возраста. Он улыбался, подъезжая к нам.
Я старалась на него не пялиться, но не могла отвести глаз. Его словно окутывало мерцающее облако, ясно и внятно приподнимая надо всеми. Он улыбался, глядя на Каланду, но улыбки этой хватало на всех – на пеструю свиту у него за спиной, на собак и слуг, на мрачного Стела, даже на меня.
Каланда двинулась ему навстречу.
Король Леогерт взял руку своей невесты, поднес к губам. Он сказал что-то, она засмеялась и покачала головой. Показала на озеро, по которому ветерок гонял слепящую солнечную рябь.
Я оглянулась на свиту – и дернулась неловко, перехватив взгляд королевского брата, принца Таэ. Принц смотрел не на меня, на Каланду, и во взгляде этом не было ни капли привычного восторга. Злой, досадливый взгляд, каким глядят на скорпиона, которого очарованный владелец называет «ручным». Супруга принца, тощая угловатая северянка, выглядевшая лет на пятнадцать старше мужа, тронула лошадь, пересекая линию его взгляда. Заговорила с принцем. Отвлекла, случайно или нарочно – я не поняла.
Король же, еще раз поцеловав Каландину затянутую в перчатку руку, развернул коня и поскакал к свите. Вернее, мимо свиты, под сосны, в лес. Свита встрепенулась стаей цветастых птиц – и повлеклась за хозяином.
Каланда ловко спрыгнула, мелькнув шитыми шелком сапожками-чулками. Я сползла с седла в руки подошедшему слуге. Подол зацепился за луку, и платье задралось – выпутывая меня, слуга отвернулся, стараясь спрятать ухмылку. Это ему плохо удавалось. В одиночестве я посмеялась сама над собой – слуги и Стел молчали, а Каланда побежала к шатру, из которого выглянула госпожа Райнара.
– Мы идти… идем в озеро купать! – крикнула Каланда и закружилась на одной ноге как заправская танцовщица. Кудри ее взвились блистающей иссиня-черной тучей, хвоинки и веточки в них засверкали не хуже драгоценностей.
– Не «купать», а «купаться», сладкая моя, – поправила Ама Райна. – Это возвратный глагол, запомни, пожалуйста.
– Купаться, да, да, да!
– Вамох а ваньяр, – сказала я.
– Не «ваньяр», а «ваньярсе», – Ама Райна погрозила мне пальцем. – Возвратный глагол!
Упавшее в озеро дерево – свидетель нашей с Каландой первой встречи – теперь лишилось нескольких сучьев, а ствол поддерживал гладкий деревянный настил, полого спускающийся в воду до самого дна. Ил и тину засыпали розовым песком, привезенным с карьеров аж от самой Снежной Вешки. Вкопанные в дно шесты с растянутыми полотнищами огораживали часть озера – на всякий случай, чтобы ничьи любопытные глаза не подглядывали за купающимися девицами. На самом берегу, среди ив и ракиты, белел полотняный навес. Служанки расстелили под ним циновки, поверх циновок – шелковый ковер, расставили подносы с печеньем и фруктами. Ама Райна властным жестом отослала их. Стел Диринг остался в одиночестве за кустами – стеречь нас и скучать.
– Ты умеешь плавать, Каланда? – спросила я. – Шавес эээ… надар?
Она рассмеялась и махнула рукой:
– Нет, нет. Эншеньяме! Ты… учить меня!
– Научу, конечно! – я засмеялась вместе ней.
Ама Райна налила нам с Каландой вина – слишком сладкого и густого, чтобы утолить жажду. Она малость зазевалась, разрезая яблоко, – Каланда в два глотка опростала чашку и, чтобы не мелочиться, присосалась прямо к кувшину. Я облизывалась рядом, ожидая своей очереди, но госпожа Райнара нас застукала.
– Нена тонта, что ты делаешь! Крепкое вино, ты же в воду полезешь, глупая. Отдай сейчас же!
Принцесса отскочила, унося кувшин и смеясь. Ама Райна резко вытянула руку в ее сторону – и Каланда вдруг споткнулась на ровном месте. Серебряный кувшин покатился к воде, подскакивая, слепя глаза летящим по ободку солнечным бликом, пятная настил темной кровавой струей. Плюхнулся в воду, превратился в рыбу и уплыл.
Я с восхищением глянула на Райнару – она еще никогда не баловала нас подобными фокусами. Райнара поджимала губы и качала головой. Кожа ее светилась в тени зеленоватым золотом, а высокая прическа была как башня мрака. Половинка яблока на ее ладони напоминала лютню – только очень маленькую.
– Ама Райна, ты будешь купаться? – спросила я.
– Нет. Я буду охранять вас.
– Зачем? Нас охраняет Стел.
– Стел охраняет нас от незваных гостей, а я – от ваших собственных глупостей.
Каланда так и сидела на берегу, около настила, и, кажется, разувалась. Я подбежала к ней:
– Подвернула ногу, госпожа моя?
