кой песка прятался принцессин висок. Мораг как-то странно повело, сперва назад и в сторону, а потом головой вперед, прямо под ноги пришельцу. Он поддержал ее и осторожно уложил на хвойный настил.
– Ой, Гаэт, что с ней?
– Спит, не пугайся. Когда от боли корчит, никакое лечение не впрок. – Он присел рядом, быстро размял себе руки, пошевелил пальцами. – А она сильная, ты это знаешь? Необыкновенно сильная. Очень мощный фон. Кто она?
– Это… Гаэт, потом расскажу, надо кровь остановить!
– Тогда помогай.
Он принялся осторожно, палец за пальцем, отлеплять от принцессиного лица приклеившуюся намертво пятерню. Я подобралась поближе.
– Как ты оказался здесь?
– Услышал тебя. Потом поговорим, ты права. Работай.
Гаэт Ветер убрал закостеневшую принцессину руку, густо обвитую ржавой сетью полузасохшей крови, и кивнул мне – давай, мол, приступай. То, что было когда-то ярким, по-своему красивым лицом принцессы Мораг, теперь горело, пылало разворошенным костром. В ладони мне ударил напряженный жар, и горсть раскаленных углей прыгнула в руки, разом ужалив и опалив.
– Уй!
Ветер схватил меня за запястья – стало легче. Жар сносило в сторону, и очажки бездымного пламени кусались уже не так жестоко. Это было не более болезненно, чем гасить пальцами фитили в масляных лампах. Потом я ощутила, как мои руки перемещают ниже, в мокрые тряпки на принцессином боку, а потом огненные провалы закончились, и в глазах у меня потемнело.
– Ага. Хорошо. Теперь посиди, отдохни.
Звякнула кольчуга, Гаэт поднялся и куда-то отошел. Невдалеке зафыркала лошадь. Он вернулся, завозился рядом, что-то тихонько бормоча. Затрещала рвущаяся ткань. Я, наконец, проморгалась.
Гаэт Ветер оторвал кусок от принцессиной рубахи, плеснул на него вина из фляги и принялся осторожно смывать застывшую кровь и грязь. Мне он вручил кинжал – обрезать прилипшие волосы. Первым из-под бурых сгустков показался серебряный обод венчика. Кое-как, в четыре руки, мы сняли его. Кожа на лбу оказалась рассечена парой диагональных порезов, бровь тоже рассечена и свисала длинным лоскутом, второй брови, кажется, не было вовсе. Обе глазницы оказались залеплены несусветной дрянью пополам с песком. Гаэт не рискнул промывать их вином, а воды у нас не было. Спинку носа рассекло чуть пониже горбинки, почти полностью отделив хрящ от кости, одну ноздрю снесло начисто, косым крестом распороло обе губы, правая щека до самой челюсти покромсана в лапшу, в прорехи виднелись зубы…
– У-уу! Беда… – пробормотал Гаэт. – Нарочно так не изуродуешь…
– Мертвая вода, – вспомнила я. – Вот что понадобится. Точно. Вот что мне надо достать!
Он мельком взглянул на меня:
– Мертвая вода, конечно, хорошо. Но дырки нужно правильно зашить, иначе все в разные стороны перекосит, это ты, надеюсь, понимаешь? Ты знаешь хирургию?
– Я – нет, но в замке хороший лекарь. Думаю, что хороший. Отец его был прекрасным врачом.
– В замке?
– В Бронзовом Замке. Это принцесса Мораг, Ветер.
– Мораг? – рука с мокрым лоскутом застыла на полпути.
– А что? Ты знаешь ее?
– Обрежь вот тут прядь, пожалуйста. – Он плеснул на тряпку еще вина и продолжил умывание. – Я слышал о ней. Видел несколько раз. Я часто бываю здесь, в серединном мире, Лесс. Достаточно часто, чтобы знать, кто есть кто.
– Ты очень вовремя оказался рядом, Ветер.
– Я обязан оказываться там, где во мне возникает нужда. Нужда возникла очень острая. Я и такие, как, я чувствуем подобные вещи безошибочно. Тем более ты позвала меня.
– «С Капова кургана скачет конь буланый…»?
Он улыбнулся:
– Я отвезу Мораг в Бронзовый Замок.
– Спасибо. Надо бы только перебинтовать ее чем-нибудь…
Гаэт, не задумываясь ни мгновения, откинул свой нарамник и оттянул подол рубахи.
– Режь.
Я отхватила кусок полотна, самого обыкновенного полотна, человечьими руками сотканного и выбеленного, хоть и вышитого искусно красивым волнистым орнаментом, и поспешно изрезала его в длинный широкий бинт. Гаэт приподнял принцессу, привалил ее к себе, пачкая одежду загустевшей кровью, и я забинтовала ей лицо и всю голову целиком. Остаток полотна прижала к ране на боку, прихватив принцессиным же поясом.
– До города доедем, не расплескаем. – Ветер поднялся, легко удерживая в объятиях безвольное тело. Казалось, принцесса, ростом соперничающая с большинством мужчин, ничего не весит у него в руках. – Забыл спросить. Кто ее так?
– Малыш. Мантикор.
– Малыш? Он проснулся?
– Да. Вчера.
– Вот это новость! Геро знает?
Я пожала плечами. Амаргин опять исчез в самый неподходящий момент и оставил меня в одиночестве расхлебывать черт знает сколько лет назад и не мной заваренную кашу.
Гаэт свистнул сквозь зубы. Из-за елок вышел буланый конь под высоким рыцарским седлом.
– Удачи тебе, Леста Омела. Не беспокойся о принцессе, считай, что она уже в надежных руках.
