– Ирис, гляди, что это?
В меловом отвесном склоне чернели пещеры, много пещер, несколько сотен. Как ласточкины норки, но гораздо крупнее. Я, наверное, без труда могла бы в такую влезть. Впрочем, вряд ли – все до одной пещерки были заперты поблескивающими металлическими решетками.
Ирис тряхнул волосами и сделал рукою странный отталкивающий жест.
– Это защита от моря.
Море ворочалось внизу, и каждый вздох его словно бы сопровождался стоном. Ирис нахмурился:
– Пойдем-ка скорее.
Мы ступили на мост. Он вздрогнул и завибрировал под ногами, выгибая подвижный хребет.
– Подвесной, – объяснил Ирис. – На канатах.
Вздохи и стоны неслись из глубины каньона, где вода облизывала камни. У берегов копились обрывки тумана, изъеденные солью, длинные истончающиеся пряди тянулись в море.
– Ааааххх… аааа… – странное эхо множило голос волн, отзвуки взлетали вдоль отвесных стен.
– Море плачет, – прошептала я, прислушиваясь.
Мне вдруг сделалось страшно. Я остановилась, взялась за мокрый, твердый от напряжения канат. Мост дрожал, я тоже.
– Аааааа…
Как надрывно!
Неожиданно холодные ладони стиснули сзади мою голову. Мгновение я слышала только шорох крови в ушах. Я схватила Ириса за запястья, его руки разжались и упали мне на плечи.
– Это не море, – голос его стал бесплотным и бесцветным. – И уши затыкать глупо.
Он притянул меня спиной к себе и обнял, уткнувшись острым подбородком в темя. Руки его перекрестились у меня на груди. Я обалдела от такого поворота, а он сказал мне на ухо:
– Смотри вниз. Она на берегу, почти под мостом.
– Ааахн, ааах, ааа…
Стоны перемежались рыданиями, эхо множило их, перемешивало, разнимало на куски.
Я увидела ее – тонкую белую женщину, стоящую на камне над водой. Она хватала себя за плечи, сгибалась пополам, раскачивалась из стороны в сторону и непрерывно стонала. Как от непосильной боли или от горя. Длинные волосы то всплывали, то опадали у нее за спиной, снежно-белые на две трети и на треть траурно-черные. Она обняла себя еще крепче, закинула голову, обратив прямо к нам искаженное лицо, и закричала.
Крик ножом врезался в меня, я выгнулась, чувствуя, как каменеют Ирисовы руки. Все внутри – кровь, кости, печенки-селезенки – отозвалось нестройным аккордом. Какая-то жилка в сердце задергалась и принялась завязываться узлами. Эхо гремело, выкручивая страшный голос словно прачка белье, отдельные звуки брызгами разлетались в стороны, и непрерывный стон струей тек вниз, изнывая, вытягивая живые соки из тела и тепло из души.
Небо опрокинулось, звезды роились, складываясь в немыслимые созвездия, холодным крапом опадали на лицо, и тишины не было – все тело кричало и кричало жутким белым криком и никак не могло остановиться. Потом мир повернулся каруселью – передо мной оказался Ирис с закушенной губой; волосы его бились и развевались как флаг в налетевшем ветре, внизу гудел прибой, и пена взлетала аж до моста.
– Аааах… – выдохнула я.
– Лесс, – позвал Ирис. – Лесс…
– Что это… было?
Он облизнул губы. Зрачки у него расширились, взгляд сделался чернее ночи.
– Перла, – с усилием выговорил он. – Прекрасная плакальщица. – Волосы плеснули вперед, засыпали Ирису глаза. Я видела только бледные губы на слепом лице. – Она оплакивала… кого-то из нас.
Ищи ворона
280 год от объединения Дареных Земель под рукой короля Лавена (сейчас)
Меж раздвинутых ставен синела полоска неба, в темную комнату струился холод. Сырой ночной холод конца лета. У меня замерз нос, от того я и проснулась.
Тихо. Темно. Из-за гобеленов, отгораживающих принцессину спальню, не пробивалось ни лучика света. Мораг, наверное, тоже спит. Напилась своего гадкого хесера и спит.
Здесь еще хорошо, а каково у меня в гроте? Вот уж где дубняк… Впрочем, ставни надо прикрыть. Я вылезла из-под тяжелого одеяла – какие-то роскошные мягкие шкуры, подбитые скользким атласом, – и, не обуваясь, направилась к окну. Вспомнилось вдруг – стеклянная искорка, сверкнувшая мне в глаза с замковых высоких галерей, когда сегодня утром мы с Пеплом топали через площадь… или это было уже вчера? Не Мораг ли выглядывала из этого окна? Интересно, видно отсюда площадь?
Я отворила ставни пошире. Ночь была пасмурная, зябкая, на тяжелом небе – ни звездочки. Черный город растекся внизу, бесформенный и бесцветный, как пепелище. Река сливалась с небом, противоположный берег терялся. Казалось, город застыл на краю земли. Я перегнулась через подоконник, глядя вниз, в сумрачную пропасть одного из внутренних дворов. Рыбьей чешуей поблескивала черепица крыш, в узком промежутке, меж сдвинутых фахверковых скворешен, виднелся гребень замковой стены, очерченный далеким отблеском факелов.
– Укройся чем-нибудь. – Голос Мораг раздался неожиданно и как бы из пустоты. – Тебя продует.
Я оглянулась, но темная комната была пуста. Откуда она говорит?
– Прости, – сказала принцесса чуть тише. – Это для храбрости. Я, знаешь ли, робею. Сейчас выветрится.