Она ощупывала узкую золоченую щиколотку, я отвела ее руки, пощупала сама.
– Больно? Можешь встать?
Интересно, Райнара способна мановением руки вылечить ушиб или растяжение? Вот бы это было возможно! Когда заполучу гения, обязательно научусь лечить, и не нужны будут все эти травки-притирки и деревенские заговоры. Взмахну рукой, скажу слово, р-раз! – и человек здоров.
– Не больно. – Каланда поднялась, держась за мое плечо. Но тут же зашипела и поморщилась.
Я помогла ей дойти до шатра, где стояла, подбоченясь, Райнара и наблюдала за нами. Каланда что-то обиженно сказала ей, та фыркнула:
– За непослушание, вот за что, сладкая моя. Ничего страшного, до вечера пройдет. Или твоя араньика тебе поможет, если захочет.
– Как? – Я уже усадила Каланду на подушки и устроилась рядом, положив ее босую ногу себе на колени. Лодыжка немного опухла, и я надеялась легким растиранием и парой Левкоиных приемов снять отек и боль.
– Есть способ, – Райнара царственно опустилась на подушку напротив, – который позволит забрать у другого увечье и болезнь и тем излечить его, но сделать это может лишь искренне любящий, готовый пострадать за свою любовь. Немножко жертвенности, дорогая. Гений, знаешь, ценит жертву, даже крохотную, и охотно помогает своему эхисеро.
– Но у меня нет гения.
– А если бы был? – Райнара склонила голову набок и приподняла красивые брови.
– О! Тогда бы, конечно, я забрала у госпожи моей и боль, и хромоту!
– Вот как? А почему ты бы это сделала?
– Ну… за бесценную мою госпожу я готова на все.
Я взглянула на Каланду – она явно понимала из нашего разговора дай бог половину. Райнара проговорила медленно и раздельно:
– Твоя араньика сказала, что сделает для тебя все что угодно.
Вспыхнула улыбка, одна из ярчайших, что я видела у Каланды. Она схватила мою руку обеими ладонями, сжала крепко:
– Шерас ми гуардиан?
– Кем? – переспросила я.
– Госпожа спрашивает, будешь ли ты охранять ее, помогать ей, слушаться и подчиняться, всегда быть рядом, всю себя отдать служению ей?
Я закивала. Не слишком приятно прозвучало «слушаться и подчиняться», но мне ли, девчонке с хутора, перебирать, когда будущая королева зовет в ближайшие слуги, в наперсницы? Когда мы обретем гениев, разве магия не уравняет нас? Мы станем великими волшебницами и, может, войдем в легенду, как святая Невена.
Ну ладно, в святые мы не метим, да и в легенду вряд ли попадем, если только церковники нас не схватят и не ославят… но ведь магия и ее чудеса прекраснее всего на свете, и лучше этого – только возможность самой эти чудеса творить.
– Отвечай вслух, дорогая, – велела Райнара, – не кивай, а говори.
– Я согласна охранять мою госпожу и помогать ей. И слушаться, и подчиняться, и…
– Не «согласна», а «хочу». Желаю.
– Я желаю охранять мою госпожу и помогать ей, и…
Райнара подняла ладонь, останавливая меня. Что-то ей не нравилось.
– Ладно. Подумай над этим хорошенько, араньика. Придет момент, и ты должна будешь сказать о своем желании навсегда остаться с Каландой. И от того, насколько ты будешь искренна, зависит, останешься ты с ней или нет.
– Я искренна.
– Если так, то попробуй забрать у Каланды ее боль. У нее ноет нога, я это чувствую. Не слишком сильно, но достаточно, чтобы хромать до завтрашнего утра. Давай, постарайся, а то господин наш король решит, что мы бесполезные ленивицы и недосмотрели его невесту.
Райнара повертела в пальцах половинку яблока и аккуратно вернула ее на тарелку, к другой нетронутой снеди. Поднялась, расправляя юбку:
– Искреннее желание и немного жертвенности, араньика. Не буду вам мешать.
И вышла.
Каланда пощелкала пальцами, указала на яблоко и, получив его, откинулась на подушки. Положила мне на колени вторую ногу, видимо, для сравнения: и правда, одна лодыжка была толще другой.
Забрать боль! Зачем ее забирать, можно просто убрать, облегчить, благо она небольшая и вполне мне по силам. Вот так, огладить сустав, подцепить тонкие усики недуга и вытягивать их потихоньку, осторожненько, не спеша, словно шелковинки из ковра. И стряхивать на землю, подальше от себя.
Одну за одной. Одну за одной.
По белому полотну шатра бродили лиственные тени, беспечно свистели птицы, звенела вода. Снаружи разгорался полдень. Золотая оса ползла по липкому от фруктового сока ножу. Каланда прикрыла глаза согнутой рукой и через некоторое время сладко заснула, выронив надкушенное яблоко.
Прошло не меньше четвертой четверти, когда я на цыпочках вышла из шатра. Райнара сидела под ивами в застеленном ковром кресле и вышивала… или делала вид, что вышивает.