– Скажи Ю, что я принесу мертвую воду. То есть лекарство для Мораг. То есть не Ю, а Ютеру, лекарю из замка.
Гаэт, одной рукой придерживая принцессу, другой ухватился за высокую луку и взлетел в седло.
– Удачи, Лесс.
– Постой! – Я, решившись вдруг, бросилась к нему, ухватилась за обтянутое кольчужным чулком колено. – Гаэт. Гаэт. Умоляю, скажи, ты видел Ириса?
– Босоножку? Э-э… – Он задумался. – С тех пор, как ты ушла – не видел. Но мы и раньше не часто встречались. Мы с ним оба служим Королеве, но он музыкант, а я – пограничник.
– Гаэт, если… когда увидишь его… скажи ему… спроси, за что… почему…
Гаэт пристроил голову принцессы поудобнее у себя на плече.
– Почему – что?
Конь буланый нетерпеливо переступал копытами. Я стиснула кулаки.
– Не… не надо ничего спрашивать. Не надо. Ничего не надо ему говорить. Поезжай скорее.
Конь снова заплясал, крутясь на тесном пятачке между елками. Ветер вскинул узкую ладонь, прощаясь:
– Удачи, Лессандир.
Я обошла излучину Мележки так, чтобы издалека увидеть камни на берегу и мантикора, буде он еще ошивается где-то неподалеку. Мантикора в камнях, естественно, не обнаружилось, мало того, я разглядела, что труп лошади вытащен из воды и здорово объеден. По правде говоря, от лошади осталась только передняя половина и раскиданные по берегу кости. Это значит, пока мы с Гаэтом хлопотали над принцессой, оголодавшее чудовище обедало.
И это хорошо. Значит, мстительность ему несвойственна. Интересно, куда он ушел, набив пузо… вернее, два пуза? Хм, сколько же ему жратвы на оба этих пуза надо? Он же пол-лошади слопал! А я его рыбкой кормила…
Его все равно придется искать. Опять обшаривать лес, опять выискивать следы, потому что охота продолжается. Да что я! Найгерт озвереет, когда увидит, что у его сестры отсутствует лицо. Он такую награду предложит за Эрайнову буйную голову, что все жители королевства Амалеры вооружатся дрекольем и вывернут окрестные леса наизнанку!
Что же делать? Надо идти в Бронзовый Замок и говорить с Нарваро Найгертом. Надо вымолить у него день-два форы, надо пообещать, что я принесу ему эту голову сама!
Ага, так он мне и поверил. Принцесса эту тварь не осилила, а я, девчонка, с голыми руками пойду на чудовище? А если сказать правду? Если убедить короля, что мантикор – разумное существо и кидается на людей просто потому, что перепуган? Попрошу два дня, и если я не словлю чудовище, пускай открывает охоту. А два дня эти я куплю за флягу мертвой воды.
Точно. Так и сделаю.
Только сперва отмоюсь от крови.
Выше по течению я нашла довольно глубокий омут под берегом. То есть настолько глубокий, что воды там было мне почти по грудь. Где с наслаждением побарахталась и замыла свои заскорузлые тряпки. А пока я лазала по холмам, пробираясь в сторону Нержеля, платье и волосы высохли.
Сумерки
– У каждого есть свой пунктик, – сказал Амаргин, разливая в чашки холодное душистое молоко. – Вран и Гаэт гоняют чудовищ, мнимых и реальных. Я пытаюсь доказать Врану, а в первую очередь самому себе, что людям доступна магия, хотя доказывать что-либо кому-либо бессмысленное занятие. Ты присасываешься как клещ ко всему, что тебе кажется чудесным. Если покопаться, чудачеств у каждого из живущих наберется выше крыши. Чудачества – штука достаточно безвредная, если не относиться к ним слишком серьезно. Быть серьезным – это тоже чудачество, очень распространенное. Я, как записной чудак, тоже бываю убийственно серьезен.
– А Гаэт? Он был убийственно серьезен, когда оттаскивал меня от горгульи.
– Гаэт – не волшебник, хоть кое-что умеет. Гаэт – воин. Ему нужно быть серьезным, на таких, как он, держится сумеречное королевство.
– Значит, горгулья не была опасна, как сказал Гаэт?
– Лесс, ты иногда думай, прежде чем глупости говорить. Конечно, горгулья опасна, и скажи Гаэту спасибо, что он тебя за шкирку от нее оттащил. Маленьким детям не разрешают играть с огнем, тебе это известно?
– То есть я еще не готова с ней общаться?
– Ну, в общих чертах, да, не готова. Однако готовься. Она – твоя фюльгья. Она нужна тебе, если собираешься заниматься магией. Она – твоя темная сторона. Детям запрещают играть огнем, но огонь им необходим, верно? Хотя этот пример неудачен, горгулья – сущность не огненная. Ну, скажем так, детям запрещают купаться в глубокой реке, но без воды им никуда.
– Это понятно, а вот что значит – моя темная сторона? Она разве не сама по себе?
– У тебя братья-сестры есть?
– Нет.
– Но родители-то есть?
– Бабка. Левкоя.
– Она сама по себе? Твоя бабка?
– А… поняла. Кажется. Моя темная сторона сама по себе, и в то же время она моя темная сторона. Хм…
Амаргин покачал молоко в чашке, отхлебнул. Откинулся к стене, посмотрел на меня, подняв брови.
– У нас есть что-то несомненно общее, так? – подытожила я.
– Ты увидела ее как свое отражение. А она тебя – как свое. Из того возникла связь. Фюльгью обретают по-разному, но через тень или через отражение чаще всего. Ее и вызвать проще всего через тень или отражение.