Она где-то снаружи?
– Мораг? – позвала я шепотом.
В ответ что-то скрипнуло.
– Я же просила тебя укрыться. Ну что ты как маленький…
Голос удалялся. Мораг еще что-то говорила, но я уже не могла разобрать. Странно. Причуды эха?
Я легла на подоконник животом и высунулась как можно дальше. А-а! Вот оно откуда! Звук доносился из-за угла, соседняя галерея оказалась далеко вынесена на консолях и почти утыкалась в стену принцессиных покоев. Забавно, а двор внизу такой широкий… Значит, Мораг вовсе не спит, а ушла к кому-то в гости. Интересно, который час? Город темен как бездна, похоже, сейчас глухая ночь. С кем она там? А что, если пройти через принцессину спальню к другому окну?
Прикрыв рамы и ставни, я немного потопталась, пытаясь справиться с любопытством. Конечно, мне нет никакого дела, где шарахается наше бесценное высочество по ночам. Имеет право, тем более она у себя дома. Но я замерзла, и сна уже ни в одном глазу. Да и что такого страшного, если я выгляну в окно? Только обуюсь, а то ноги совсем оледенели, даром тут ковры повсюду…
В спальне принцессы оказалось светлее, чем в проходной комнате, где она меня оставила. На стенах тускло отсвечивало оружие, кровать с поднятым пологом не тронута, но завалена одеждой. Сильно пахло вином и еще чем-то сладким… Духами, что ли? Небось какой-то пузырек расколотила, под руку попавшийся. Ну правильно, на столе кувшин, перевернутый кубок, еще какой-то хлам. Сундук раскрыт, из него свешивается тряпье, еще тряпье по полу раскидано. Она куда-то собиралась? Пока я дрыхла, срубленная, как деревце, бокалом чудовищного хесера?
Пара больших окон, ставни раздвинуты, сквозь частый переплет видна беленая плоскость соседней стены в черных узорах фахверка. Окно напротив распахнуто, освещено мягким мерцающим светом. Темно-красные драпировки, золотая бахрома. Ишь ты, как близко! Щелкнув задвижкой, я тихонько приоткрыла раму. И сразу же отступила в сторону, потому что в окне напротив возникла тень.
– Условия поменялись, не так ли? – голос принцессы. – И это, черт возьми, меня радует. Прямо-таки несказанно радует. Да, я знаю, у меня нет ни стыда, ни совести. Зато у меня есть…
Скрипнула рама, теплый отблеск свечи погас. Я высунулась наружу, глядя на глухой прямоугольник ставен, затворенных Мораг. Прорезанные в створках ромбики насмешливо светились, как два кошачьих глаза. Ну, на нет и суда нет. Но надо же, как покои расположены – окно в окно. И на такой высоте! Если на подоконники положить доску, то можно ходить в гости, не спускаясь вниз.
– Нет? – вдруг взвизгнули из-за запертых ставен. Я аж подпрыгнула. – Нет? Нет?! Но почему?
Я навострила уши.
– Сколько можно? Ты нарочно меня мучаешь?!
Она что-то быстро говорила там, в другой комнате, в другом доме, отделенная от меня тремя ярдами темноты. Неодолимой темноты. Опять приступ?
Она вдруг застонала в голос, словно у нее зуб заболел. Что там, пропасть, происходит? Она не стонала и не жаловалась, когда мантикор ей лицо распахал. Что же ее так скосило? Ей кто-то чего-то не дает? Неужели какую-нибудь дрянь дурманящую, которую, я слышала, привозят из Полуденных земель? Кто-то держит за глотку нашу принцессу?
Я высунулась еще дальше – и чуть не кувырнулась вниз. Шаркнула рукой по краю проема, схватилась за какую-то веревку, еле удержала равновесие. Веревка? Откуда здесь веревка?
И правда веревка. Корабельный канат, с узлами, с петлей на конце, в которую вставлена дощечка. Я задрала голову. Веревка, кажется, крепилась к одной из балок, поддерживающих кровлю. Я подергала ее – крепко. Ни шиша себе! Это вам не доска, чтобы ходить в гости. Это кое-что получше. Ай да принцесса! Значит, она похаживает ночами к соседу. Да так, что никто не знает. Хотя на этот раз она, похоже, пришла не через окно. Иначе веревка была бы закреплена на той стороне, а щеколда открыта. Сейчас глянем, кто ее там за глотку держит!
Я влезла на подоконник, покрепче ухватилась за канат, сунула сапог в петлю и оттолкнулась. Темная пропасть мелькнула под ногами, прямоугольник ставен прыгнул вперед. За долю мгновения я успела выставить носок, чтобы смягчить удар о карниз и не грянуться в ставни со всей дури. Пальцы левой руки сами собой впились в прорезь створки. Я прилипла к окну и перевела дыхание.
Подо мной зияла пропасть. Веревочная петля показалась очень и очень ненадежной. Но в запертой комнате всхлипнула принцесса – и я забыла о страхе. Прижалась глазом к свободной прорези.
Ничего не понимаю.
В комнате находились двое, мужчина и женщина. Женщина стояла на коленях, обнимая сидящего на краю постели мужчину, ее широкая юбка совсем скрывала его ноги. Голова мужчины была опущена, они то ли целовались, то ли шептались. Тонкие белые пальцы поглаживали затянутую в алый шелк женскую спину. Черные волосы женщины были высоко подняты на затылке и убраны под драгоценный гребень. Гребень я узнала. Андаланский гребень. Каландин.